В 2023 году исполняется 270 лет со дня рождения героя Отечественной войны 1812 года, графа, донского атамана М.И. Платова. Указом Губернатора Ростовской области В.Ю. Голубева № 97 от 23.09.2022 г. 2023 год на Дону объявлен «Годом атамана Матвея Ивановича Платова». В связи с юбилеем знаменитого донского атамана я продолжаю поглавно публиковать свою книгу «Атаман Платов», вышедшую в ростовском издательстве «Мини-Тайп».
На рассвете второго сентября 1812 года русская армия начала движение по улицам Москвы, уходя по Рязанской дороге по направлению к Бронницам. Отходом войск, вместо Платова, руководил генерал М.А.Милорадович, в составе отряда которого находились лейб-казаки под командованием полковника Ивана Ефремова. Пытаясь дать отойти нашим обозам с ранеными, Милорадович вступил в переговоры с Мюратом, который возглавлял авангард Наполеона и заявил: «Если передовые французские войска будут слишком напирать и не дадут возможности выйти из города обозам нашим, то я, перед Москвою и самых улицах Москвы, буду драться до последнего человека и, вместо города, оставлю одни развалины». (Любецкий С.М. Русь и русские в 1812 году. М.,1869. Репринтное воспроизведение. М., «Современник».,1994. С.86.)
Французы согласились, а дальше началось что-то, мало похожее на войну, когда наступающие французы и отступающие лейб-казаки перемешались в общую мирную массу…
«Зная о начатых переговорах, полковник Ефремов не препятствовал такому сближению неприятеля, - записано в «Истории лейб-гвардии казачьего полка, - тем более, что в цепь нашу смело въехал сам Мюрат. Остановив лошадь, Мюрат спросил: «Не говорит ли по-французски кто-нибудь из офицеров?» К нему подъехал молодой казачий офицер. «Кто начальник этого аръергарда?» - спросил Мюрат. Офицер указал на пожилого человека, воинственного вида, в казачьем мундире: это был полковник Ефремов. «Спросите его, - продолжал Мюрат.- Знает ли он меня». Молодой офицер исполнил это поручение и отвечал: «Он говорит, государь, что знает ваше величество и всегда видал вас в огне». Разговаривая таким образом, Мюрат обратил внимание на бурку, которая была на плечах полковника Ефремова и заметил, что эта одежда должно быть очень хороша на биваках. Когда это замечание было передано Ефремову, тот молча снял с себя бурку, подал ее Мюрату. Отвечая на любезность Ефремова такою же любезностью, Мюрат, в свою очередь, отдарил его часами». (Хрещатицкий Б.Р. История Лейб-гвардии казачьего полка. С.332.)
К вечеру главные силы русской армии сосредоточились у деревни Панков, в семнадцати верстах от Москвы, где была назначена первая ночевка.
По-разному уходили из Москвы войска. Два батальона московского гарнизона шли мимо Кремля с музыкой.
- Какая каналья велела вам, чтобы играла музыка? – закричал генерал Милорадович, обращаясь к начальнику гарнизона генералу Брозину
- По уставу Петра Великого, - ответил Брозин, - когда гарнизон оставляет крепость, то играет музыка!
- А где написано в уставе Петра Великого о сдаче Москвы?! – зло выкрикнул Милорадович. – Извольте велеть замолчать музыке! (Недаром помнит вся Россия. С.110).
К середине дня все московские заставы были запружены населением, бегущим уже после первых слухов о результатах Бородинской битвы и об отступлении русской армии к Можайску. Толпы народа, растерянные и потрясенные идущей на них грозой в лице Наполеона и его армии, теснились целыми днями на улицах. Одни считали, что Москва погибла, другие до последней минуты верили, что Кутузов даст еще одно сражение под стенами Москвы. Десятки тысяч людей бежали из Москвы, опережая армию, разливаясь людскими реками по всем дорогам и без дорог идя по пашне. Все пространство к востоку от Москвы на десятки верст было покрыто беглецами.
«Улицы опустели, - вспоминал те дни Сергей Глинка. - …Знакомые, встречаясь друг с другом, молча проходили мимо. В домах редко где мелькали люди. Носились слухи, что Мюрат взят в плен. Уверяли, будто государь в Сокольниках на даче у графа Ростопчина, где Платов имел с ним свидание. Слушали и не слышали; мысли, души, весь быт московский были в разброде». (Недаром помнит вся Россия. С.110.)
