Ещё один пунктик мамы, кроме чистоты, это одежда.
1.
Каждая поездка в гости начиналась со скандала. Пока мама приводила себя в порядок, мы самостоятельно одевались в выходные вещи. Но постоянно не угадывали с комплектами.
То брюки не те, то платье, то обувь не подходит, то на одежде пятно, то между собой плохо сочетается.
Как правило, мы с Антоном безропотно шли переодеваться. Папа же, зачем-то, настаивал на своём выборе. Тогда мама начинала кричать, реветь, угрожать, что никуда не поедет, и таким образом добивалась своего.
Нет, нас не приглашали на светские рауты. Никаких театров, концертов и других культурных мероприятий тоже не было.
Разодетые в пух и прах, мы садились в машину и ехали к какой-нибудь из маминых подруг, живущих в соседних деревенях.
2.
За испорченные вещи наказание было схожим с двойкой в дневнике. Снова крики, снова избиения. Часто в побоях участвовала и сама вещь, ставшая жертвой моего ужасного к ней отношения. Хорошо, если это были брюки или платье. Когда же в тебя прилетает сапог или ботинок – ощущения не из приятных.
Момент, когда мама узнает об очередной испорченной вещи, я оттягивала, как могла.
Приближалась очередная зима. Из прошлогодних вещей я выросла, пришлось ехать на рынок за сапогами и курткой.
Новые сапоги были на небольших каблуках. И удобно, и нарядно. Зима только набирала обороты, на улице ещё было сыро, поэтому вернувшись из школы, я поставила их на печку сушиться.
Скорее всего, дело было в материале подошвы, но простояв всю ночь на горячем, каблуки подтаяли. Примерно на 30 градусов внутрь.
Сказать маме, что испортила новые сапоги в первый же день? Меня даже не посетила эта мысль. Я изо всех сил старалась удерживать ровную походку и не подавать вида, что в сапогах стало невозможно передвигаться. Привыкла и проходила так всю зиму.
Буквально через неделю я порвала сбоку, прямо по шву, новую куртку. Зашила. Но невооружённым глазом было видно, что с ней что-то не так. Здесь тоже пришлось изгаляться: подходить к маме другим боком или прикрывать порванное место сумкой.
Молчать до последнего – искусство, которым я овладела в совершенстве.
3.
Походы на рынок за вещами я ненавидела. Примерки на картонках, отсутствие возможности выбрать что-то самой, плюс очередная порция унижений.
Мама подбирала в палатке понравившуюся ей вещь, затем, стыдясь и смущаясь, тыкала в меня пальцем и говорила: «Можно нам самый большой размер?».
Только однажды продавец возмутился такому запросу. На стандартную мамину просьбу мужчина ответил: «Зачем вы так говорите о дочери? Она абсолютно нормально выглядит». И вынес две пары джинс: одни огромные, как заказывали, а вторые в два раза меньше, моего размера.
Естественно, мы него ничего не купили у этого мужчины и больше никогда не подходили к его палатке.
Я много раз пересматривала свои детские фотографии и не могла понять, почему мама считала меня толстой. Может быть, немного пухлая, но никакой нездоровой толстоты на моём теле не было.
Привить ещё один невроз? Не вопрос!
Лет семь назад, в одну из последних наших встреч, я отдала маме платье, оказавшееся мне велико. С покупками через интернет сложно угадать. Его можно было ушить. И цвет, и материал, и качество пошива оправдывали высокую цену. Но почему бы не порадовать родного человека?
Мама платье взяла. Примерила уже у себя дома, затем позвонила и сказала: «Тебе оно просто не понравилось, а не велико. Ты такая же как я. Может, и толще».