В начале 90-х годов я был полон оптимизма по этому вопросу. Тем более, что сотрудничество с США расширялось, а примеры благополучного существования таких стран как ФРГ и Япония, казались убедительными. Хотя они проиграли США в «горячей» войне, а СССР только в «холодной», но, казалось бы, какая разница.
В это же время у меня возникла неожиданная личная проблема: Нужно было искать подработку. В связи с прекращением ядерных испытаний нельзя было рассчитывать на «экспедиционные», а зарплата в моем институте хоть и выплачивалась стабильно, неизвестно за что, но ее покупательная способность снижалась из-за инфляции. Не далеко ходя, я отправился в Московский физико-инженерный институт, корпуса которого были видны с балкона моей квартиры. В МИФИ мне удалось познакомиться с интересным человеком, профессором кафедры Приборостроения А.А.Сысоевым. Таких как он людей я встречал и ранее, но их число во времена развитого социализма было не велико. Эти люди работали не за зарплату, а просто потому, что им было интересно. У проф. Сысоева рабочие задачи полностью совпадали с хобби: он занимался разработкой приборов для времяпролетного масс-спектрометрического анализа изотопов элементов. Просмотрев описания приборов, с которыми я работал в своем институте, он, подумав, сказал: «Может получиться». Оказывается, у него была идея. Он хотел использовать времяпролетный метод для анализа не только элементов, но и веществ. Для этого нужно было разработать методы и устройства для неразрушающей ионизации молекул. Был организован творческий коллектив из сотрудников нескольких кафедр МИФИ, а меня оформили на 0,5 ставки лаборанта. Не знаю, первому ли Сысоеву пришла в голову эта удачная идея, но при оформлении заявки на изобретение прототипов найдено не было.
Мы работали, и через время не более года (насколько помню) у нас был готов макет. В это же время появился заказчик: Бакинский институт нефтехимии, который просил изготовить такой же макет для них. Заказчик не мог объяснить, зачем он ему нужен, однако предлагал выгодные условия: Договор они согласились заключить с исполнителями, так как от лица МИФИ это сделать было трудно. Не успели собрать макет для Баку, как появился новый заказчик: Фирма Continental, США, которая также хотела приобрести макет. «Фишка поперла». Серьезность намерений фирмы подтверждалась тем, что она пригласила в США на профильную конференцию за свой счет нескольких сотрудников МИФИ. Договор на приобретение макета от юрлица МИФИ они тоже сумели согласовать сами. В числе ездивших в США сотрудников был участник проекта доцент Артаев, - специалист по расчету ионной оптики. Вернувшись из США, он настолько увлекся работой, что стал интересоваться результатами работ всего коллектива, даже моими, хотя они никак не были связаны с его обязанностями по проекту. Я был польщен, и рассказал о своих достижениях как можно более подробно. Потом, в качестве сопровождающего, даже ездил с ним в институты Физической Химии и Химической Физики в Черноголовке (два института, зеркально расположенные на одной улице друг напротив друга) с неясной мне тогда целью. Цель эта выяснилась позже. Доцент ждал «грин-карту» для работы в США. Для проекта проф. Сысоева его уход был катастрофой: Пересчитать оптику макетов с другим специалистом в оставшееся время было невозможно. Доцент извинялся, но объяснял, что отказаться не может: Семья не поймет. С его отъездом выяснился еще один неприятный момент: То, что он перешел на работу в фирму Continental, совсем не означало, что эта организация готова отказаться от условий заключенного договора. То есть, необходимо было заплатить неустойку, величина которой была велика, так как договор был заключен в валюте, и стоимость его сильно выросла из-за рублевой инфляции. Длительные переговоры, в течение которых у ведущего проекта стали заметно дрожать руки, привели к договоренности: Пришлось передать фирме все изготовленные макеты и устройства. Утаить что-либо было невозможно, так как ставший сотрудником фирмы доцент был осведомлен о том, что, и для кого, сделано. Возникла неприятная ситуация с Бакинским институтом, так как макет устройства, который делали для них, тоже пришлось отдать. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Отправленный из Баку очередной транш денег за работу не поступил в коммерческий банк, через который шло финансирование работ. Оказалось, что деньги «зависли» в ЦБ из-за того, что у ставшего суверенным Азербайджана есть долги, в счет которых ЦБ России и реквизировал поступившие средства. Бакинский институт тем не менее не хотел прекращать работу, и согласился на передачу только документации. Даже предложили оплатить ее небольшой суммой наличных. Приехавшие за документацией сотрудники института деньги привезли, но документацию принимали не очень тщательно. Из разговоров за обедом (передачу своей части документации я выполнял у себя дома из-за болезни) выяснилось, что занимался этой работой институт с расчетом «слить» результаты Ирану. Но начало войны в Карабахе препятствовало этим планам. Сотрудники также были подавлены перспективами предстоящей мобилизации. Были ли действия американцев связаны с противодействием Ирану, - не известно. Через короткое время мне в МИФИ показали каталог фирмы Continental с рекламой нового молекулярного масс-спектрометра. Также рассказали, что у Артаева все хорошо: Купил вторую машину для жены, и почти выплатил ипотеку за дом. Мне же платить деньги в МИФИ перестали, и пришлось искать новое место для подработки. В этом мне тоже помог проф. А.А.Сысоев. У него был конкурент в ИОФ РАН, проф. Олимпиев, но теперь Сысоеву стало уже все равно, и он дал мне телефон конкурента и рекомендации.
