Последний раз профессор Литтл назвал ее своей девочкой накануне учебного года, в тот самый вечер, когда она решила, что ей нужно настоящее имя. Несмотря на толпы заполонивших кампус студентов, их столик на веранде крошечного кафе по-прежнему пустовал ровно до четверти шестого. Обычно в это время профессор поднимался из неуютных подвалов книгохранилища на свет божий за чашечкой кофе перед ужином. Она, как всегда, торопилась за ним, на бегу застегивая помятую рубашку. Сжимая зубами заколку, кивала в ответ на его непрерывный поток рассуждений. Литтл никогда не оглядывался, быстро привыкнув, что она рядом. Она — на тот момент еще J1175, университетский библиотекарь.
— Девочка моя, если за этот семестр я не разыщу хотя бы одну стоящую идею для романа, я пропал, понимаешь? Придется признаться, что я бездарность, — он всегда говорил с легкой улыбкой. Казалось, его тонкие подвижные губы живут отдельно от меланхоличного лица.
— Ваш заказ, — официантка поставила две тяжелые глиняные чашки с разлитым по дну эспрессо и дежурно улыбнулась профессору.
Он встрепенулся и хохотнул, начал разглядывать девушку и сравнивать с Джи. Официантка была той же модели, одно лицо и фигура, только одета иначе и с короткой стрижкой.
— Никогда не привыкну к этому, — встретив напряженный вопрошающий взгляд собеседницы, он добавил. — Прости, невежливо. Вы же как настоящие, все понимаете и, хм, чувствуете? – он перегнулся через стол и нежно поправил выбившийся из прически розовый локон. — Кстати, прелестный цвет! Я иногда завидую тебе, крошка. Ты можешь, ну, не знаю, вырядиться как угодно или вытатуировать на лице письмо Джона Китса. Ты ведь как раз на той стадии влюбленности, когда их заучивают наизусть? — он снова рассмеялся. — Ну давай, порази старика, звезда моя яркая, прочитай мне отрывок! – он резко откинулся на спинку плетеного кресла и чудом удержал равновесие. Хлипкая мебель скрипнула под напором сильного тела, беспокойного, как и его мысли.
— Какая дрянь! — она выплеснула кофе под одряхлевший вяз, раскинувший над ними густую крону. — Терпеть не могу эспрессо! — Джи замолчала. Правила ограничивали для нее проявление недовольства и раздражения. Она смущенно улыбнулась тому, сколько из запретов они успели нарушить. – Я закажу другой, — Джи вцепилась в меню, пряча еще не схлынувшее напряжение. — Возьму латте с черничным сиропом.
Поддавшись мимолетному порыву, она легко оттолкнула кресло и прикоснулась к его волосам, давно не знавшим стрижки. Запустила в них пальцы, играя мягкими каштановыми волнами, и задумалась.
Съедая хрупкий контур силуэта, свет уходящего дня окутал ее таинственностью и золотом, преломляясь среди начавшей увядать листвы в сумеречный винный - цвет памяти. Литтл удивился той магии, которая была растворена повсюду, и поймал себя на мысли – вот оно, мгновение, после которого все станет другим.
— Девочка моя, у тебя есть мечта? — неожиданно у профессора пересохло горло, ему захотелось уйти. — Вернемся, пора готовиться к завтрашнему дню, — прошептал он пересохшими губами и поднялся.
Джи не успела ответить, но мечта у нее была. Тем вечером, когда они собрали последние поцелуи уходящего лета, а ее пальцы переплетались со звенящим роем мыслей Литтла, она решилась ее осуществить.
Профессор миновал лужайку перед общежитием. Ей снова пришлось бежать за ним, и в том, что Литтл не обращал внимания на ее ответы, Джи не находила ничего предосудительного. Ему всегда будут необходимы такие, как она, послушные реплики. Ей просто нужно стать лучше остальных, неповторимой, тогда она превратится для него в единственную.
