Цитируется по монографии В. А. Веременко, А. Е. Жукова Л. А., Самарина А. М., Семенов О. А. Семенова «Прислуга в Российской империи во второй половине XIX — начале XX в.».
Горничная и лакей.
Наименее квалифицированной группой домашней прислуги считались горничные (служанки). Конечно, и среди них были лица, имевшие специальную подготовку, получаемую, как правило, в семье под контролем «старшей». Такие горничные назывались «столовая горничная», «горничная с шитьем» или «горничная за лакея».
Свой статус они приобретали в результате 6–8-летнего опыта практической работы и в итоге могли рассчитывать на оплату в 8–10 руб. в месяц. Служанка, взятая в дом прямо из деревни или еще не получившая достаточного опыта, готова была работать и за 3–5 руб.
Обязанности горничной были достаточно размыты, но в целом включали следующий набор дел, описанный Л.Н. Ленской как «рабочий день служанки Дуни» в доме «хорошего господина»:
«Встала она в 6 ч утра, растопила 4 печи, вымела и вытерла тряпкой пол в 7 комнатах, вычистила щеткой все углы, зеркала, картины, мебель, накрыла на стол и убрала со стола самовары для трех чаев со всем подобающим сервизом, накрыла завтрак и обед на 7 человек и служила им, перечистила платья и обувь для семи человек, погладила на кухне для барыни, 12 раз выпустила и впустила в подъездах своих и гостей, раз 6–7 бегала по господским поручениям в лавку, трижды чистила невежество за котами Марьи Сергеевны, привела в порядок 7 постелей на ночь. В доме никто не ложился раньше 2-х часов и более, и Дуня не спала, потому что хозяевам в любой момент может что-нибудь потребоваться, a завтра ей вставать опять в 05:30 ч. Комнаты у нее нет, и постель ее стоит за шкафом в коридоре. Ест она почти всегда на ходу. При этом от нее требуются опрятность, быстрота, ловкость, сообразительность, чистоплотность, преданность и желание соблюдать “господские интересы”».
Данный текст можно бы было счесть художественным преувеличением, если бы мы не находили ему постоянное подтверждение в многочисленных дворянских мемуарах, авторы которых совершенно не собирались восхвалять труд своей прислуги, a если и замечали степень ее загруженности, то лишь в связи с экстраординарными обстоятельствами.
Недаром О.В. Яфа впервые задумалась о жизни собственной прислуги, «которая предлагает нам свой труд за 8 рублей в месяц и которую мы обвиняем в бог знает каком нахальстве, когда в минуту раздражения она нам объявляет “Очень я нуждаюсь в Ваших восьми рублях”», только после того, как ей самой пришлось услышать упреки в излишней дороговизне ее работы, будучи гувернанткой в семье принцесс Сакен-Альтенбургских. . Интересно отметить при этом одно характерное обстоятельство — чем более семья оказывалась оторванной от традиционной, патерналистской системы отношений «хозяин — слуга», тем ярче проявлялись отношения, построенные исключительно на материально-безличностной основе . Одна из гостей, посетившая славившуюся своим либерализмом семью сенатора Зарудного, заметила, «что у нее семья, хотя и консервативная, но заботится о прислуге гораздо больше, чем мы — либеральная семья, так что у их прислуги постоянно улучшается стол и она имеет ежедневно 2–3 часа свободных, a у нас — бедной Ульяше просто жизни нет от всевозможных нужных и ненужных поручений, переменчивых и капризных приказаний, криков, неудовольствий и т. п.». И вдруг, после этого упрека, дочь сенатора заметила то, что спокойно и незаметно проходило перед ней каждый день. Ульяша «ложится спать после всех, т. к. должна убрать чай, вымыть посуду, уложить детей и барышень спать, a утром в 2–3 часа она должна уже быть на ногах, чтобы сварить папе кофе, убрать комнаты и сделать все нужные приготовления для барышень к тому времени, когда они проснутся. Затем целый день она бегает с завтраками и обедами … и ни одной минутки ей нет отдыху! А к вечеру все недовольны ею: что ты не пришла ко мне когда я тебя звал! Что ты не пришила мне пуговицу».