Я отправился к проф. Олимпиеву, и был встречен с восторгом. В это время в ИОФ РАН (часть более известного института ФИАН) начинались научные работы с иностранными партнерами. Хотя партнеры в то время были еще только потенциальными. Возникли они следующим образом: После падения «железного занавеса», к директору института, Нобелевскому лауреату, академику А.М. Прохорову, массово поехали делегации заграничных ученых на предмет познакомиться и сфотографироваться. Однако А.М. Прохоров был проницательным человеком, и запретил секретарше пропускать к нему людей с фотоаппаратами, пока они не заключат договора на работы с каким-либо подразделением его института. А подразделениям он велел преобразоваться в отдельные предприятия (ТОО), сказав их руководителям: «не медали вы, на шее у меня висеть». Впрочем, по моим наблюдениям, ставшие юридически независимыми руководители продолжали висеть у него на шее как бы даже не больше, чем до того. Зарегистрировать одно такое ТОО и стать его Генеральным директором мне сходу и предложили. Однако, я поопасился, и согласился только на и.о. Технического. Регистрация ТОО, довольно трудная задача в то время, облегчилась тем, что председателем местного районного совета в то время был очень прогрессивный деятель И. Заславский. После регистрации ТОО меня стали привлекать к научным переговорам с заказчиками. Руководители подразделений, как истинные служители науки, в своих линялых свитерах и мятых брюках смотрелись несколько затрёпано, поэтому мое участие, как импозантного мужчины в строгом костюме с галстуком, и загадочно молчавшего, придавала переговорам солидности. Первым переговорщиком стал мистер Доброфф, руководитель подразделения разработки, отдельного департамента, дивизиона специальных проектов, института перспективных исследований корпорации «Боинг». Он предложил выполнить разработку лазерного измерителя плотности воздуха под крыльями самолета при посадке. Сумма договора предлагалась значительная. Со стороны Соединенных Штатов должны были участвовать хорошо известные ученые, но и со стороны РФ требовалось исполнение договора ИОФ РАН. Я был послан в институт с договором на согласование, и сидя в очереди к главному бухгалтеру, от нечего делать, стал изучать многостраничный договор. Среди многих перекрестных ссылок пунктов друг на друга, уловил, что работы начинаются с того, что исполнитель (ИОФ РАН) выплачивает лично мистеру Доброфф значительную сумму. После этого оплата работ продолжается корпорацией «Боинг», при отсутствии препятствий к тому «непреодолимой силы». Я вернулся, переговоры продолжились, но так как мистер Доброфф был занят одновременно ведением переговоров со многими другими научными организациями, то наши успехом не увенчались. Однако похожая тема работ обсуждалась с тремя представителями ведущего поставщика Пентагона (ни названия фирмы, ни имен не помню). В этом случае договор продвинулся до стадии обсуждения кандидатур исполнителей. Американская сторона настаивала на включение в состав участников некоего мистера Д.Ф, который, к сожалению, с лазерами никогда не работал. Однако его участие будет полезно, так как он имеет хорошие связи в Пентагоне. Он даже в течение восьми лет исполнял персональный контракт с Министерством обороны США. Мы поинтересовались темой этих работ. Она была сформулирована примерно так: «Разработка способов установления телепатической связи с капитанами подводных ядерных ракетоносцев для управления стратегическими силами ядерного воздействия». Познакомиться с таким интересным мистером не удалось, договор также не состоялся.
