Рассказ Бориса Панкова
11
Сейчас же подлетел комендант и еще несколько эсэсовцев. Мертвого перевернули кверху лицом, начали осматривать молоток. Один из надзирателей по-видимому вспомнил начало трагедии и тоже подтвердил показания заключенных. К этому времени из леса стали выводить пойманных беглецов. Окровавленные, оборванные, они едва волочили ноги, их подталкивали в спины прикладами, на ходу травили овчарками. Солдаты обрушили на них всю свою злость. Пойманных оказалось человек пятьдесят, к ним подтащили случайно уцелевших в штольнях. Собачий лай, вопли умирающих, гортанная брань солдат — все это слилось в сплошной ужасный вой. Комендант, разобравшись в подробностях гибели роттенфюрера, подал сигнал прекратить кровавую оргию. Он вытянулся, точно стал выше ростом, сутуловатость его исчезла, уверенными шагами подошел к месту расправы и что-то сказал. Эсэсовцы отделили группу заключенных, которые еще могли двигаться, и отогнав их в сторону, тут же расстреляли. Остальных искалеченных согнали в определенном месте. Их осталось человек двадцать. Всех связали и положили на снег. Сотни заключенных, затаив дыхание, смотрели на несчастных и никак не могли догадаться, что с ними хотят сделать. Но когда из крематория привезли бочку с горючей жидкостью, сразу стало понятно, какая ужасная смерть ожидает этих людей.
Вечерние сумерки закружились в воздухе. В чистом небе вспыхнули ясно-синие звезды. Из леса доносился все тот же печальный, бесконечный шум, точно плач по погибшим и погибающим.
Рыжий эсэсовец поднес зажженный факел, он высветил несколько перекошенных страхом лиц. Все вокруг озарилось ярким светом. Невольно качнулись ряды заключенных. Солдаты, прикрывая глаза руками, отхлынули назад. На снегу, извиваясь, запрыгали живые огненные фигуры.
— Направо, марш! — громко крикнул офицер-эсэсовец. Колонна медленно начала огибать пылающий эшафот. Не успела колонна сделать и один круг, как живой костер погас, вместо людей остались на снегу обуглившиеся трупы, только кое-где еще мерцали огоньки. Снова все окутал мрак. Сизый дым, пропитанный запахом горелых тел, долго кружился в воздухе и медленно таял в ночи.
На плацаппеле заключенных продержали почти до самого утра. На другой день всех узников, которые недавно прибыли в лагерь, на работу не повели. Таких набралось человек девятьсот. Круглов стоял у окна, смотрел через обледеневшее стекло и думал:
«Что же теперь с нами хотят делать? Почему оставили в бараках? Неужели решили окончательно разделаться со всеми?»
Повсюду обсуждались события вчерашнего дня. Кто-то дернул его за рукав и он услышал знакомый голос Ларина.
— Ты жив, Борька?
Круглов, повернувшись, сказал неуверенно:
— Как видишь, пока да.
— Ну, значит, еще подышим с тобой немного.
Ларин посмотрел на его руку.
— Ранило, что ли?
Круглов болезненно поморщился:
— Да царапнуло немного. Ноет, спасу нет. Лучше бы стукнуло не сюда, а в другое место. — Он указал пальцем на висок.
— Когда стоишь на краю гибели, на мелочи обращать внимание не надо, — успокоительно проговорил Ларин и снова посмотрел на руку Круглова.
— Ты хотя бы холодной водой смочил ее, может легче будет.
— Пробовал, не помогает, только хуже ломит.
— Вот звери, лишили людей медицинской помощи! — выругался Ларин. — А ведь здесь есть лазарет, ревиром называется, но он существует для вида, там ни одной души нет. Интересно, зачем тогда он?
— Эх, ревир, ревир, — вдумчиво повторил Круглов. Он отковырнул корочку льда от стекла, растер ее в руке и сказал: — В этом ревире наверно лечат мертвых.
— По всей вероятности так и есть, — ответил Ларин и по лицу его пробежала тень грусти и сожаления. — Пашков и Снегирев погибли, я видел, как они заскочили в штольни. Орлова тоже шлепнули в последней партии. А теперь наша очередь.
Круглов точно очнулся от глубокого сна, тряхнул головой, сдвинул брови.
— Орлова, говоришь?
