И речь здесь пойдет не о том, когда я впервые ее увидела. А о том, как и когда эта икона «захватила» все мое существо и открылась (вернее, приоткрылась, ибо все в ней – таинственно и не может открыться полностью) по-новому.
Последние месяцы все мы следили за новостями, связанными с изменениями в судьбе знаменитой иконы и возникающими по этому поводу бурными спорами. Как человек церковный, я, конечно же, была на стороне тех, кто считает, что икона должна быть возвращена Церкви. Я могла бы обосновать свою точку зрения, но речь сейчас не об этом.
Да и как, в любом случае, объяснить человеку нецерковному, что в храмах иконы, наоборот, «оживают»? И в прямом, и в переносном смысле. И в наши дни имеется немало таких примеров, когда на темном фоне доски (бывшей иконы), хранившейся раньше неизвестно где, а затем помещенной в храме, начинают постепенно проступать лики и образы? Икона чудесным образом начинает «сама» обновляться, если перед ней молятся, особенно в храме. И я знаю такую историю, произошедшую в монастыре на моей «малой родине».
«Но тут другое…», – могут сказать некоторые. «Здесь мы имеем дело с шедевром мировой величины, с иконой, имеющей величайшую культурно-историческую ценность, и не можем полагаться на одно лишь чудо».
Но разве Церковь не говорит, что приложит максимум усилий для сохранения иконы? Там тоже понимают проблему и намереваются привлекать соответствующих специалистов, создавать специальные условия для обеспечения максимальной сохранности шедевра.
… Впервые я увидела «Троицу» Рублева лет 10-15 тому назад (точно не помню) в Третьяковской галерее. И, к сожалению, тогда она не произвела на меня большого впечатления. Сейчас думаю, почему? Возможно, еще не доросла духовно, не была готова психологически. Да и как быть готовой, если шла тогда в Третьяковку, прежде всего, за шедеврами русской живописи? Умилялась «Шишкину лесу», поражалась взгляду врубелевского Демона, «захлебывалась» в волнах Айвазовского, удивлялась красоте и стати аристократов…
И вдруг, после такого «пира души», пиков эстетического восторга (что все-таки относится к области душевного, а не духовного), попадаешь в зал древнерусского искусства с его темными ликами, строгими взорами, прикровенными образами… Знаете, на это все же нужно настраиваться. А я не была готова. Посмотрела на «Троицу» и, не задержавшись, ушла. К тому же, я особо не разбираюсь в иконописи, как, впрочем, и в живописи.
Но в связи с недавними событиями, связанными с перемещениями иконы, я решила о ней почитать. Где-то в глубине души, даже не вполне осознанно, хотелось понять, а что в ней такого особенного, кроме, разумеется, совершенства иконописного изображения, поразительной древности, «величайшего культурно-исторического значения»? Это все понятно, теоретически, но что заставляет некоторых стоять перед ней часами, восхищаться, идти на ее просмотр вновь и вновь?
И так получилось, что на вполне светском сайте я стала читать статью об этой иконе, которая оказалась целиком и полностью в духе православного богословия и искусствоведения. И по мере чтения этой очень глубокой во всех смыслах статьи у меня словно стали открываться глаза.
Да, впервые Рублев изобразил икону Пресвятой Троицы нетипично для того времени, без Авраама и Сарры, без какой-либо земной атрибутики, словно подчеркивая ее неотмирность.
В образах трех Ангелов изображены три Ипостаси Пресвятой Троицы и, согласно одной из версий, по центру изображен Бог Отец, слева – Бог Дух Святой, а справа – Господь Иисус Христос. Сочетание голубого и зеленого (символ земного мира) в Его одеждах символизирует Его Божественную и человеческую природу.
Все три Ангела – как будто одинаковы и в то же время – неслиянны. Смотрятся как единое целое - и каждый по отдельности. Так удивительным образом, в красках и образах, Андрей Рублев воплотил важнейший богословский догмат о неразделимости и неслиянности Трех Ипостасей Пресвятой Троицы.
Но пока это только высокое богословие, не очень порой близкое простому человеку. Причем здесь человек? А притом, что все это – ради него. Если приглядеться внимательно, можно заметить, что Ангелы словно ведут незримую беседу, обращаясь Один к Другому по кругу и невидимо соглашаясь. Перед нами, оказывается, идет предвечный совет Святой Троицы о спасении человека, о нашем с вами спасении.
Бог Отец, в образе среднего Ангела, склонив главу в сторону левого Ангела, Бога Духа Святого, и указывая на чашу в центре (символ искупительной крестной жертвы Спасителя), словно говорит: «Кого Мне послать? И кто пойдет для Нас?» (эти слова слышал пророк Исаия, и они истолковываются, в том числе, и как предвечный совет Троицы о человеческом спасении).
В ответ на этот вопрос взор левого Ангела и Его рука устремляются в сторону правого Ангела, Бога Сына, Который смиренно соглашается, безропотно опуская взор и словно собираясь протянуть руку к чаше.
И когда, по мере чтения, я еще раз взглянула на изображение этой иконы (причем в интернете), я поразилась открывшимся мне вдруг этим богословским смыслам в образах, движениях и красках Трех Ангелов, словно ожившим библейским словам и сюжетам.
А более всего я поразилась лику и взору Ангела справа, Бога Сына. И увиделась в Нем и смиренная покорность, и затаенная скорбь, и глубина, и высота, и святость… Хотя все это присутствует и в ликах других Ангелов, но именно Он будто склонился – всех ниже. Словно в преддверии искупительной крестной жертвы. «Нашего ради спасения».
Хотя существуют и другие трактовки образов Ангелов и их соотношения с Ипостасями Пресвятой Троицы, но мне ближе всех – именно эта, согласно которой в образе Ангела справа – Господь Иисус Христос.
И еще в той статье подчеркивалось, звучало рефреном при описании каждого Ангела в отдельности, что взгляд Его устремлен в вечность. Их взгляды устремлены в вечность. Их беседа устремлена в вечность, Они – над суетящимся и мятущимся миром.
Так удивительным образом икона, написанная рукой человека (святого человека, прославленного в лике преподобных), показывает нам тайну Божественной любви к падшему человеку и приоткрывает завесу вечности.
Вот и я была готова заплакать от нахлынувших чувств и мыслей, никогда ранее не пробуждавшихся силой изобразительного искусства, но лишь молитвой и духовной литературой. И сказала себе самой: «Если тебе станет тяжело, нахлынут напасти, устреми взгляд на икону «Святой Троицы» Рублева - и покажется все это никчемным и суетным». Ибо она устремляет в вечность.