***
Как только Джи решилась на перемены, стали появляться сомнения и мелкие неприятности. Менеджер на заправке оказалась не только ее копией, но с такой же укладкой и оттенком волос. Девочка за кассой, хостес в гостинице. Складывалось впечатление, что она теряет даже те немногие отличия от других репликов, которыми так гордилась.
Регистратор в диагностическом центре, куда Джи добралась только к полуночи, невыносимо долго сверяла ее данные и недовольно качала головой. Очки! На этой кукле с до боли перетянутым узлом на затылке были очки, и Джи поняла, что никогда их не наденет. Главное — зачем? Ведь они им не нужны. Опять для удобства людей, успокаивающее соответствие стереотипам? Реплики были совершенны. Каждая из них — точная копия образца. Ни болезней, ни старения, ни смерти. Для смерти нужно жить, а можно ли назвать их функционирование жизнью?
— Милочка, вам нужен осмотр специалиста, – регистратор потянулась за кнопкой вызова дежурного.
— Не стоит! — резкий голос куратора Марка Стерлинга отозвался эхом в слишком яркой для полуночи приемной. — Все в порядке, я жду J1175. Вы можете отправляться домой, — пояснил он чуть более дружелюбным тоном.
— Хорошо. Доброй ночи, — подхватив безликую сумочку со стула, регистратор направилась к выходу. Стерлинг проводил ее тоскливым взглядом, понимая, что дом или приемная, или зал ожидания вокзала – для нее все едино. Минимум эмоций, чувств абсолютно никаких.
— Она ужасна, поверить не могу, что я была такой, — выдохнула Джи. — У нас есть несколько часов. Утром я должна выдать книги его ученикам.
— Начало первого, — Марк бросил на нее тревожный взгляд и скрестил на груди руки. — Я и по голосу понял, что ты увлечена, но, признаюсь, не был готов… Никакие процедуры сегодня невозможны! – он предупредительно выставил ладонь перед собой.
Джи замерла, борясь с волнением, переполнявшим ее, и желанием схватить Марка за плечо. С ним было легко, с самого их знакомства, когда Джи открыла глаза на смотровом столе в его лаборатории и узнала, что она такое.
— Правила, вечно все дело в них, — разочарованная, она побрела рядом с Марком по длинным стерильным коридорам. — Ничего, я понимаю. Мечта не может так легко осуществиться, — Джи заглянула в его темные уставшие глаза и приободрилась.
— Нам нужно все обсудить, — кивком он указал на кресло в заваленной учебными пособиями коморке, служившей ему и кабинетом, и домом. — Бери, — Марк протянул ей глиняную чашку со сколом – свою любимую, до верху наполненную еще дымящейся ото льда черникой.
— Когда ты успел? По-моему, это называется волшебство, — Джи схватила угощение и повертела в пальцах темно-фиолетовую ягоду.
— Это называется забота, — буркнул Марк, не раскрывая тайны, что ее любимое лакомство он всегда держит в холодильнике. Даже если из еды там осталась только корка от сэндвича и бутылка пива, аккуратно упакованный контейнер с черникой обязательно ждет в уголке своего часа.
— Как ты добралась? Учти, штрафы за превышение скорости тоже заносятся в твой профиль, — он снял белый халат куратора и сел напротив. На нем были потертые джинсы и рокерская майка, которую он считал счастливой. Марк легко мог сойти за одного из студентов Литтла. Возраст и опыт скрывались в его карих глубоко посаженных глазах.
— Станешь меня отговаривать? – Джи подсела к нему, и они одновременно посмотрели через открытый дверной проем в соседнюю смотровую, где были только металл, кафель и белый уничтожающий свет.
— Что-то поменялось! – он вскочил и, вывернув гибкую шею настольной лампы, направил свет ей в лицо.
— Смеешься? Я не могу измениться, цвет волос и помады не в счет. Ну, пока не могу, — она заволновалась. — Не обманывай меня, пожалуйста!