Итак, горничная, как наименее квалифицированная часть прислуги, должна была выполнять всю ежедневную рутинную часть домашней работы, при этом стоимость ее труда достаточно сильно варьировалась, a уровень эксплуатации зависел от количества в доме другого персонала и общего объема работы.
«Помощником» горничной мог стать лакей. В его обязанности входило убирать вместе с горничной комнаты — «квартира у нас делится пополам. Половину убирает горничная, другую — лакей»; чистить платья и сапоги; подавать к столу; открывать двери; заправлять лампы; иногда покупать провизию и свечи. За свою работу лакей обычно хотел получать около 20 руб. и еду за счет хозяев. В действительности же заработная плата варьировалась от 10 до 18 руб. В целом же, несмотря на схожесть положения с горничной, лакейская должность была не только выше оплачиваемой, но и менее отягощенной работой по дому.
Приведенные данные (см. монографию) достаточно ясно демонстрируют, что для нормального функционирования дворянской семьи как хозяйственной единицы она нуждалась в 3 прислугах-женщинах — кухарке, горничной и няне. В финансовом выражении это означало как минимум 25 руб. только денежных трат на прислугу в месяц, не считая натуральной части. К этой части относились угол, питание, одежда (причем последний пункт все чаще перекладывался на самих служанок). Для подавляющей массы российский дворян пореформенного времени эти траты были совершенно неподъемны. В результате выдвигаемые хозяевами требования экономии обернулись желанием иметь за небольшие деньги (6–8 руб. в месяц) ОДНУ прислугу, справляющуюся со всем комплексом дел по дому: и за горничную, и за кухарку, и за няню к детям. Демонстрацией востребованности именно таких лиц служит то, что в многочисленных объявлениях о найме, печатавшихся в ежедневных и еженедельных газетах (например, в «Новом времени» этому разделу был выделен целый разворот), под заголовком «требуются» на разные лады шел перепев одного и того же текста: о том, что в семью требуется прислуга, которая будет работать «одна». Значительное распространение именно такого требования к прислуге подтверждают и материалы брошюры, предназначенной для самих домашних работников: «так как только очень богатые люди имеют двух и больше прислуг, то и приходится одной и той же прислуге быть и за горничную и за кухарку».
«Одна в доме»
Прислуга, работавшая одна, так и называлась «Прислуга», превратившись в имя нарицательное.
«Моя прислуга», «позову прислугу» и другие подобные выражения, строго относимые к одному конкретно взятому человеку — исключительно женщине, — постоянно встречаются на страницах дворянских мемуаров. Очевидно, что эта «прислуга», те женщины, которые готовы были работать «одни», да еще за небольшие деньги, ничего толком не умели, да им и не под силу было выполнять все домашние работы сразу. Вот, например, какой «фронт работ» возложила на свою единственную прислугу хозяйка, жившая за счет сдачи комнат в петербургском пригороде: «в третьем часу выпустить корову в стадо, вычистить коровник, сходить в лавку за провизией, убрать комнаты, поставить самовар, вычистить платье хозяев и квартирантов, готовить завтрак и обед и стирать белье».
Не удивительно, что после лета бесконечного труда 20-летняя девушка попросила расчет и, «нарумянив щеки», вышла на Невский проспект. В итоге экономная хозяйка, не имевшая возможности содержать необходимый штат прислуги, a вынужденная ограничиться одной, после смены целой серии «вариантов» в поисках «хорошего», которые на деле оборачивались появлением в доме очередной «дуры» или «лентяйки», вынуждена была выбирать один из двух возможных исходов. Либо принималось решение взять «специализированную» прислугу, чаще всего кухарку или няню, либо «одну» прислугу, которая на деле она выполняла
не всю домашнюю работу, a лишь часть ее, заранее оговоренную с «хозяйкой».
