Из цикла "ПлЕменные революционеры"
Нам неведомо, играл ли Николай Огарев в карты или на бегах, но если бы играл, то обязательно должен был бы выигрывать. Ведь формула "не везет в картах - повезет в любви" работает и в обратную сторону. А уж, какой не фарт был у Огарева с женщинами, иначе как "роковым невезением" и не назовешь.
Пензяк толстопятый
Родившись в Санкт-Петербурге в 1813 году, мальчик Коля Огарев проблем не знал и знать был их не должен, поскольку папенька его Платон Богданович был действительным статским советником, имел хорошую работу и жалованье, а также жену Елизавету с богатым наследством, которое впрочем ей здоровья не прибавило.
Через два года после Колиного рождения скончалась матушка Елизавета Ивановна, после чего папенька Платон загоревал изрядно и уехал в глубь матушки-России, где у него имелось большое поместье в Пензенской губернии с несколькими тысячами крепостных.
Нам неведомо, называли местные молодого барчука "пензяком толстопятым", даже если и называли, то ничего обидного в прозвище этом не было. Скорее наоборот, это подчеркивало находчивость пензенских мужичков, которую в 1799 году отметил сам Александр Суворов, когда со своим войском делал героический марш-бросок через Альпы.
Все ноги натерли, а пензенские, у которых носки были с двойной нашитой пяткой, только посмеивались. Потихоньку и папенька Платон отошел от своей грусти-кручины, начал на тетенек засматриваться да гостей принимать у себя в имении. А поскольку гостям понравилось заезжать к Огаревым, то ввел Платон Богданович традицию - поручил своим поварам-кулинарам ежедневно готовить обеды на 60 персон. Хоть и обходился этот широкий жест в копеечку, но общение с хорошими людьми дороже стоит.
Московский озорной гуляка
А семь лет Коле как исполнилось, наметился новый переезд - в Москву, где начались разные интересные приключения с отроком Ником, как звали его домашние.
Огарев от природы был крайне женолюбив. Он как-то признавался своему лучшему другу Александру Герцену:
«Ты ещё не знал во мне одного необычайного достоинства – ужасной влюбчивости».
Будущий философ рано почувствовал жажду близости с женщиной. Он однажды каялся невесте, что в 17 лет имел отношения «без любви с обоих сторон, постыдный торг между неопытным мальчиком и публичною девкой».
Получив первый опыт "любви" без обязательств, юный Казанова уже старался не пропускать мимо себя никого из симпатяжек противоположного пола. Родственницы-кузины, горничные, крепостные крестьянки, студентки и прочие представительницы лучшей половины человечества вызывали у Коли Огарева неуемное желание овладеть прекрасными созданиями, и зачастую мечты становились реальностью.
«Любовь к женщине – самое лучшее чувство на земле. Любовь женщины даёт полное блаженство», -
это Огарев напишет в 30 лет, когда многие романы сойдут "на нет", не успев разгореться, а некоторым любовным мега-страданиям еще предстоит свершиться.
Из кружка да в ссылочку
Между своими альковными приключениями Огарев еще успевает тусоваться на молодежных вечеринках, где вино льется рекой, а юношеское буянство проявляется в орании крамольных песен да крушении (во славу демократии, конечно) стульев и прочей мебели.
В ссылке в родные пензенские пенаты (государь Николай I лично заменил выпускнику университета Николаю Огареву пребывание в тюрьме на отдых в родном имении), наш герой время зря не теряет и кладет глаз на племянницу губернатора Марию Рославлеву.
Случилось сие событие не на общественно полезных работах, как это можно было подумать, особенно, для ссыльного, а на веселом шумном балу, где "гусар" Огарев вальсировал и "мазуркил" (а, может, и "мурзилкал") с милой Машенькой. Пусть у сиротки не было больших накоплений, зато у отца и сына Огаревых активов имелось немерено.
Скороспелый брачок-с
Жаль только коммунистические фантазии младшего Огарева мешали помогать родителю с толком вести хозяйство, и подвигали поэта-сибарита к эстравагантным выходкам.
Например, к скороспелой женитьбе. Не разобравшись в душе и мыслях Марии Львовны, охваченный желанием Огарев венчается и брачуется с Рославлевой, которая поначалу решила подыграть наивному муженьку в игре в "демократические фанты".
Тот решил удивить даму сердца социалистическим "выкидоном", и отпускает половину своих крепостных на вольные хлеба. Правда, за определенный выкуп, и не все четыре тысячи душ, что у него были, но все же, все же...
Дурачина, ты простофиля!
Реакция молодой женушки была похожа на описанную в пушкинской сказке реакцию старухи
"Дурачина ты, простофиля!..."