Однако я не могу сказать, что я никогда не получал средств из бюджета Соединенных Штатов. Было. Но началось с моего персонального контракта, который я получил от ИОФ РАН. Академику А.М. Прохорову прислали письмо из Объединения «Севморрыба», в котором просили разобраться: Что за самолет ИЛ-18 «висит» у них на балансе, откуда он взялся, и для чего может использоваться. Просьба обосновывалась тем, что кто-то сказал, что в самолете, кажется, есть лазер. Других людей, знакомых с лазерами, кроме академика, в «Севморрыбе» не знали. Академик поручил эту работу одному исполнителю, тот другому, но никому в Мурманск ехать не хотелось, поэтому поехал я. Прилетев на аэродром Мурманска, я прямо в аэропорту спросил, есть ли у них такой самолет. Сказали, что есть, стоит за капониром, но больше никто про него ничего не знает. Я пошел в указанном направлении, и удивился тому, что за капонир ведет отдельная рулежная дорожка, пробитая в скалах Хибин. Это очень дорого. На отдельной площадке стоял красивейший самолет ИЛ-18, раскрашенный во многие яркие цвета. На борту самолета было ясно написано: «Рыборазведчик». Я успел порадоваться, что уже выполнил поручение академика, но потом догадался, что читать-то в «Севморрыбе» должны уметь. По счастью, самолет обслуживал техник, и он пустил меня посмотреть, что внутри. Оказалось, что еще интереснее. Впервые в жизни я увидел персональные компьютеры IВМ РС, которые стояли на рабочих местах в самолете в большом количестве. Причем, были связаны локальной сетью. Еще очень много какого-то загадочного оборудования, в том числе, действительно, в хвосте самолета обнаружился лазерный лидар (световой локатор), который смотрел через дополнительный иллюминатор в днище самолета. Техник, выполняющий аэродромное обслуживание, знал только то, что экипаж самолета сменный, приезжают из Москвы, живут где-то в Мурманске, в гостинице. Иногда появляются, даже куда-то летают, но похоже, что всегда пьяные. Я поехал по гостиницам, и нашел экипаж. Они действительно, занимались развратом, но от второго пилота, который «лыко вязал», удалось узнать, что они про «начинку» самолета ничего не знают, а летают с разными людьми: На ледовую разведку, и «с одним армянином в Ташкент за персиками». Даже не с первого раза, но удалось мне выяснить судьбу этого самолета. Разработан и изготовлен он был Томским оптическим объединением для военных. С научной целью разработки перспективных методов обнаружения подводных лодок. Как это тогда было принято, самолет поставили на учет в особом отделе «Севморрыбы», а с целю сокрытия его действительного предназначения, написали на борту: «Рыборазведчик». Но лодки обнаруживать не удавалось, и военные к нему охладели, тем более, поувольнялись в запас. Особый отдел в «Севморрыбе» ликвидировали, и сотрудники тоже уволились. Некие инициативные люди научились использовать этот самолет в своих корыстных целях за небольшую мзду экипажу. Тем более, что счета за другие расходы оплачивала «Севморрыба». Однако пришло время считать деньги, и «левые» полеты пресекли, насколько смогли. Но даже нелетающий самолет обходился дорого, поэтому и обратились к самому умному в стране человеку за помощью: «Что с ним делать?», а помогать выпало мне. И я старался помочь еще и потому, что в это время иссякли другие источники, меня в ИОФ РАН питавшие. Для этого постарался организовать научную дискуссию докторов и кандидатов в ИОФ РАН на эту тему, но все ученые однообразно советовали мне одно: Глушить рыбу лазером прямо с борта. Потом обижались, что я не понимаю такой остроумной шутки.