Все, что не делалось прислугой, должно было выполняться самой матерью семейства, вынужденной брать на себя тот или иной вид домашнего труда и, выбрав то, что ее более устраивало, самой ухаживать за детьми, убирать комнаты, стоять у плиты, закупать продукты и даже дрова или полностью обшивать домашних. Подобная история предстает перед нами со страниц дневника неизвестного чиновника (предположительно П. Вишневского). Этот источник особенно интересен тем, что дает нам возможность оценить представление мужа о степени тяжести выполняемой женой работы по дому и по уходу за маленькими детьми. Семья в составе двух родителей, двух маленьких детей — четырех и двух лет и одного новорожденного младенца проживала в отдельной части большого дома и имела в своем распоряжении 6-комнатную квартиру. Женщина сама занималась уходом за детьми, a все прочие домашние работы были переданы «одной» прислуге и поденщице. Однако отношения хозяев и «наемной» никак не складывались — прислуга менялась практически ежемесячно. Наконец муж принял решение кардинально изменить схему распределения домашних обязанностей. К пятимесячной девочке была нанята няня, a все остальное было перепоручено жене. На нее же была возложена и так называемая «грязная» работа: «дрова, помои, мытье полов и пр.», за исключением лишь стирки, что должна была делать прачка. За счет этого предполагалось «выгадать» 10–12 руб. в месяц и к тому же избавиться от «ежедневных мелочных дрязг, из-за лени, пьянства, неаккуратности, грубости и проч. прелестей и атрибутов современной городской прислуги». Однако уже через месяц после перехода к новому распределению труда в семье разыгралась трагедия — умерла младшая, полугодовалая дочь чиновника. Отец сразу же обвинил во всем происшедшем жену, передавшую уход за ребенком няне, хотя она «вполне» могла это делать сама: «Если бы за Евфалией ухаживала сама мать, и с… заботливой предусмотрительностью, руководствуясь в своих действиях указаниями и советами знающего и понимающего отца, то быть бы Евфалии и сейчас на белом свете… А то огрубевшая и измельчавшая в домашних дрязгах мать возмечтавшая о себе, что она во всем гораздо больше мужа знает и понимает — и вот ей доказательство!.. Первые два ребенка рождены гораздо слабее умершей Евфалии, также были опасно больны, и жизнь их висела вообще на тонком волоске, и все таки они живы и здравствуют… Ну, если жена уверена, что она умнее и опытнее мужа, то пусть и живет своим умом. А мне после того нет дела ни до нее, ни до детей ее…»
Таким образом, среди самых разнообразных последствий Великих реформ практически незамеченной оказалась социальная эволюция сферы домашнего труда. При резком сокращении и удорожании стоимости специализированных домашних работниц (нянь и кухарок) значительно возрос спрос на «специалисток широкого профиля», и даже те, кого нанимали для выполнения конкретной работы, оказывались вынужденными брать на себя «заодно» еще массу других, самых разных забот. Вместе с тем масса дел, ранее традиционно выполнявшихся кем-либо из прислуги, перешла в сферу деятельности самой хозяйки. И чем больше хозяйке приходилось работать на семью, тем более требовательной она была к своей прислуге, тем меньше была готова попусту растрачивать деньги на «дуру и лентяйку», надеясь, наконец, отыскать ту, которая, будучи «одна в доме», сможет решать все хозяйственные проблемы семьи, много работать, ничего не требовать и все терпеть…
«СЛУГИ — ДРЯНЬ»?
Непосильная нагрузка и крайняя нужда порой приводили прислугу в состояние безысходности, и, не отыскав хорошего места с адекватными условиями труда и заработной платой, девушки не находили для себя лучшего варианта, кроме как сделать роковой шаг и сменить профессию на более «древнюю». Действительно, значительную часть проституток составляли бывшие горничные и другие служанки.