Огарев растерялся и просто "посыпался". Предпринятые им действия были одно глупее другого. Желая ублажить осерчавшую супругу, он назначает ей безбедное помесячное содержание. Безбедное - это мягко сказано.
Современная блогерша-миллионерша Лерчик могла бы позавидовать падающим на бездельницу Рославлеву богатствам. Вишенкой на торте стал вексель на 300 000 рублей, выписанный взбалмошной супруге чудаковатым муженьком.
Коля Колю обмишурил
Тут на сцене нашего театра абсурда появляется другая парочка литераторов - Николай Некрасов со своей любовницей и женой своего друга Авдотьей Панаевой. Та дружила с Рославлевой, а почуяв, что у подружки -"буратинки" появились весьма ценные бумаги, (по совету создателя "Деда Мазая и зайцев" Некрасова) решила их обналичить.
Получив от Рославлевой доверенность на ведение дела против Огарева, любовница Некрасова "леди Авдотья" сумела вымантачить от Платоныча большой кусок имения (тысяч на двести-двести пятьдесят), успешно продать его и... столь же успешно не успеть передать деньги заказчице.
Та очень "своевременно" скоропостижно умерла, оставив загадкой для поколений направление финансовых потоков, хотя большинство современников вектор прочертили такой - "Огарев-Некрасов" и, похоже, были правы...
Графиня Тур не едет в тур "с Огаревым по жизни"
Неудачи на экономическом фронте не сломили Николая Платоновича. Пока еще есть "порох в пороховницах и ягоды на ягодицах", Огарев продолжает домогаться (даже будучи женатым!) юную красавицу Душеньку. Он увидел ее, гостя у семейства Сухово-Кобылиных в Подмосковье, и обомлел.
Но как подступиться к двадцатилетней красотке, будучи женатым ветераном эротического фронта, Огарев сразу не сообразил. Решил зайти со стихов, но, то ли вирши оказались слабоваты, то ли Душенька поняла, что этот дяденька ей счастья не принесет. Красавица Евдокия успела удачно выйти замуж и славно прожить счастливую семейную жизнь.
Огарев продолжал бросаться из крайности в крайность - от тинейджерок до зрелых "ловчих душ", таких как 32-летняя графиня Елизавета Салиас де Турнемир, только и с этой русской "Жорж Санд" турне в счастливую жизнь не сложилось. На пути поэта-женолюба возникла Натали Тучкова.
Декабристов уважал. Браком с дочкой поддержал
Наталья была младшей дочерью декабриста Тучкова, и в год знакомства с Огаревым ей исполнилось всего 19 лет. Но у почти сорокалетнего Огарева и двадцатилетней Натали снова не сложилось.
Нет, пожили молодые нормально года 3-4 гражданским браком, поскольку еще была жива первая жена, так и не дававшая согласия на развод. Историю с векселем мы помним, Рославлева же ее и замутила, желая "раздеть" и так спустившего все активы на женщин Огарева.
Ну а после кончины Марии Львовны - зеленый свет на новый брак зажегся уверенно и ярко. Только вот освещал он путь на Запад, где жил дружок Огарева по юношеским пьянкам-гулянкам господин Герцен, который уже успел оценить коварство демократов-европейцев, в частности, поэта Гервега, умыкнувшего у него под носом его же, Герцена, супругу.
По приезде четы Огаревых-Тучковых в Европу, к другу Герцену, тот с европейской учтивостью оприходовал жену друга, который успел только развести руками и поникшими ягодками.
Для друга ничего не жалко. Иди рожай детей, Наталка
Наталка не заставила себя долго уговаривать. И занялась с Герценом полезным для любого общества делом укрепления демографии и увеличения численности населения. Записывая всех троих рожденных детей на имя Огарева. Тем более, тот и не возражал.
А чего возражать? Крыша есть. Кормят регулярно. и даже гулять пускают. Вот однажды на гулянии он увидел, стоит симпатичная проституточка в клетчатой юбчонке. И так она напомнила ему первую жену, что прослезился старый ловелас.
А уж как узнал, что ее и зовут так же, как супружницу его первую - Мэри, Мария, то есть, то совсем рассентиментальничался и пошел к ней жить-поживать, да сына ее восьмилетнего воспитывать.
Революционера готовить себе на смену, так сказать.
Ведь плЕменные революционеры везде и всегда должны о смене своей думать, новое племя готовить, а как же...
Иначе прервется этот ржавый моток проволоки колючей из смут, крамолы, террора и прочих на крови замешанных переворотов.
А этого допустить нельзя никак...
Надо сказать, что Мэри "со дна жизни" оказалась много порядочнее предыдущих светских дам Огарева.
И горевала по своему Нику, закончившему дни в придорожной канаве в эпилептическом припадке, и похороны организовывала.
Ах, Мэри, Мэри...
Ох, Николай Платонович...