Моё заточение в логове тоскливо и однообразно, и мне уже кажется, что живу здесь давным-давно, томлюсь в тесном душном сумраке, пропитанном дымом очага и мускусным запахом моего волка. Солнечные лучи скупо прорываются сквозь щели в крыше, чадит огонь, и только звуки тайги долетают сквозь окружающее меня безмолвие.
Рейн всё так же уходит из хижины чуть свет, возвращается через пару часов с добычей, овощами для похлёбки, пряными травами. Иногда бесцеремонно валит меня на шкуры, берёт жёстко, по-быстрому, и снова исчезает за дверью до глубокой ночи. Является обратно в кромешной тьме, неожиданно и бесшумно, когда уже с ума схожу от одиночества, отведает мою стряпню и опять подминает под себя. Одно радует – засыпает рядом, крепко сжимая в своих горячих объятиях.
Ещё он пару раз доносил воду в бочку и, к моему жгучему стыду, менял моё отхожее ведро, по-прежнему, не позволяя мне высунуть даже нос на улицу. Говорит, что самкой от меня несёт очень сильно, не по-человечески, плащ толком не скрывает мой запах, и в первый раз он унюхал меня почти за километр, а наша землянка пропитана им, костром и едой, пока я внутри, учуять меня другим волкам почти невозможно. Опасно мне выходить за порог… Нельзя!
Вообще, мы почти не говорим. Вернее, Рейн со мной старается лишний раз не заговаривать, односложно отвечает на мои робкие вопросы, а то и вовсе молчит, сверля своим янтарным взглядом. Спросила о том, кто он и как сюда попал, ответил, что как все, и это не имеет значения. На вопрос, знает ли он моего бывшего хозяина и откуда, волк и вовсе промолчал, лишь золотые глаза недобро блеснули, предупреждая больше не поднимать эту тему, и я покорно прикусила язык, укладывая голову ему на грудь.
Странное желание, всё время ластиться к нему, вдыхать, обнимать, мучает меня. Наверное, это, просто, страх подспудно съедает изнутри, толкает к большому, сильному, суровому волку.
«У кого ещё мне искать защиты?!»
Неизвестность хуже смерти. Стараюсь не думать о будущем, но дни летят стремительно, и вот уже послезавтра будет сборище стаи. Рейн ничего не говорил мне, но сама поняла две самые значимые для меня вещи: на нём будет решаться моя судьба, и Рейн – не вождь стаи, значит, если его голос и важен, то, всё равно, не решающий.
А ещё, с каждой новой утекающей ночью Рейн становится всё мрачнее и раздражительней, а страсть его приобретает какой-то иступленный, лихорадочный вкус. И это пугает меня ещё сильнее. Он знает, что будет, и уже прощается со мной.
Когда он во мне, беспорядочно целует, прикусывая кожу, влажно сбивчиво дышит, урча в висок, почти верю, что не сможет меня отпустить. Но потом наступает утро, и янтарный взгляд, пристально отслеживающий каждое моё движение, вновь становится циничным и отстранённым, подёргиваясь занавесом. Наверное, так смотрят на срезанный цветок, пока ещё живой, благоухающий и прекрасный, но уже отмеченный печатью смерти. И в такие моменты отчётливо понимаю, что не сможет он меня защитить…
Сегодня утром Рейн принёс рыбу. Даже это незначительное событие было воспринято мной с невероятным оживлением. Рыбу я очень люблю и давно не ела. Кажется, что это чуть ли не добрый знак, вестник перемен к лучшему.
– Справишься? – кидает передо мной три увесистых серебристых форели, беспомощно разевающих мягкие рты.
– Конечно! – искренне улыбаюсь мужчине, поднимая голову.
Наши глаза встречаются, и по телу уже привычно ползёт тёплая покалывающая волна возбуждения. Может быть, он сейчас останется со мной ещё ненадолго. Улыбка, задерживаясь, дрожит на губах. Ласкающий взгляд гладит моё лицо, но вдруг застывает, и Рейн отворачивается.
«Нет, уйдёт!»
Провожаю его фигуру до двери с немым укором в глазах. Опять мне целый день сидеть здесь одной и развлекать себя мыслью о побеге. Иногда думаю о нём, даже строю планы, тешу себя надеждой, что Рейн соврал про мой сильный запах, чтобы удержать здесь. Но решиться на то, чтобы сбежать по-настоящему не могу. Плечо, хоть и зажило более-менее, но всё ещё беспокоит, да и теплится какая-то робкая, необъяснимая вера в то, что здесь, с ним, мне безопасней. Слишком свежи воспоминания, как клыки другого волка рвали мою плоть.