Атаман Платов в числе последних покинул Москву. Везде по дороге ему встречались возбужденные жители первопрестольной. С болью в сердце наблюдал Матвей Иванович, как люди покидали родные дома, несли на руках испуганных детей, тащили стариков и больных. Страшно было сознавать, что в городе остались тысячи раненых, которых не успели эвакуировать, и на улицах разыгрывались душераздирающие сцены, когда раненые выползали из домов и умоляли своих уходящих товарищей лучше прикончить их на месте, чем оставлять на милость врага.
Вскоре в Москве осталось не более десяти тысяч жителей. Те, кто не успел заранее выбраться, находили себе убежище в близлежащих селениях. В Москве остались либо настоящие патриоты, либо охотники пограбить оставленные хозяевами лавки и дома.
Позже этому страшному событию в истории России была посвящена не одна песня, сложенная народом. В одной из них пелось:
Ой да отчего же, али отчего
Вот наша да армеюшка,
Да она же, она потревожилась?
Потревожилась армеюшка
Вот наша казачая,
Потревожилась темною ночею.
Как ходит по армеюшке
Вот наш атаманушка,
Эй да ходит, вот он пробуждает:
«Ой да вставайте, пробуждайтеся:
Бонапарт-то, вот и он злодей наш,
Вот он ходит-гуляер, -
Поразбил он, вот разорил,
Вот он, француз-варвар,
Разорил всю кременну Москву!».
Что не чернь-то будто во поле,
Не чернь, она во чистом поле,
Да что там в поле зачернелося?
Зачернелось это полюшко.
Да вспахано это полюшко,
Вот полюшко российское,
Не коневыми оно копытами;
Ну засеяно это полюшко,
Вот поле российское,
Не всхожими оно семенами,
Ну усеяно это полюшко,
Вот поле российское,
Эй, казацкими оно головами;
Заборонено это полюшко,
Вот поле российское,
Не дубовыми оно боронами;
Заволочено это полюшко,
Полюшко российское,
Оно цветным казацким платьем.
Как и тут наш атаманушка
Ездит по армеюшке,
Ездит, сам он разъезжает;
Да и сам наш атаманушка
Он своих казаченьков
Речью сам-то утешает:
«Как и вы-то, мои казаченьки,
Вот мои станишнички,
Эй, дети мои, малолеточки!
Кабы Бог-то бы послал,
Вот мои станишнички,
Эй, послал бы нам вора поймать, -
Ну тогда то бы, тогда,
Мои малолеточки,
Ну спустил бы вас на батюшку тихий Дон!»
Отступление русской армии и вскоре начавшийся грандиозный пожар Москвы сильно подействовали на уже немолодого предводителя донцов. Именно к этому времени относится клятва Платова отдать в жены любимую дочь Марию тому казаку, солдату или офицеру, кто убьет или возьмет в плен французского императора. (Струсевич А. Герои Дона. Псков, 1898. С.78). Эта клятва, как теперь ясно из мемуаров некоторых офицеров Великой армии, стала известна французам. В своих воспоминаниях французский бригадный генерал барон Антоний Дедем* писал: «В армии громко говорили, что атаман Платов обещал руку своей дочери тому, кто доставит ему Наполеона живым, будь это даже простой русский солдат». (Французы в России. Ч.2. М.,1912. С.146).
Позже было выпущено несколько гравированных картинок с изображением дочери Платова. Надпись на одной из картинок гласила: «Из любви к отцу отдам руку, из любви к Отечеству – сердце».3 (3 Струсевич А. Указ. соч. С.78). На другой гравюре Мария была изображена во весь рост со знаменем в руке, на котором шла надпись на английском языке: «Я, генерал, граф Платов, обещаю отдать мою дочь в замужество тому казаку, русскому, пруссаку, немцу, шведу, турку, Джон Быку, Сауни Быку, Падди Быку и всякому другому Быку, который принесет мне голову маленького Бони – живого или мертвого». У ног Марии был виден стреляющий из лука Амур и стояли два мешка денег. Справа художник изобразил остатки Великой армии, отступающей по шею в снегу, а сам Наполеон спасается от лихой казачки на коньках.
Имелась еще и третья гравированная картинка, относящаяся к периоду отступления Великой армии, на которой младшая дочь Платова на аргамаке гналась за Наполеоном, который в образе нашкодившей лисицы удирал от грозной казачки.
По Смоленской дороге Наполеон со штабом въехал на Поклонную гору, лежащую в трех верстах от Москвы. Остановив коня, он молча взирал на Москву, скрытую легкой дымкой осеннего утреннего тумана. Маршалы, еще недавно раздраженные нерешительным поведением Наполеона в день Бородинского сражения, при виде величественной панорамы Москвы забыли о своем недовольстве и радостно толпились позади императора, восклицая:
- Moscou! Moscou!
