В детстве меня всегда хвалили за худобу. Я была высокой и тощей, сплошные коленки и локти. В шестом классе моё тело начало меняться, и я забеспокоилась, что, набрав вес, потеряю то, что — как мне казалось — делало меня особенной.
На уроке танцев я внимательно рассматривала в зеркале свою фигуру. Мои бёдра стали шире с прошлой недели? А что с моим животом? Я начала приседать перед телевизором по вечерам и позволять себе только кусочки лакомства. Я ела шоколадную стружку с бисквита, но не сам бисквит; кусочек печенья от мороженого, но не само мороженое.
Такое поведение переросло в привычки, которые превратили мою жизнь в мучение. Я пропускала завтрак, ела на обед морковь и индейку. Иногда я позволяла себе слизать глазурь — только глазурь — с пирога из школьной столовой. Возвращаясь домой, я умирала с голоду, неизбежно оступалась и съедала перекус, а потом наказывала себя, пропуская ужин. На следующий день я просыпалась и следовала тому же распорядку. Моя жизнь превратилась в предсказуемую схему самоотрицания, ненависти к себе и постоянной одержимости пищей.
Мне помог колледж. Как и встреча с мужем, а также с хорошим психотерапевтом. В 20 лет мне стало лучше, а потом всё вновь пошло прахом во время пандемии.
Мне стыдно. Я взрослая женщина. У меня есть дети, муж и ипотека. Но меня всё ещё можно сломить, предложив мне торт и мороженого на вечеринке в честь дня рождения 4-летнего ребёнка. Ненавижу быть клише: у белой девушки из среднего класса и богатого пригорода развивается РПП. Специальный эпизод сериала пишется сам собой. Но мой эпизод не окончился за 30 минут. Мне почти 30 лет. Даже в лучшие моменты своей жизни я никогда по-настоящему не отказываюсь от веры в то, что худоба — это почти то же самое, что благочестие.
...Всё это теснилось у меня в голове, пока муж сжимал мою руку, а врачиня говорила, что наша дочь на УЗИ выглядит идеально. Худшее прилагательное, которое она могла выбрать для меня — анорексички, одержимой концепцией идеальности.
Когда моя первоначальная паника наконец улеглась, я обнаружила причину тревоги: я предположила, что РПП наследуются, передаются генетически или приобретаются через поведение и окружающую среду. Я выросла в девяностые и была помешана на низкокалорийных продуктах. Женщины, которых я знала и которыми восхищалась, постоянно сидели на диете, небрежно обсуждая рекомендации [программы по снижению веса] Weight Watchers о половинке грейпфрута и твороге. Бодипозитивное движение дало мне некоторую надежду. Но сейчас я беспокоюсь, что злоупотребление популярными препаратами для похудения вроде оземпика может возродить эстетику героинового шика, которая преобладала в моём детстве.
Подавляющее большинство пациентов с нервной анорексией и булимией — это женщины.
Я углубилась в исследования РПП и обнаружила, что нервная анорексия способна передаваться по наследству. Одно исследование показало: если у женщины есть родственники с анорексией — она рискует получить это заболевание в 11 раз выше, чем женщина без таких родственников. Анорексия, как и большинство психических заболеваний, зависит от генетики и окружения. Мои предположения были частично верны. Многие описывают связь генетики и среды с помощью метафоры: генетика заряжает пистолет — а среда нажимает на спусковой крючок. Таким образом, наследственный элемент не означает, что судьба человека предопределена при рождении.
Довольно долго учёные считали, что на психическое здоровье влияет исключительно окружающая среда. Если у детей диагностировали шизофрению, биполярное расстройство или нервную анорексию — в этом винили их семьи, особенно матерей. Ситуация начала меняться в 1960-х, когда исследователи сравнили однояйцевых и разнояйцевых близнецов. У однояйцевых 100% общей ДНК, а у разнояйцевых — около 50%, но и те и другие обычно живут в одинаковой среде. Оказалось, что у обоих однояйцевых близнецов анорексия возникала чаще, чем у обоих разнояйцевых. Это подкрепляло доводы в пользу генетического компонента заболевания.