Так, по опубликованным в 1890 г. данным специально проведенной переписи, среди официально зарегистрированных в стране проституток оказалось 45 % девушек, начавших свою трудовую карьеру в качестве прислуги. И виной этому, очевидно, был целый комплекс причин. Помимо уже упомянутых факторов — сильной загруженности и нередкого обсчета и обмана со стороны хозяев, ставивших вопрос о бессмысленности труда, за который могли и не заплатить, важную роль в превращении служанки в проститутку играли довольно распространенные случаи сексуального посягательства мужчин-хозяев на прислугу. Такие посягательства, особенно в случае беременности, осложняли пребывание девушек в доме, подрывая при этом моральные нормы служанок. Недаром борцы с безнравственностью в качестве одного из средств сокращения разврата предлагали «вместо устройства собраний по вопросу уничтожения проституции… по-человечески отнестись к тем женщинам, которые находятся в экономической зависимости от нас». В то же время некоторые представительницы прислуги могли пользоваться своей молодостью и красотой и в рамках хозяйского дома. Например, сатирический рассказ под названием «За поцелуй 50 тысяч рублей» повествует историю о том, как почтенный дядя принял решение завещать половину наследства «миловидной экономке», появившейся в его доме два года тому назад. Племянник его, разочарованный небольшой суммой, полагавшейся ему по завещанию — всего 50 тыс. руб. (в то время как экономка должна была получить 100 тыс.), — решил познакомиться лично с дамой, из-за которой он оказывался в таком ущемленном положении. Одним знакомством дело не ограничилось, за ним последовало свидание с «прелестной Лизетт», завершившееся в «уединенном кабинете далеко за городом», в ходе которого девушка оставила у племянника золотой браслет. Возвращая браслет прекрасной экономке, покорившей не только дядю, но и племянника, последний позволил себе неосторожный поцелуй. Дядя этот поцелуй заметил и не замедлил лишить своего племянника наследства вовсе. Интересно, что любвеобильная экономка, «изящная блондинка в розовом туалете», с «жемчужными зубками», с «великолепным бюстом, изящными руками, миниатюрными ножками, лукавыми глазенками, чудными волосами» — не единственный образ прислуги, фигурирующий в рассказе.
Присутствует тут и «суровый» лакей с «хитрой и насмешливой рожей», который с самого начала настороженно относился к племяннику и, скорее всего, доложил хозяину о слишком близком общении его с экономкой. Однако основная масса прислуги все же была в незавидном положении и продолжала страдать от несправедливых хозяйских притеснений, хотя некоторые из слуг, насколько это было возможно, давали выход своему негодованию. Многие из них использовали средства борьбы, традиционно применяемые в «домашних войнах», — мелкое воровство продуктов, сокрытие части денег при покупке товаров в лавке, плохое исполнение своих обязанностей, грубость, пьянство и т. д. В результате уже многие хозяева нуждались в защите от произвола прислуги, которая порой переходила все возможные границы. Газета «Санкт-Петербургские ведомости» утверждала, что «слуги — дрянь» и что своим нанимателям они причиняли только страдания. Господин В.П. с презрением говорил о слугах: «это толпы гуляк, поступающих к нам на службу не с тем, чтобы служить, но с тем, чтобы нас объедать, опивать, обманывать и обкрадывать. Это перекатная голь, которая не пашет, a живет как птица небесная, не думая о завтрашнем дне». Совершенно «невинные» и хорошие, добросовестные хозяева становились жертвами «озлобленных кухарок и горничных». «Я не могу не обратить особое внимание на развращенность класса наемных слуг в г. Вильно. Люди этого рода по большей части предаются лености, своеволию и разврату. Побуждаемые видами корысти или из строптивости и празднолюбия, они весьма часто отказываются от службы, не ожидая установленного на то срока, и переходят к другим лицам». Публицист И.И. Панаев в своих «Очерках…» вменял в вину домашней прислуге те же пороки: «Если вы господин кроткого нрава, добрый по сердцу, не слишком взыскательный, и обращающийся деликатно и по-человечески с вашей прислугой — горе вам! Через несколько месяцев ваша прислуга совсем избалуется, зазнается и заленится до того, что не она вам, a вы ей уж должны будете прислуживать и в довершение всего будет еще грубить вам при малейшем замечании с вашей стороны». Многочисленные публикации и фельетоны с жалобами от людей, нанимавших прислугу, создали негативную оценку одной из самых многочисленных групп населения.