— Не обманывай? Ты стала способна чувствовать себя обманутой? Джи, я о том, что твои изменения внутри, — он прикоснулся к ее лбу, — неизбежно влияют на твою внешность. Удивительно, как ты отличаешься теперь от других репликов. Разве твоему профессору это неочевидно? Зачем тебе перекраивать себя и идти на такой риск?
— Я хочу посмотреть. Идем! – она хладнокровно расстегнула рубашку и отложила в сторону. Оставив юбку на полу, выскользнула из туфель и, вытащив из сумки влажную салфетку, сняла макияж. — Покажи исходник, пожалуйста, — не обращая внимания на Марка, Джи сняла оставшуюся одежду и раздраженно выдернула заколку из волос. — Я хочу увидеть это сама.
Она шагнула в столп холодного света, льющийся из соседнего помещения, и исчезла в дверном проеме. Марк осторожно выдохнул, бросил злой взгляд на пустую бутылку виски на столе и произнес:
— Я ненавижу свою работу!
— Здравствуй, мама, — Джи поприветствовала трехмерную проекцию образца и запустила сканирование. Спустя пару минут после получения результата один за другим стали вспыхивать красные маркеры, сопровождаемые неприятным звуковым сигналом. – Странно, — она оглянулась на Марка, сросшегося со стеной в дальнем углу лаборатории. — Я вижу данные, которые показывает система, но не могу понять. Почему я не различаю эти изменения на своем теле? Ты их сразу увидел…
— Потому что ты теперь не просто искусственный интеллект. Ты становишься ближе к нам. Собранная информация подвергается искажению эмоциями, и в таком виде записывается в память. Проще говоря, ты необъективна, уже нет, — он сделал неуверенный шаг навстречу. — Смотришь на себя его глазами, а он не хочет никаких изменений. Скажи, зачем тебе перерождаться ради него? – во взгляде Марка появились ненависть и боль.
— Поможешь? – Джи не отреагировала на его тон и рассеянно блуждала взглядом по образцу, положившему начало репликам.
— Нет, – он отвернулся.
— Марк, — она привычно схватила его за руку и потянула к себе, но с удивлением почувствовала, что он будто окаменел. Холодный, жесткий, даже с ее силой, превышающей возможности обычного человека, Стерлинг сопротивлялся и пытался выдернуть руку. — Марк, пожалуйста, мне нужно во всем разобраться.
Его лицо превратилось в маску. Разорвав связывающий их взгляд, он развернул ее к проекции, чтобы Джи могла следить за сканированием, и провел ладонью по плечу, опускаясь к выемке под лопаткой и ниже, медленно, слегка надавливая там, где красных маркеров вспыхивало больше.
— Чувствуешь? – его голос стал сухим и бесцветным. Марк сдерживался, чтобы не отстраниться, ругал себя за ледяные пальцы и мучился от презрения к себе. Джи было все равно, как он к ней прикасался.
— Да, я начинаю различать, — она была полностью сосредоточена на сканировании. Обхватив его ладонь своей, Джи прижала ее к изгибу бедра и вздохнула от удивления - загорелось более десятка предупреждений. Она определенно перестала быть копией своей матери.
— За то, что между вами было, его могут наказать. Зачем ты опускаешься до уровня дешевых кукол на одну ночь? – Марк не скрывал горечи и не понимал, почему подобное случалось так часто. Он был уверен, что с кем угодно, но с J1175 такого не должно было произойти. Джи - другая. Стерлинг горько усмехнулся. Все дело в ней, в матери, такими были исходные данные, и он ничего не может изменить.
— У них со мной одно лицо, Марк, — заметила Джи, словно прочитав его мысли. — Мне иногда кажется, что эти сказки – про сердце матери – правда, и что между нами и ею существует связь. Не могу объяснить, но это похоже на чувство уверенности, что со мной все будет хорошо. Иногда ночью я слышу в тишине ее мысли, когда замолкают мои собственные.