Один только д.ф-м.н. Д.В. Власов, которому изначально и была поручена эта работа академиком, постарался мне помочь. И преуспел. Огромная благодарность пытливому русскому ученому, подарившему мне тогда надежду. Он стал изучать потребности рыболовства и рыбоводства, и наткнулся на задачу батиметрии - измерения глубины на мелководье. Если бы удалось выполнять эти работы с использованием самолета, а не плавсредств, то это сильно повысило бы производительность работ. Но для этого нужно было научиться точно измерять очень малые интервалы времени, в течение которых лазерный импульс отражается от поверхности воды, а потом от дна. По совпадению, это было одной из тех задач, которой я занимался и по основному месту работы. Измерение интервала времени гамма-гамма является одной из основных задач при испытаниях ядерного оружия. Мне был выделен бюджет на покупку б/у средств измерений, оставшихся от ядерных испытаний, а на крыше лабораторного корпуса ФИАН построили фанерный павильон для размещения лидара. Оттуда я «стрелял» по окрестным высоткам, - разным конторам Академии Наук, стараясь определить размер комнат за окнами. Делал я это в нерабочее время, когда отсутствие света свидетельствовало об отсутствии персонала, кроме того, на таком расстоянии лазерный луч не должен быть опасен. Но все равно, прости мне господи грехи мои. Когда стало получаться, то от имени ИОФ РАН были разосланы предложения в различные организации с предложением подключиться к этим работам. И Бинго! Опять выпал сектор «Приз». Из НПО «Комета» ответили, что чем-то подобным предлагали заняться какие-то американцы. И состоялся единственный в моей жизни успешный договор, реализованный за счет средств американских налогоплательщиков.
Мистеры Д. Роб, и Дж. Смит, мечтали о договоре на разработку проекта конверсии старых типов самолета «Орион», по параметрам близких нашему «Рыборазведчику». Но «Орионы» базировались на Сицилии, а мистеров интересовали северные моря. Кроме того, американские военные просили мистеров заниматься конверсией самолетов не трогая. Все совпало. Был заключен договор на 5 полетов над Баренцевым, Норвежским и Северным морями. Уже через несколько дней мы прилетели в Мурманск, и поехали заселяться в лучшую интуристовскую гостиницу «Арктика», но там произошел очень неприятный инцидент. Оказалось, что стоимость места для граждан России (или еще СССР, точно не помню) составляет 3 руб., 60 коп, а для не граждан – 67,5 руб. Мистеры не граждане орали не менее получаса, причем, как помниться, - матом, хотя русского не знали. Особенно обидно было то, что в Москве они занимали шикарный номер в гостинице «Академическая», который им предоставил академик А.М. Прохоров бесплатно. Но хитромудрые янки нашли выход: мы стали летать не из Мурманска, а из Москвы. Время полетов увеличилось, но его оплачивал бюджет США, зато мистеры сэкономили собственные средства на гостинице. Полеты получились тяжелые. До 10 часов на высоте 100-150 метров над морями, когда самолет трясет как трамвай, сошедший с рельс, потом еще около 6 часов туда-обратно. Поэтому я честно отработал деньги американских налогоплательщиков, и надеюсь, они остались довольны.
После последнего полета мистеры удалились по-английски, не прощаясь, и не оставив нам полученных во время полетов данных. Но благодаря этим работам сформировалась группа, под руководством Д.В.Власова, которая могла самостоятельно продолжить эти работы. Удалось организовать удачное мероприятие: Совместить вывоз из Чили экипажа сломавшегося траулера с показательными полетами самолета для ученых Университета Сантьяго де Чили. Полеты прошли удачно, ученые промерили глубины на прибрежных рифах. Стали готовить договор на следующий год, однако самолет был угнан (похищен) у нас во время регламентных работ в Домодедово. Сделано это было так: В это время начались реформы Гайдара, и предприятия получили право самостоятельно устанавливать цены на выполняемые ими работы. Какое-то ТОО «АвиаСервис» из Домодедово выставило «Севморрыбе» счет за регламент в сумме, превышающей стоимость самолета. В Объединении посмеялись, и положили счет под сукно. Не учли, что договор на эти периодические работы был оформлен давно, а акты на приемку подписывала организация, следящая за безопасностью полетов. Однажды, когда я в очередной раз приехал в Домодедово, самолета на стоянке не было. В службе движения мне показали решение арбитражного суда, по которому самолет передавался ТОО «АвиаСервис» за долги, и уже был отправлен ими в Китай за грузом: куртками пуховыми. Все научное оборудование с самолета было аккуратно демонтировано и сложено в ангар, но теперь оно годилось только для того, чтобы сдать его барыгам на утилизацию драгметаллов.