Наиболее распространенным преступлением среди домашней прислуги было воровство. Служанку, которая ни разу не приходила с рынка без хозяйской копеечки в кармане, отыскать было практически невозможно. Титулярный советник Александр Соколовский писал министру внутренних дел: «...в настоящее время редко можно найти хорошую прислугу, много случаев, что прислуга обкрадывает, не говоря уже о других пороках». В прошении председателю Государственной думы Н.А. Хомякову говорилось: «неопределенность взаимных отношений ведет к произволу. Домашняя прислуга, привыкшая к безответственности за свою службу, перестает сознавать свои обязанности, что ведет к понижению ее нравственных качеств». Проживая в доме вместе с хозяевами, служанка знала, где и что лежит и какие вещи можно было бы беспрепятственно взять. Естественно, что не все воровки несли положенное наказание. Стоит отметить, что прислуга нередко оказывалась замешанной в тех или иных криминальных историях, и мелкое воровство, пожалуй, было самым безобидным из них. Проанализировав уголовные дела женщин, осужденных за воровство, можно заключить, что 49 % всех обвиненных в воровстве девушек ранее находились в услужении: 15 % составляли кухарки, горничные и няни, a 34 % служили «одной прислугой», труд которых оплачивался ниже других. Большинство женщин совершали кражу, живя на местах. Значительное участие женской личной прислуги в преступности против собственности криминалист И.Я. Фойницкий объяснял тремя факторами: 1) многочисленностью женского элемента среди лиц этой категории; 2) легкостью совершения преступления, особенно краж, для прислуги; 3) крайне неорганизованным положением личной прислуги: с одной стороны, донельзя избалованной и не имеющей над собой никакой власти, с другой — поставленной в полную зависимость от произвола и каприза нанимателя. В результате взаимодействия этих факторов была слаборазвита ответственность прислуги перед нанимателем, a простота завладения хозяйским имуществом вызывала азарт. По верному утверждению И.Я. Фойницкого, в большинстве домашних краж, совершаемых прислугой, служанки фигурировали в роли действующих лиц, что объяснялось весьма просто: огромным преобладанием женского пола над мужским в составе домашней прислуги. В то время как в других видах уголовных преступлений женщины были замечены значительно реже мужчины, в воровстве число задержанных женщин даже превосходило количество мужчин. Случаи обкрадывания «господ» их слугами, преимущественно же служанками, были в Петербурге самым обыкновенным делом. Исследователи выделяли следующие разновидности воровок: домашние воровки, воровки по магазинам, воровки-укрывательницы, воровки прихожих, карманные воровки, воровки-нищенки3 . Домашние воровки обкрадывали лиц, у которых жили в услужении, тщательно изучив привычки дома и твердо зная, что где лежит. С воровством было практически невозможно бороться.
«Мерзавцы все крали», даже в том случае, если за ключницей всегда шла в кладовую какая-нибудь из дочерей, a барин сам выдавал муку и крупу из амбаров. При любом удобном случае прислуга хотела заполучить свой кусок с барского стола, кухарки чуть ли не каждый день присваивали себе продукты, утаивали мелочь, оставшуюся после посещения рынка. «Ведь из-за наживы служить идем», — утверждали герои Н.А. Лейкина, объясняя, почему так не любят служить в домах, где надо брать "на книжку" . Масштабы воровства были самыми разными.