— Кто знает, — он отошел и снова скрестил на груди побелевшие от напряжения руки. — На эту загадку пока нет ответа. Континуум ваших сознаний – существует ли он, и способны ли мы – как существа с другим видом сознания познать ваше? Вот тем более, Джи, ты не боишься эту связь потерять?
Она выскользнула из смотровой в его комнату и устроилась на диване, завернувшись в колючий плед, которым Марк так дорожил. Все его вещи, за редким исключением, находились в этой крошечной тускло освещенной коморке, и все они были его любимыми. Других Марк просто не держал.
— Расскажи еще раз, мне нужно подумать, — она зевнула и потянулась за подушкой.
Оставив позади белый свет, обнажающий каждое движение, Марк вздохнул и расслабился. Он повернул ночник к стенке, так что они остались в полутьме, и включил чайник. Мягкое шипение нарушило тишину, а пространство стало наполняться уютом, возникающим от привычных действий и близости между ними.
— Каждый реплик имеет право на процедуру индивидуализации или перерождения, если он проходит тест на эмоциональный интеллект. Мы запустим процесс рандомных изменений в твоем теле для приобретения собственных неповторимых черт. Заметь, у тебя могут появиться веснушки или горбинка на носу, — плеснув кипяток в кружку, он засыпал туда растворимый кофе из пакетика и вдохнул аромат пережаренных зерен.
— Ну и пусть! Я уже видеть не могу это лицо на каждой второй девушке! – проворчала Джи, высунувшись из пледа. Так пахнет дом, подумала она и тихо улыбнулась.
— Ты станешь человеком, во всяком случае в правах и…проблемах. Эта перестройка нарушит баланс твоего организма. Ты будешь болеть, как мы. Сможешь подцепить грипп или расстройство кишечника. Джи, слышишь? Это важно – тебя удалят из всех программ поддержки. Придется искать работу, платить за аренду, больше никаких бесплатных технических обследований! И это если ты сумеешь сохраниться, - преодолевая себя, он произнес это громко.
— Марк, я смогу выйти замуж? – она уставилась на него горящим взглядом.
— Так ты серьезно? Джи, ты не осознаешь главного – для тебя это будет все равно что подцепить смертельный вирус. Твой организм может не пережить изменений, — он закашлялся, подавившись кофе.
— От чего это зависит? Хотя нет, подожди, — она с интересом прислушалась к себе. — Я не хочу этого знать, такое со мной впервые – да, я отказываюсь от этого знания.
— Зависит от того, на сколько изменения, произошедшие с тобой с момента пробуждения, затронули не только твое сознание, но и тело. Ты сама видела, как сильно теперь отличаешься от своей прародительницы.
— Матери, пожалуйста, называй ее так, — она прижала подбородок к коленям и вслушалась в вихрь своих чувств и мыслей.
— Давай спать, — буркнул Марк и закончил разговор.
Он выключил ночник и устроился в кресле, отвернувшись от нее и до скрипа сжав зубы.
***
Джи не заметила, как преодолела обратную дорогу по пустому пригородному шоссе. Минуя железнодорожные пути, огибавшие небольшой университетский городок, она почувствовала, что это был слишком короткий путь. От диагностического центра до кампуса. От знакомства с Литтлом до «быть вместе до конца». Ей захотелось развернуть машину и ехать дальше сквозь бесконечные ряды вековых дубов и сосен. Не останавливаться, прислушиваясь к ощущениям в глубине своего сознания. Джи сказала бы в сердце, будь она человеком.
Ей необходимо было услышать голос матери. Если для этого нужно умчаться прочь от Литтла, от Марка, ото всех – она почти на это решилась. Навсегда потерять связь с матерью, с остальными неожиданно сильно испугало Джи. Будут ли они скучать по ней? Станет ли их общее сознание без нее темнее? Она вдавила педаль газа в пол и выругалась. Что-то горькое отравляло ее изнутри, но Джи не могла это выразить. Слезы – одна из многих вещей, которых реплики были лишены.