- Так вот он, наконец, этот знаменитый город! – воскликнул Наполеон и, немного помедлив, добавил: - Давно пора! Теперь война кончилась, мы в Москве. Россия покорена, я предпишу ей такой мир, какой мне надобен, и вы, французы, упившиеся всеми удовольствиями, возвратитесь во Францию в новых и неувядаемых лаврах!1
Бонапарт нетерпеливо потоптался на месте, ожидая депутацию из поверженного города (он почему-то ждал «бояр», которых в России давно и в помине не было). …Время шло, а депутация из Москвы не появлялась. Осеннее солнце медленно склонялось к вечеру, а Москва оставалась безмолвной и мрачной. Наконец появились офицеры, побывавшие в Москве, и сообщили, что город пуст.
- Не может быть! – невольно вырвалось у Наполеона. Он на лошади спустился с Поклонной горы к Дорогомиловской заставе и снова стал ждать «бояр». Маршалы заметно нервничали.
- Сир, да входите же в город, он пуст! – торопил императора темпераментный Мюрат. Но Наполеон, гордость которого была уязвлена столь непривычно-непочтительным отношением к нему жителей покоренного города, мрачно насупившись, чего-то ждал.
- Может быть, эти жители не умеют сдаваться? Здесь все ново, как для нас, так и для них». Потом, оборотясь к государственному канцлеру Дарю, сказал: - Москва пуста! Какое невероятное событие. Надо туда проникнуть. Идите и приведите мне бояр!
Исполнительный Дарю уехал и вскоре вернулся с несколькими невзрачного вида личностями, вероятно, иностранцами, потому что они свободно говорили по-французски. Полупрезрительно посмотрев на них, Наполеон спросил:
- Где же начальство Москвы?
- Никого нет, сир! – ответили ему.
- Где магистрат? Где Ростопчин?
- Поехал провожать Кутузова.
- Где жители?
- Их немного осталось в Москве, и те спрятались, сир! (Любецкий С.М. Русь и русские в 1812 году. С.87).
Наполеон окончательно убедился, что произошло нечто непривычное в его военной практике, что не будет повторения триумфальных въездов, какие были в покоренных городах Австрии, Пруссии, Италии, Польши. Незнакомая и непонятная Россия враждебно собиралась для всенародной войны. Наполеон пожал плечами и, повернувшись спиной к приведенным из Москвы иностранцам, воскликнул:
- Прогоните эту сволочь и приведите мне настоящую, почетную депутацию!
Когда же посланные в Москву адъютанты вернулись ни с чем, Наполеон, нервно двигаясь быстрыми шагами взад-вперед, снимая и надевая перчатку, в сердцах проговорил:
- Русские еще не знают, какие последствия повлечет взятие их столицы! Вперед! (Россия и Наполеон. С.165).
Гусары Десятого Польского полка во главе с полковником Яном Уминским первыми вошли в Москву, за ними двинулись прусские уланы, затем вюртембергские конные егеря. В напряженном молчании двигались французские гусарские и егерские полки. Москва впервые за двести лет наполнялась вражескими войсками, которые еще не ведали какие испытания ждут их в сердце России…
Войдя в Москву, Наполеон тотчас издал известие о занятии древней русской столицы. В нем говорилось: «Великая битва 7 сентября (нового стиля - М.А.), то есть Бородинская, поставила русских вне возможности защищать Москву, и они оставили свою столицу. Теперь три с половиной часа наша победоносная армия вступает в Москву. Император сейчас прибыл сюда». (Любецкий С.М. Русь и русские в 1812 году. С.89). Скорыми курьерами это известие было тут же отправлено во все европейские столицы, где вскоре состоялись невиданные торжества.* * В Париже особо торжественно отмечали взятие Наполеоном Москвы. Знаменитый актер Тальма прочитал известие о захвате русской столицы с театральной сцены. Во всех парижских церквах пели «Te Deum». Город был иллюминирован. Правда, за всеми этими торжествами не догадались отслужить поминальные молитвы по десяткам тысяч погибших на Бородинском поле и умерших от ран. (Любецкий С.М. Русь и русские в 1812 году. С.89).
Генерал-губернатором Москвы Наполеон назначил командующего Молодой гвардии, будущего военного министра Франции маршала Эдуарда Мортье,** а комендантом – генерала Дюронеля. (Любецкий С.М. Русь и русские в 1812 году. С.89). Для создания видимости самоуправления города был создан так называемый муниципалитет, состоявший из двадцати двух человек, утвержденных Наполеоном.
В истории Москвы начиналась жуткая полоса иноземной оккупации, первая с 1612 года и последняя в ее истории вообще…
Михаил Астапенко, член Союза писателей России,
Академик Петровской академии наук.