Важно отметить, что в своих кражах прислуга, как правило, не сознавалась и порой выдумывала невероятные истории, лишь бы не прослыть воровкой. Приведем «несколько обычных историй». Горничная получила 100 руб., чтобы разменять их в лавке, пришла домой и сказала, что потеряла их. Служанка Лукерия по поводу кражи пальто утверждала, что «оно просто пропало с вешалки» в то время, как она вышла на лестницу, не заперев дверь. Позднее она была осуждена за кражу 15 руб. из-под подушки у подруги. Но и это она отрицала, упорно заявляя, что деньги «просто пропали», a она их не брала. Порой хищения имели достаточно крупные размеры. В 1883 г. Ольга Афанасьевна Виноградова совершила кражу со взломом (149 руб. из сундука хозяйки) и была вторично приговорена к тюремному заключению за кражу. 19-летняя О. Вязмитина, работая прислугой в доме болховского купца, в 1917 г. похитила из кармана его поддевки бумажник с деньгами на сумму 300 руб.5 Необычный случай, двигателем которого была любовь, произошел в семье Дурасова. У жены была обнаружена пропажа бриллиантов ценностью в 70 тыс. руб. из шкатулки. Обнаружилось, что кражу совершила служанка Полина, которая влюбилась в лакея, вошла с ним в интимные сношения и забеременела. Результат этот ужасно смутил девушку, и во избежание позора для своей девической чести она принялась настаивать, чтобы ее возлюбленный женился на ней. Последний поставил условие: Полина должна была украсть у Дурасовых деньги или драгоценные вещи не менее как на тысячу рублей, «для обеспечения их будущей супружеской жизни». На суде потерпевшая была так тронута этой историей, что просила смягчить приговор для подсудимых. В результате лакея приговорили к 15 месяцам, a служанку к 8 месяцам содержания в работных домах1 . Впрочем, большинство женщин-воровок из прислуги довольствовались кражами по мелочам и исподволь, чтобы не быть замеченными. Например, наиболее частыми были случаи, когда горничные-воровки обкрадывали гардероб своих барынь, таская ленточки, кружевца, платочки, воротнички и постепенно доходя до дележа с барыней ее платьев и целых штук материй, отрезая от них по нескольку аршин.
В соответствии со своей профессиональной деятельностью и связанными с нею возможностями, кухарки чаще крали еду, кухонную утварь и алкоголь; прачки и горничные — белье и посуду.
Огромное количество мелких краж так и оставались на совести кухарок и горничных, хозяева редко принимали самые решительные меры и доводили дело до обвинительного приговора суда. Прислугу обычно выгоняли с места с плохими рекомендациями. Среди испорченной и в большинстве деморализованной столичной прислуги вороватые субъекты попадались сплошь и рядом; причем встречались и профессионалы, которые только маскировались «званием» прислуги и нанимались на «места» с преднамеренным воровским замыслом2 . В 1872 г. полиции удалось поймать давно уже примеченную ею, но постоянно избегавшую преследований воровку, которая совершала кражи под видом кухарки. Она нанималась на места, a впоследствии обкрадывала их в удобную минуту и скрывалась. Избегала преследований полиции женщина тем, что сразу после кражи уезжала из Петербурга и сами похищенные вещи сбывала в других городах . Подчас желание заполучить хозяйские вещи приводило прислугу и к участию в самых тяжких преступлениях. Одно из таких громких дел — убийство вдовы священника Сабанина и ее семьи вблизи Ялты. Вдова получала пенсию в несколько сотен рублей, a под кроватью хранила сундук с золотыми украшениями и серебряной посудой. Однажды ночью в доме начался пожар.
Прибежавшие с соседней дачи люди увидели пылающий фасад, перед которым стояли кухарка и горничная. Их сундуки, перины и подушки лежали рядом. На вопрос, где господа, они ответили: «Господа-то все погорели». Удалось вытащить из горящего дома одну из пострадавших, с обрывком веревки на шее, избитую. Она через день скончалась от ожогов, успев рассказать, что несколько мужчин забрались в дом, размозжили головы обитателей и забрали все ценное. Суд завершился интересно: подозреваемых — жителей соседних деревень — задержали. Однако затем освободили из-за недостатка улик. Зато прислуга была признана виновной: кухарка и горничная навели на дом Сабаниных грабителей, однако «убивать уговору не было». А когда увидели убийство, бросились вытаскивать свое добро. Описание многочисленных недостатков прислуги занимает значительное место в дневниках русских дворян и особенно дворянок второй половины XIX — начала ХХ в.