— Эй, сумасшедшая, смотри куда прешь! – вылетев на крутом повороте с трассы, она врезалась в заброшенный ангар, проехав по чьим-то разбросанным вещам и слабо тлевшему костерку. Парочка полусонных бездомных, коротавших возле него ночь, бросилась врассыпную, поднимая невообразимый шум на всю округу.
— Пьяная? Выходи давай! – покрытый репьями мужчина схватил ручку двери и попытался открыть. Джи не ответила, она смотрела сквозь лобовое стекло на их бесхитростный лагерь протестующих и сжимала руль.
«Быть, а не функционировать!»
Джи знала не только их лозунги, но плотность каждого баннера, размер и цвет каждой майки, на которой они были написаны. Она вспомнила, как с десяток таких протестующих кричали под окнами кофейни, а бариста – тоже реплик, зазывала их внутрь и подливала кофе в помятые бумажные стаканчики. Джи увидела, как брезгливо поморщился Литтл, столкнувшись с одним из них у входа.
— Я не совсем понимаю, чего они хотят, но, кажется, они беспокоятся за нас, — она развернула к себе его побагровевшее лицо и помешала разгореться драке, когда один из демонстрантов сравнил Литтла с рабовладельцем.
— Не говори глупости! Все их тревоги ограничиваются проблемами, где достать выпивку и с кем переспать. Эти социологи мне поперек горла! Увидишь, в конце семестра все они отмоются, выпьют алкозельцер и сдадут декану по толстому тому полевых исследований, сочащихся ядом к прогнившему обществу. Спасибо, что не притащили с собой акциониста? Представляешь, стоит абсолютно голый по нескольку часов и не двигается!
Хохот Литтла еще звенел в ее ушах, а память уже разворачивала следующую картину, как она оглядывается посреди залитой светом смотровой и впервые ощущает уязвимость. Все окружающие ее люди чем-то прикрыты, и никого не беспокоит ни холод, ни страх, которые она испытывает.
— Смотрите, эта из них! – бездомный, что стоял возле машины, позвал остальных и начал топтаться на месте от нетерпения. — Пошли вытащим ее! Надо проверить, они правда в этом деле, ну, как все бабы, или нет? – он похлопал вспотевшей ладонью по боковому стеклу, будто пытаясь дотянуться и ударить по щеке. — Открой!
Джи резко повернулась, так что он отшатнулся и упал, дрожа от страха.
— Я не хочу стать такой, как ты! – чеканя каждый слог, она дала задний ход и выехала на шоссе.
Серп Луны, за которым уже начинался рассвет, смотрел на нее издалека, и Джи почудилось, что есть нечто больше и глубже, чем сама мать. Нечто вокруг нее, вмещавшее и лес, и небо, и шоссе, и даже Джи в крохотной поцарапанной машине. Сознание иного свойства, но не враждебное. Потом это ощущение исчезло, растворившись в свете фонарей на подъездной дорожке к кампусу, и последнее, что запомнилось об этом Джи, это непонимание – люди показались ей во всем этом лишними. Время, отведенной ей для выбора, закончилось, дальнейший путь был неумолимо прямым.
***
— Если ты будешь вот так исчезать, без предупреждения, без записки, я! – профессор раздраженно втянул воздух, нельзя же было объявить – я уйду от тебя. Джи ведь не человек. – Мы перестанем видеться, ясно? – он громыхал на все общежитие. Несмотря на ранний час, послышался шум, и захлопали двери соседних комнат.
— А что нужно писать в таких записках? — Джи восхищалась им. Никогда прежде она не видела ни такого блеска в его глазах, ни беспокойных рук, которые постоянно за что-то хватались. То он перекладывал мелочи на письменном столе, то терзал хлипкий стул, будто собираясь свернуть ему шею. Литтл был встревожен, обижен, и ей это понравилось.