Современные геномные исследования позволили учёным ещё глубже изучить генетические причины и факторы окружающей среды. Самые ранние исследования были сосредоточены на отдельных генах, но сегодня учёные полагают, что психические заболевания сложны и могут быть связаны с сотнями и тысячами генов.
В 2019 году консорциум исследователей опубликовал крупнейшее на сегодняшний день геномное исследование анорексии. Они сравнили геномы почти 17 тыс. пациентов с анорексией с контрольной группой чуть более из 55 тыс. мужчин и женщин без неё. Исследователи обнаружили восемь областей генома, значительно связанных с анорексией. Эти области, вероятно, содержат гены, увеличивающие риск развития анорексии. Исследователи ожидают, что при большем размере выборки найдут ещё сотни таких областей.
Также выяснилось, что у анорексии могут быть общие генетические причины с другими психическими заболеваниями, включая ОКР, тревожные и депрессивные расстройства.
Казалось бы, я не зря опасалась, что у моей дочери может быть РПП. Но трудно предсказать, разовьётся ли оно у какого-то человека, потому что гены и среда сложно взаимосвязаны. Заряженный пистолет (генетическая предрасположенность к анорексии) может никогда не выстрелить, потому что в его окружении нет триггеров — спусковых крючков. Триггеры трудно отделить от генетики. Если родитель одержим диетой — это будет генетическая причина или фактор окружающей среды?
— Я не думаю, что мы когда-нибудь сумеем точно вычислить вероятность того, что у вашего ребёнка разовьётся РПП, если оно есть у вас, — сказала Синтия Балик, профессорка Университета Северной Каролины и ведущая авторка исследования 2019 года.
Синтия Балик описала шансы моей дочери в терминах колоды карт. Есть четыре масти. Чёрные — это генетика. Скажем, трефы — генетические факторы, увеличивающие риск анорексии. Вероятно, есть ещё не открытые защитные генетические факторы: это пики.
Кроме того, есть бубны — факторы риска среды. Например, родители, которые сидят на диете, и культура, которая приветствует экстремальное похудение звезды. И наконец, есть червы —защитные факторы среды: родители, которые питаются интуитивно; тренер, который ценит здоровое, сильное тело.
Мы получаем трефы и пики по наследству. Бубны и червы накапливаются со временем. Все эти карты вместе создают индивидуальную комбинацию риска.
Трефы и пики — то, что мы наследуем. У моей дочери мои гены. Некоторые бубны и червы я не могу контролировать. Я не в силах изменить то, что наше общество говорит о массе тела. Но я могу изменить своё поведение и этим снизить риск того, что моя болезнь будет передаваться из поколения в поколение. Я могу выбирать, чему моя дочь будет учиться в нашем доме.
После многих лет разговоров о моём РПП я признаю его и принимаю помощь. Моя дочь вдохновляет меня: она с непоколебимой решимостью сосёт бутылочку и расплывается в улыбке, когда меня видит, независимо от того, как я выгляжу. Я иногда чувствую, что я как мать плыву против сильного течения, образованного генами, воспитанием и представлениями общества о женщинах. Но, как с удовольствием напомнит мне моя мать, причина — не оправдание.
<...> Когда я думаю, какой жизни я хочу для своей дочери, я вспоминаю один момент прошлым летом. Моя мама, сестра и я поехали навестить нашу бабушку на её 90-летие. Сестра испекла морковный торт — два слоя влажного бисквита с завитками из сливочного сыра. После ужина она раздала нам огромные куски. Мы ели их, сидя за столом, болтая и смеясь: три поколения женщин наслаждались тортом и обществом друг друга.
Моей малышке повезло, что в её жизни есть эти женщины. И я с нетерпением жду, когда она подрастёт настолько, что сможет сама подвинуть стул и отрезать себе кусочек торта.
Этот текст написала Джиллиан Вайнбергер и перевела я, Лена Климова
Оригинал: Jillian Weinberger. The Fear I Felt When I Was Told My Daughter Looked Perfect. The New York Times. July 31, 2023.