— Да, Орлова, — повторил спокойно Ларин. — Зря его живьем не сожгли. Это была бы для него заслуженная кара.
— Удивительно, как он мог попасть туда?
— Куда туда?
— Ну в эту самую партию последних.
— Вероятно, он тоже пытался бежать, — предположил Ларин.
— А ты где был это время? — поинтересовался Круглов.
— Как где? На своем месте, где же еще!
— Почему?
— Да потому. Я как увидел, что все бросились кто куда, сразу оценил обстановку этого стихийного безумного бегства и решил не делать из себя напрасную жертву.
— По-моему, мы неправильно поступили, — сказал Круглов.
— Это почему же?
— Видишь, Гриша, у нас получилось, что мы как будто надеялись на других, вроде как прятались за чужие спины.
Ларин внимательно посмотрел в лицо Круглова.
— Откуда ты это взял? — он загадочно прищурил глаза.
— Вот подумай сам, а вдруг бы этот переполох превратился бы неожиданно в настоящее восстание, а мы оказались бы в хвосте.
— Ну это ты брось! — не выдержал Ларин. — Ты рассуждаешь как ребенок. Если бы, да кабы! Глупости все это!
В этот момент в бараке сильно зашумели, кто-то громко сказал:
— Посмотрите-ка, вон какая свита эсэсовцев вошла в зону!
Некоторые кинулись к окну. Кто-то снова сказал:
— Эге, да это наверно за нашими душами!
Мимо окна проехал в упряжке с заключенными большой роль-вагон, нагруженный доверху гражданской одеждой, и подпрыгивая на резиновых колесах, остановился у двери.
— Переодевать нас хотят, что ли? — удивился Круглов.
— Черт их знает, что они надумали, — ответил Ларин.
В барак вошел рослый, подтянутый офицер. Кто-то крикнул:
— Ахтунг! Смирно!
Староста блока сорвал с головы бескозырку и услужливо подбежал к эсэсовцу. В открытую дверь начали вносить одежду и складывать ее в кучу прямо на пол. Офицер шагнул вперед и громким, надменным голосом сказал по-русски:
— Раздевайтесь все до одного, живо!
Люди сразу набросились на пахнущее дезинфекцией тряпье. Полетели по сторонам куртки, брюки, башмаки. Заключенные с лихорадочной поспешностью начали хватать что было получше. В некоторых местах завязались драки, барак сразу наполнился криком и топотом босых ног. Попадали на пол тяжелые скамейки. Кто-то толкнул шкаф, на котором стояли миски, они, падая, посыпались на головы. И только, когда на полу остались жалкие лохмотья, наступила тишина и спокойствие, точно окончилось первое действие сумасшедшего представления. Круглову достался солдатский мундир какой-то несуществующей западно-европейской армии. Он подвязал тряпкой оторванную подошву сапога, нащупал в кармане медную зажигалку и, разглядывая себя, сказал с обиженной иронией:
— Теперь снова я солдат.
Ларин натянул ветхий сюртук на свои широкие, острые от худобы плечи, надвинул на лоб измятую фуражку и посмотрел на друга.
— В этом зеленом мешке ты больше похож на вечного мученика.
— Да и ты от меня далеко не ушел.
— А я и не думаю от тебя уходить, — отрубил Ларин.
Стоящий неподалеку заключенный в черном новом пальто с меховым воротником раздвинул улыбкой угрюмое лицо и, застегиваясь на все пуговицы, сказал дрожащим голосом:
— Куда же это нас хотят определить? Никак на «волю», по старым местам наверное?
Ему тут же отозвался высокий парень в короткой фуфайке и рваных галифе, в стоптанных, не по размеру больших сапогах:
— Тебе, Буршин, повезло, во все новое влупился. А тут, видишь, хоть ложись и сразу помирай! — он поднял полу фуфайки, показал подтянутый к позвоночнику голый живот. — Разве нагреешь этими лохмотьями свои кости.
Буршин покосился в его сторону и ответил успокоительно:
— Ничего, так еще терпимо. Может недалеко повезут. Выдержишь как-нибудь!
Продолжение следует.
Просим оказать помощь авторскому каналу. Реквизиты карты Сбербанка: 2202 2005 7189 5752
Рекомендуемое пожертвование за одну публикацию – 10 руб.