— Где ты была? – он резко притянул ее к себе и зарылся разгоряченным лицом в пропахшие лесом розовые локоны.
Дверь распахнулась. В комнату ввалилась парочка сонных студентов, тут же удалившихся под дружных хохот сокурсников. Джи улыбнулась им, не просто следуя алгоритму копировать человеческое поведение, а сделала это искренне. Тепло, разливавшееся по ее телу, искало способа выплеснуться наружу. Она в полной мере поняла это Китсовское – яркая звезда!
— Ты уезжала к другому мужчине? – легко скользя руками по ее фигуре, в которой он знал каждый изгиб, Литтл остановился и посмотрел на Джи с холодным осознанием неприятной действительности. — У тебя на самом деле есть кто-то еще? – как обычно, не дожидаясь ответа, он отстранился, небрежно бросил: — Такая же, как все женщины!
Профессор выпустил ее из объятий, подхватил скомканный пиджак, брошенный на кровать, и собрался уйти.
— Я люблю тебя, — сказала Джи.
Что-то случилось с ним. Бодрый почти юношеский шаг отяжелел, плечи сжались, и по рубашке поползла морщинистая складка вдоль спины. Он простоял в дверях несколько секунд, молча и не оборачиваясь к ней, затем порывисто вышел, засунув руки в карманы брюк. Через два поворота коридора профессор преобразился в прежнего Литтла - воплощение творческой свободы и поэзии в теле атлета. Таким он выглядел со стороны. Даже не вникая в детали, Литтл знал, что эта глава его жизни завершилась. Необычная, щекочущая нервы и воображение. Яркая на столько, что он едва не влюбился. Сумасшествие – влюбиться в реплика, в предмет, лишенный неповторимой человеческой сути. Чтобы там не говорили исследования, ему не нужно было знать, Литтл чувствовал, что они – другие и никогда не станут людьми. Одно хорошо, похоже, сюжет был найден.
Джи следила за ним из окна и радовалась, наблюдая, как он в приподнятом настроении пересекает лужайку и исчезает в тени каменной галереи, соединявшей корпуса. Она не понимала, что по всем непризнанным правилам любви, Литтл должен был ей ответить.
***
— Пожалуйста, давай сделаем это одни, — Джи озиралась, спускаясь по хромированной лестнице в подземную часть диагностического центра. Впереди шли четверо мужчин в защитных костюмах и о чем-то переговаривались.
— Что последнее он сказал тебе? – сухо поинтересовался Марк.
— Ты уезжала к другому мужчине? – Джи скопировала интонацию и тембр голоса Литтла.
— Так бросай эту затею! Подумай о себе, — он взял ее за плечи и заглянул в глаза Джи. — Нет больше никакого — о себе, да? Ты любишь его? – она кивнула, и Стерлинг опустил руки. — Так что теперь, называть вас Джилиттл?
— Марк, а что бывает с теми, кто не справился с перерождением?
— Ты спрашиваешь, исчезают ли они насовсем или уходят к матери? Я не знаю, — на его лице отразился испуг, но вновь уговаривать ее он не решился. — Слушай голоса, Джи.
— Какие?
— Те, которые с тобой заговорят. Ты не одна, пожалуйста, помни об этом, — добавил он с явным смущением, не желая вдаваться в подробности.
Джи снова оказалась в белой стерильной лаборатории, где три года назад впервые открыла глаза. Она послушно сняла одежду, сосредоточенная только на своей цели. Чуть вздрогнула от прикосновения холодного металла к коже и попыталась поймать взгляд Марка, но не успела. Пространство качнулось.
Джи стала проваливаться в мягкое белое облако. Перед тем, как закрыть глаза, она с облегчением заметила, что, выполнив свою работу, лаборанты ушли, а Марк сел неподалеку. Там, где падала Джи, было много незнакомого прежде чувства. Спустя какое-то время из информационной памяти появилось его название – боль. В ней она и растворилась.