Вот несколько ярких выдержек: «При всем терпении, при всей жалости к этим несчастным субъектам выходишь из себя и удаляясь в свою комнату подумаешь с болью в сердце, что сколько ты не дай, сколько не будь христианкой в отношении ближнего, иные субъекты право не стоят доброго слова… Испытываю всегда следующее когда беру нового человека в дом. — Прежде всего сострадание и желание приласкать человека, чтобы ему не было тяжело в новой атмосфере, не зная характера и порядков в доме. Я не могу смотреть на прислугу как на наемника, мне все хочется чтобы она поняла, что мы все люди, созданные, одним Господом, и только поставлены тем же в различные условия жизни. — Чего же достигаю я? Того, что не только не ценят мою деликатность, но еще меня считают даже не полной хозяйкой дома. Примеры: Фиона, служащая 20 лет у меня считала меня барыней, в полном смысле слова, т. е. не могущей делать что-либо, и видя что я именно не только могу но и делаю не мало у себя, видела в этом не желание помочь ей же, но я в глазах же ее теряла достоинство ею созданной, ею понятной барыни», — это лишь начало обширной (на 4 страницы) части дневника Е.А. Кравченко, посвященной ее прислуге. Настоящая филиппика, под которой, несомненно, подписались бы тысячи хозяев, содержится в дневнике известного общественного и государственного деятеля — бывшего крепостного, ставшего тайным советником, А.В. Никитенко: «Домашняя жизнь отравляется каждый день мерзостями нашей прислуги. Ничем: ни ласкою, ни жалованьем порядочным нельзя ее привлечь к исполнению того, что она должна делать по условию. И это повсеместное у нас зло. Третьего дня я должен был отправиться к мировому судье, чтобы спросить у него: нет ли каких средств против невыносимого самоуправства, беспечности и пьянства этих людей? …Он сказал мне, что практика судейская одну истину сделала для него очевидной — что эти люди недоступны никаким внушениям своих обязанностей. Никакая кротость, никакое терпение тех, кто должны, к несчастью иметь с ними дело, тут не помогают. И вот с такими людьми, однако, мы принуждены жить и разделять наш хлеб и деньги».
Профессионализм домашней прислуги.
Работа прислугой считалась несложной, большинство трудоустраивающихся полагало, что обучиться ей можно на месте, поэтому в города прибывало огромное количество выходцев из деревни, которые пытались устраиваться на эту должность.
Однако необученные городской жизни и обязанностям прислуги женщины не были способны удовлетворить даже элементарные требования работодателей. Крестьянки не знали, как вести себя в доме и на улице, не умели ухаживать за домашними вещами и одеждой, очень часто нанося им непоправимый ущерб, наконец, они не были способы приготовить даже самый «легкий» городской обед. Именно эти неумехи готовы были терпеть любые унижения, только бы их взяли и оставили на службе. Однако спустя годы необходимые навыки появлялись, и те из девушек, кто сумел выдержать несколько лет мучений, обучился умению выживать в самых диких условиях, приспособился к брани и сексуальным домогательствам, в общем, «прошел эту стадию», могли уже считаться прислугой «рафинированной, претендующей на опытность».
Таким образом, опыт в данной сфере означал не только, a может и не столько, собственно необходимые знания в той или иной области домашнего труда, сколько умение «выживать», которое предполагало навыки самозащиты, хотя бы в форме ответной грубости, способов получения дополнительного заработка (через вымогательства и/или мелкие кражи), наконец, умение «расслабиться», очень часто реализуемое в форме пьянства. Итак, перед хозяевами, принимавшими решение о найме прислуги, в основном в отношении женщин, стояла практически неразрешимая задача: взять тихую, готовую выполнять все работы за самую низкую плату, но совершенно ничего не умевшую девушку из деревни или опытную специалистку, за значительно бо΄льшие деньги, да еще с обязательным шлейфом в виде наглости, умения разными способами нажиться за счет хозяев, a возможно, еще и с аморальным поведением. В первом случае необходимо было контролировать каждый шаг неумелой прислуги, быть готовым к получению несъедобного обеда, испорченной одежды, разбитой посуды и т. д. Во втором — отказываться от контроля было также невозможно, т. к. в этом случае значительные семейные средства могли перекачивать в карман опытной служанки, a вся работа, которая не проверялась, грозила быть не выполненной. При любом из раскладов прислуга вносила массу проблем, неудобств и дополнительных расходов в жизнь семьи. Складывался замкнутый круг: в поисках очередного «хорошего варианта» в доме появлялась новая служанка, вскоре она либо оказывалась «совершенно неподходящей», либо сама уходила, неудовлетворенная условиями. Средний срок пребывания прислуги в одной семье, как правило, не превышал нескольких месяцев, и снова и тот, и другой участник найма оказывались перед необходимостью поиска «хорошего варианта». Многочисленные пособия по домоводству настоятельно рекомендовали хозяевам лучше брать на службу неумелых, но «честных и порядочных», отказывая опытным, но грубым и вороватым пьяницам. Авторы подобных изданий постоянно напоминали своим читателям, что не стоит рассчитывать «…получить хорошую прислугу, как товар из магазина, с ручательством, совсем готовую; заведи ее, она и пошла». Ведь «слуги — тоже люди, a не машины». И вместо того, чтобы надеяться на «аттестаты, бюро и справки», хозяева сами должны озаботиться воспитанием, прежде всего нравственным, своих слуг. Некоторые, действительно, предпочитали такой вариант. Причем важным фактором здесь служила не только «молчаливость» и «духовное здравие» приехавших в город крестьянских девушек, но и дешевизна их услуг.