Судя по тому, как душно в логове, на улице сегодня настоящая жара. Наплевав на условности, даже не стала заворачиваться в шкуры. Кожа покрывалась бисеринками пота, волосы липли к затылку, лбу, лезли в глаза. Почистив рыбу, развела огонь в очаге, но весь улов сразу жарить не стала – слишком уж пекло от костра. Одну рыбину приготовила для себя, остальные решила оставить до ночи. Раньше Рейн теперь, всё равно, не придёт.
Форель оказалась чудесной, почти без костей, с толстой бесчешуйной кожей и розовым, жирным мясом, таящим во рту. Отсутствие соли почти не ощущалось из-за обилия пряных трав.
Меня разморило, когда наелась, лениво растянулась и прикрыла глаза, вслушиваясь в звуки тайги, доносящиеся снаружи: тихий пересвист птиц, усталое жужжание насекомых, едва уловимо шуршащая листва. Почти засыпаю, но вдруг слух напрягает треск ломающихся веток. Сначала еле слышно, потом всё громче, держа определённый ритм, как будто кто-то быстро идёт напролом, а после начинает бежать. Резко сажусь, напряжённо вслушиваюсь, пытаюсь успокоиться и не могу. Страшно, так страшно…
«Кого там ещё несёт!?»
Звуки всё ближе, различаю топот и судорожное дыхание бегуна. Встаю, лихорадочно озираясь в поисках чего-нибудь подходящего. Взгляд падает на тесак у очага, и бесшумно крадусь к нему. Дрожащие пальцы нервно сжимают гладкую рукоять. Подбираюсь к двери, замираю рядом с ней, вжимаясь в стену, перестаю дышать. Уже совсем близко бежит… Прямо сюда!
Сердце уходит в пятки. Хруст веток оглушает. И вдруг раздаётся истошный женский визг, рычание, глухой звук падения и какая-то беспощадная возня. Треск рвущейся ткани и тупые удары, звериный рык и жалобные всхлипы. Такие отчаянные, тонкие, что меня начинает колотить от шока и понимания, что происходит там, прямо за дверью, в каких-то паре метров от меня.
«Волк её убьет! И это не Рейн!»
Мне кажется, что уже из тысячи других смогу опознать его рык. Это другой волк, и он рвёт свою жертву прямо тут!
«Что будет, когда расправится с ней? Учует меня и тоже порвёт?»
– Помоги-и-те!– девчонка, между тем, захлёбываясь, орёт по-русски.
И меня пробирает до самых костей от её крика. Но пусковым толчком служат не её мольбы, а мерзкий, похотливый рык этого чужака. Словно кровавая пелена накрывает мой разум, но больше не слышу ничего, даже собственный страх. Пальцы впиваются в древко тесака, тело ещё помнит, как старый управляющий учил меня делать правильный замах, чтобы колоть дрова. Попросив божьей помощи и шепнув короткую молитву, толкаю дверь.
Взгляд тут же врезается в спину огромного волосатого мужика, чей образ плывёт и дрожит на грани оборота, как бывает с Рейном, когда он сильно возбуждён, и отчаянно брыкающуюся девушку под ним. Они так заняты друг другом, что совсем не замечают меня. Пользуясь этим, перехватываю тесак двумя руками и, подпрыгнув, чтобы увеличить свой рост, со всей силы всаживаю лезвие в загривок хрипящему зверю.
Раздаётся душераздирающий рык, пропитанный болью, скорее удивлённый, чем злой. Оборотень взвивается, поворачиваясь всем телом и отбрасывая меня своей могучей рукой. Отлетаю на несколько метров, врезаясь спиной в ствол дерева, стоящего рядом, тут же в ужасе отползаю, настороженно наблюдая за волком. Тесак застрял в его шее, оружия у меня больше нет.
«Неужели выживет?!»
– Рейн! Ре-э-эйн! – истерически воплю, но в этом уже нет смысла.
Во-первых, он бы, всё равно, не успел, а во-вторых, я всё-таки умудрилась нанести смертельную рану. Волк-чужак находит меня стекленеющим взглядом, моргает раз-другой, дрожит, окончательно оборачиваясь, и оседает на землю, дёргаясь в предсмертной судороге, чтобы больше уже не встать.