Сгорбившись над панелью управления и монитором, Стерлинг диктовал отчет. По сигналу таймера он оглядывался на экспериментальный модуль и фиксировал изменения, происходящие с Джи. Через несколько минут начались судороги. Ее тело стало аморфной прозрачной субстанцией, из которой по миллиметру начал формироваться новый организм.
— Реплик J1175. Заболевание антропофилия спустя 3 года 2 месяца и 17 дней. Процесс быстро перешел в необратимую стадию. Образец утратил самостоятельную личность. Патогенез полностью укладывается в общий сценарий. Процент репликов, переживших апгрейд – 0,1.
Марк в очередной раз повернулся, чтобы проверить соответствие процесса таймкоду, но, воспользовавшись тем, что никто их не видит, отложил запись и сел на пол рядом с модулем, сосредоточенно выискивая в гелеобразной массе свою Джи, какой бы она не захотела родиться.
— Возвращайся! Слышишь меня, Джи? Возвращайся ко мне! Я люблю тебя!
— Ну что там, Стерлинг, — сдувая пенку с кофе в лабораторию вошел главврач и, равнодушно обогнув съежившегося у его ног коллегу, рухнул в кресло. — Бесполезное занятие, когда ты повзрослеешь? Я сбился со счету, сколько их приходило сюда, а ты каждый раз рыдаешь, точно прыщавый юнец! Хватит, это уже не смешно.
— Заткнись! – огрызнулся Марк, но с места не сдвинулся.
— Я тебе так скажу – пора сворачивать этот проект и переходить к следующему образцу. Несколько тысяч вполне репрезентативная выборка. С ними все, никаких больше сюрпризов и открытий эта экспериментальная линия не покажет. Диагноз ясен –летальность более 99 процентов. Я всегда говорил, любовь — это худшее заболевание в мире! Поэтому к черту, бросай это. Отдохнем и запустим новую, более устойчивую к эмоциям, мать на конвейер, — он усмехнулся, обнажив белоснежные идеальные зубы в обрамлении густых серебристых усов. — Давай, мальчик, заканчивай, — главврач с довольным видом поднялся, по-отечески хлопнул мясистой ладонью по спине Марка и вышел, насвистывая популярный праздничный мотив.
— Джи, – Стерлинг дотронулся до прозрачной поверхности операционного модуля, — Просыпайся, пожалуйста, – он стер выступившие слезы, как будто хотел содрать вместе с ними лицо.
Для каждого реплика по всей стране время на мгновение остановилось. Они почувствовали, что ускользают из реальности навстречу чему-то хорошо знакомому и светлому. Для тех, кто уже был заражен, это ощущение напоминало возвращение домой после долгого отсутствия. Но что-то пошло не так. Откуда-то появился ветер, нашептывавший имя Джи и удержавший ее от слияния с остальными. Путь к матери растворился так же внезапно, как возник секунды назад, и на репликов от севера до юга навалилась грусть безвозвратной утраты. Их связь оборвалась. Каждая вернулась к своей жизни, а та, что больше не была одной из них, открыла новые еще не до конца сформировавшиеся темно-фиолетовые глаза. Черные кудри, окружившие ореолом ее голову, стали расти, отливая синевой и металлом.
— Привет, — Джи попыталась улыбнуться, но то, что звалось болью, еще крепко сжимало ее тело в кулаке.
— Привет, — Марк не смог сдержать льющиеся слезы. – Кого-нибудь услышала? – он хрипло рассмеялся.
Джи молча взглянула на него, удивляясь, каким родным показался его голос.
— На кого я теперь похожа? – она встревожилась, и Марк успокоил ее:
— На чернику.
Рассказ опубликован на Синем сайте и в сборнике "Терапия с ног на голову"
Не пропустите новые публикации, подписывайтесь на наш канал, оставляйте отзывы, ставьте палец вверх – вместе интереснее!
Приносите своё творчество на Синий Сайт! Самые интересные работы познают Дзен.