Быть иль не быть? Вот в чём вопрос? Что лучше?
Сносить ли от неистовой судьбы
Удары стрел и камней, — или смело
Вооружиться против моря зла
И в бой вступить?
Каждый из нас в какой-то момент жизни стоит перед таким же выбором, как и Гамлет: быть или не быть человеком, бороться или не бороться с несправедливостью, сохранить или не сохранить чувство собственного достоинства, даже если положительный ответ требует самоотвержения и жертвенности.
Но многие так и живут в мире грёз, сносят насмешки судьбы, обиды, произвол тиранов, спесь гордецов, медлительность законов, властей бесстыдства, дерзкое презренье ничтожества к заслуженным страдальцам, изнемогают под грузом жизни, превращаясь в трусов. А Гамлет считает блаженными тех, кто кровь свою с рассудком настолько слил, чтобы Фортуны дудкой не быть и звуков, что она прикажет, не издавать.
«Вооружиться против моря зла» значит выступить против несправедливости, беззакония, бесправия. Но мятеж ли это? В толковом словаре дано такое определение этого понятия: «Стихийное восстание, вооружённое выступление против власти; бунт». А если не стихийное, а подготовленное? А если не против всей власти, а только отдельных её представителей? Тогда это уже не мятеж. Подбирайте слова, господа, когда делаете громкие заявления.
Слова, слова, слова...
Многие болтают что попало, не придавая значения словам, обращаясь с ними как с ненужной шелухой. А ведь исповедь друга — это слова, признания в любви — слова, договоры — слова, клятвы — слова, военная присяга — слова, любой документ (его текстовая часть) — слова, как и контракт с Минобороны. А уж обращение президента к народу не просто слова — здесь всё должно быть выверено, чётко, ясно, правильно, в том числе и юридически правильно. Между тем оно оставляет впечатление текста, составленного под влиянием эмоций: страха, обиды, недоумения, гнева, злости...
У людей, любящих читать, отношение к слову особенное: они знают его ценность и не могут жить без любимых художественных произведений, потому что в них словесное мастерство достигает вершины и так сильно воздействует на языковое сознание, что даже формирует личность. Поэтому люди читающие часто цитируют прочитанные ими тексты, опираются на них как на авторитетные источники знания, используют их как краеугольные камни для построения своих словесных зданий.
В советское время, когда не обо всём можно было открыто говорить (впрочем, таково и наше время, когда в телеэфире из уст официальных пропагандистов звучат исключительно хвалебные оды власти), многие прибегали к эзопову языку, литературным аллюзиям. Эти иносказания и намёки были понятны тем, у кого совпадал круг чтения. И как приятно было сознавать, что у тебя есть единомышленники!
Так вот, «известные события», «то, что было названо мятежом», «недавние события», «то, что произошло в выходные» и другие определения марша справедливости, а также их интерпретации стали почти автоматически вызывать у меня одну ассоциацию: вспоминались опять-таки слова. Слова, слова, слова...
Простите за многословие, но раз канал называется «Любитель русской словесности», считаю своим долгом в каждой заметке что-то сказать о произведениях русских писателей: кто знает, вспомнит, а кто нет, возможно, захочет познакомиться с их творчеством. Популяризация русской литературы, русского слова — вот моя задача.
А потому сделаю небольшой литературный экскурс.
Максима Горького до обидного мало в школьной программе: рассказы «Старуха Изергиль», «Челкаш», «Макар Чудра» и пьеса «На дне». Между тем это писатель большого таланта и большого размаха. Чего стоит роман-эпопея «Жизнь Клима Самгина», охватывающий сорок лет жизни России на стыке 19—20 веков.
В этой «повести», как назвал своё произведение сам автор, многократно повторяются фразы «Да — был ли мальчик-то? Может, мальчика-то и не было?» начиная с эпизода, когда реальный мальчик, приятель маленького Клима, тонет в проруби. Клим пытается его вытащить, но не может (и, если быть честным, не хочет) и, заворожённый картиной смерти, потрясённый и испуганный, навсегда остаётся под впечатлением этих страшных минут. Эти фразы снова и снова всплывают в сознании взрослого Клима в самые трудные минуты его жизни.
Горький повторяет эти вопросы в романе 15 раз то целиком, то частями:
И в десятый раз он вспомнил: «Да — был ли мальчик-то? Может — мальчика-то и не было?»
__
Ужас, испытанный Климом в те минуты, когда красные цепкие руки, высовываясь из воды, подвигались к нему, Клим прочно забыл; сцена гибели Бориса вспоминалась ему всё более редко и лишь как неприятное сновидение. Но в словах скептического человека было что-то назойливое, как будто они хотели утвердиться забавной, подмигивающей поговоркой: «Может, мальчика-то и не было?»
__
«Да — был ли мальчик-то?» — мысленно усмехнулся он.
__
Внимательный читатель, ещё в первой части эпопеи осознавший особый смысл этих вопросов, начинает иначе воспринимать слово «мальчик», которое в определённом контексте может наполниться символическим содержанием.
Клим был уверен, что он не один раз убеждался: «не было мальчика», и это внушало ему надежду, что всё, враждебное ему, захлебнётся словами, утонет в них, как Борис Варавка в реке, а поток жизни неуклонно потечёт в старом, глубоко прорытом русле.
Повторяющийся вопрос «Да — был ли мальчик-то? Может, мальчика-то и не было?» становится символом зыбкости бытия, его «кажимости» для пустой души, символом выродившегося человека, пошляка, духовного мертвеца, у которого нет ни идей, ни идеалов, кроме стремления поудобнее устроиться в жизни.
Вот эпизод из жизни Клима Самгина в 1905 году, когда шла революция, а в Москве разворачивалось декабрьское восстание: его разбудила жена, которая пришла домой и стала кричать:
— Ужас! Масса убитых! Мальчика...
— Мальчика? — повторил Самгин. — А может быть...
Любой человек после оборвавшейся фразы, потому что у женщины стоял комок в горле, понял бы, что убивали не только взрослых, но и детей, не пощадили какого-то безызвестного мальчика. Но Самгин, давно находящийся в плену своей системы фраз и созданных им фантомов, почти машинально начинает произносить фразу «А может быть, мальчика-то и не было?», но осознав её неуместность, останавливается.
К чему всё это я говорю? При чём здесь, скажете вы, Максим Горький и недавние события, ошеломлёнными свидетелями которых мы все были? Или не скажете, потому что и сами сомневаетесь в том, что произошедшее, так взбудоражившее нашу страну, можно назвать мятежом. А может, мятежа-то и не было?
Прежде чем навешивать ярлыки, нужно тщательно проанализировать широкий круг явлений и событий, дать им объективную оценку.
Не нужно быть пленниками своей системы фраз, взглядов, мнений — каждый раз, как впервые в жизни, изучайте объект исследования, думайте, а уже потом делайте выводы. Это хочется адресовать и власти, которая не должна представляться народу морем зла, против которого хочется вооружиться. А для этого нужно честно работать и вообще быть честными с самими собой и с людьми, а когда совершены ошибки, исправлять их, делать работу над ошибками. Это и есть школа жизни.