Целый ворох проблем принесла в дом офицера Генерального штаба И.И. Меницкого девушка Проня, привезенная хозяевами из деревни в столицу. В своих мемуарах жена офицера — О.М. Меницкая, отводит ей и вызванным ее поведением злоключениям несколько страниц:
«Она была неграмотная настоящая деревенская, угрюмая дура, но работящая безропотная, пассивная, как заводная кукла. Пробовала я ее учить грамоте, но ничего не вышло. Она складывала кубики и больше всего любила складывать “ю п к а” тыча пальцем в пространство. В поезд она не решалась влезть и все отскакивала назад. Мне пришлось держа на руках ребенка поддать ей в зад коленкой, чтобы она, наконец, влезла. В поезде сидела, держа вещи двумя руками, боясь положить на скамейку. Много мы с ней намучались, пока приучили выходить на улицу и в магазин, так она боялась всего и всех. Это был второй ребенок трудно сгибаемый. В баню водила с собой и сама мыла. Настоящий первобытный человек. Видно скучала без деревни и людей своего общества… всегда недовольная, голодная, т. к. господская пища ей не нравилась…»
Несмотря на все перечисленные недостатки, хозяева не спешили ее увольнять. Судя по всему, главным стимулом к этому было то, что получала она всего 4 руб. в месяц, в то время как в те же 90-е гг. XIX в. зарплата деревенской неумехи в С.-Петербурге была не ниже 6 руб. Вообще попытки учить свою прислугу грамоте, a то и заниматься с ней школьной программой, в интеллигентской среде встречались нередко. Правда, причины этого подчас не имели ничего общего с желанием оказать услугу самой девушке. Так, например, Р.И. Сементковский, писавший в начале 1870-х гг. диссертацию о возможности и важности предоставления женщинам такого же образования, как и мужчинам, решил проверить ее положения на служившей у него в качестве помощницы прислуги 13-летней неграмотной девочке. Он стал обучать ее в свободное время и прошел с ней значительную часть курса мужской классической гимназии. Но, судя по всему, ученица оказалась не особо благодарна учителю за неожиданно упавшие на нее знания. По крайней мере, автор закончил эту часть своих воспоминаний следующей довольно неясной сентенцией:
«Но в конечном результате она дала мне крупное разочарование, смягченное только сознанием исполненного долга, наслаждением, которое человеку доставляет искание правды, наконец, сочувствием уважаемых людей».
Постепенно со стороны хозяек и нанимателей стала прослеживаться все более явная потребность в квалифицированном и профессиональном домашнем персонале. Однако при этом зачастую наиболее востребованной была та самая «одна» прислуга, от которой требовалось полное ведение домашнего хозяйства и выполнение одной-единственной работницей всех функциональных обязанностей по дому.
Так, одна служанка была и кухаркой, и горничной, и прачкой, a иногда и няней, и, соответственно, для выполнения всех этих ролей ей требовались самые разнообразные навыки и знания.
Продолжение следует...
В статье использованы фотографии Аллы Соловской и Татьяны Ефремовой.