Пришлось искать новое место для подработки, и тут выяснилось, что ходить вообще никуда не надо. В это время был создан Международный научно-технический центр (МНТЦ), финансируемый правительством США, с благородной целью поддержки советских ученых, ранее занимавшихся разработкой вооружений. Центр выдавал гранты на конверсионные работы, если ученые доказывали, что они действительно ранее разрабатывали оружие, и выражали согласие работать по конверсионным проектам. Бывший директор нашего института, ставший министром Среднего Машиностроения, не упустил случая, и расположил этот Центр в институте, выделив для этого освободившиеся помещения парткома и комитета ВЛКСМ на престижном первом этаже здания. Однако сотрудники МНТЦ имели обыкновение шляться по всем этажам, прикидываясь незнающими русский язык. Женщин в институте пугал обычай чернокожих сотрудников Центра пользоваться любым туалетом, который попадался им на пути, в независимости от того, буквой «М», или «Ж» он был помечен. Также сотрудники МНТЦ свободно проходили через проходную, как бы не замечая охрану, которую осуществляли у нас прапорщики какой-то строгой службы, кажется, КГБ. Один раз я даже попытался использовать это право сотрудников МНТЦ в своих целях. Придя на работу, я обнаружил, что забыл дома пропуск. В это время через проходную проходила большая группа сотрудников МНТЦ азиатского вида. Я немного согнул ноги в коленях, прищурился, и вклинился в общий поток. Однако бдительный охранник преградил мне путь: «Стой, тебя то я знаю, пропуск показывай». Охранник был прав, и я отправился домой. Я знал, что на сотрудников Центра тоже были поданы заявки на выдачу пропусков в отдел Режима, но начальник отдела отказался их подписывать: «Я же должен их анкеты по 20 пунктам проверить, а из них хоть один, хоть по одному пункту, проверку пройдет? И что со мной будет, если красные вернуться?» Начальник отдела не подчинялся ни дирекции, ни даже министру, поэтому «надавить» на него не могли, но все же договорились: Сотрудники института, прошедшие проверку, - ходят по пропускам. А не прошедшие проверку иностранцы – без пропусков. Несправедливо, но зато, никто ничего не подписывал.
Я быстро написал конверсионный проект на разработку лазерного измерителя чистоты воздуха, но долго мучился с составлением списка выполненных мною секретных работ по созданию ядерного оружия. Рука никак не могла написать: «ядерный взрыв», «контроль последствий ядерного удара» и прочие слова на неучтенной в первом отделе бумаге. Уже было мне сказано: Можно и нужно, но многолетняя привычка строго выполнять требования режима секретности блокировала необходимые для написания этих слов импульсы из мозга в руку. Однако, худо-бедно, написал. И получил своего куратора в МНТЦ, который должен был решить, соответствует ли мой проект их требованиям. Смуглая латиноамериканка, говорившая по-русски не хуже меня, изучила научную часть проекта за менее 1,5 минуты, и сосредоточилась на перечне выполненных мною секретных работ. Начался многодневный нудный допрос: «В каком году, для каких целей?»; «Чем была вызвана необходимость?»; «Кто может подтвердить ваше участие?». Пока я впадал в задумчивость, пытаясь найти лучший ответ, куратор тоскливо разглядывала обшарпанные стены бывшего парткома, и забывшись бормотала: «Нет, это совсем не Леэнгли».
Для обоснования моего участия в работах по созданию оружия, мне пришлось использовать свидетельства других сотрудников института, в том числе, моих бывших начальников. Они тоже становились участниками проекта. Постепенно к проекту стали подключаться и сотрудники других организаций, которые были соисполнителями работ при ядерных испытаниях. Дело решилось, когда в проекте таким образом образовалась очень деятельная дама, жена сына маршала Москоленко. Она догадалась спросить у куратора: а что ее еще интересует, кроме списка выполненных секретных работ? Оказалось, что куратор никак не может найти в Москве приличное жилье, и эту проблему жена сына быстро разрешила. Проект запустили, и жена сына стала его руководителем. Так как в проекте участвовало уже несколько десятков человек, то выплаты были небольшие. Зарплату участникам назначала куратор, и я получил около $25 в месяц. Ну дала бы хотя бы 30, я бы это понял, но почему 25? По таким ставкам ни один Иуда еще не работал. Я обиделся на весь Цивилизованный мир, посоветовал куратору забрать мою зарплату себе, и ушел работать на завод.