МЫШЬ
Как же хреново! Тошно, противно... В горле – пустыня Сахара. Голова раскалывается, а ещё эта Мышь пиликает на своей скрипке! Я со стоном приподнял голову. Ненавижу свою соседку! Серая мышь, вечно в сером платье, со своей серой скрипкой. Вру. Скрипка была благородного цвета. Она отливала красным деревом, переливалась, перекатывалась теплом клёна. Соседка говорит, что её музыкальный инструмент (она так и говорит, инструмент) сделан из дерева, которое росло в горах. Выдумщица моя соседка. И мышь. Серая. Я уже второй год снимаю комнату. И угораздило делить квартиру с этой скрипачкой!
Вчера была первая презентация моей книги стихов. В библиотеке, куда собрались приглашённые, звучали пафосные речи, мне улыбались, меня фотографировали. А вечером мы с Матвеем напились. Пытаюсь вспомнить, как оказался дома. В памяти – провал. Чёрт бы побрал эту скрипку! Замолчит она когда-нибудь? Я сжал кулак и загрохотал в стену. Скрипка пискнула и умолкла. Вот и хорошо. Я сел на кровати. Голову словно сдавило в тисках. Нашарив тапки, я поплёлся на кухню. В раковине лежали тарелки с остатками засохшей пиццы, в красивой изящной рюмочке скорчились окурки. А рюмочка-то не моя. Блин! Сейчас Мышь распищится, что посуду её трогали. Я попытался вытряхнуть окурки, но рюмка выскользнула из рук и со звоном ударилась о кафельный пол. Осколки разлетелись. Скрипнула дверь. Из-за двери осторожно выглянула соседка. Рыжеватые волосы не были, как обычно собраны в идиотский пучок, а волной спускались на плечи. Мышь отбросила волосы назад и посмотрела на меня, на осколки, на гору немытой посуды.
– Вам плохо?
– Нет, – съехидничал я. – Очень хорошо! Не видно разве?
– Семён, вам надо полежать. Идите в комнату, я чай сделаю.
– Мария Батьковна, а не пошли бы вы? – огрызнулся я.
Соседка покачала головой, ничего не сказала и пошла в ванну. Вернулась с веником и стала подметать пол. Я отошёл к окну и закурил. Всего год назад обо мне никто и не знал. Я ушел от родителей, так как решил доказать, что сам могу добиться всего. Снял комнату, стал работать в магазине электроники менеджером по продажам. А по ночам писал стихи. Неожиданно для себя. Нет, в детстве, конечно, слагал всякие вирши. Мама радовалась и складывала в жестяную коробочку из-под чая мои произведения. А отец смеялся и называл это баловством.
Маша, так звали мою соседку, мне сразу не понравилась. Я люблю ярких женщин. А эта… Ну, действительно, мышь. Зашла в комнату ко мне, поздоровалась и стоит. Личико, правда, чистенькое-чистенькое. Полупрозрачное такое, как на картинах средневековья. Знаете, где дамы такие томные изображены? Не тициановские пампушки, а получахоточные, обескровленные красавицы. Вот и у соседки моей такое личико. И на вздёрнутом носике огромные очки. Я ей предложил как-то линзы подарить, а она почему-то обиделась. Вот познакомились мы с ней. Договорились не мешать друг другу. А в первый же вечер она начала играть на скрипке. И мелодию выбрала такую щемящую. Я, честно, чуть не расплакался. Детство вспомнил, домой захотел... А мышь всё играет и играет. Не будешь же под музыку телевизор смотреть. И так мне захотелось юность вспомнить, дар свой поэтический применить. Достал тетрадь, и, пока соседка пиликала, я успел написать пару стихотворений. Ого! Получается! Дальше – больше! Мышь на скрипке играет, а я у себя в комнате стихи пишу. Отправил в несколько редакций свои сочинения. На тебе! Откликнулись, попросили ещё написать. Начали публиковать. А потом уже как по маслу пошло. Даже на телевидение пригласили. Под заказ стал стихи писать. Думаю, больше написал, если бы скрипачка не мешала. Так надоела её музыка, что слов нет.
Я выкурил сигарету, затушил о стеклянное блюдце, которое стояло на подоконнике. Маша уже подмела пол, вымыла посуду. Неожиданно зазвонил телефон. Я помчался в комнату.
– Алло! Да! Да, конечно, смогу. Завтра нужно? Обязательно.
Вот это номер! Позвонили из редакции. Я заключил пару дней назад договор. В журнале будет колонка моих стихов. Завтра первый выпуск.
Подводить нельзя. Если сорву, «попаду» на деньги. Но как я могу сорвать? Стихи сейчас из меня рекой бегут. Всё. Пью чай – и за работу. Я достал тетрадь. Сейчас, сейчас… Где моя муза? Я задумался. Голова по-прежнему болела. На ум ничего не шло. За стенкой снова тихонько зазвучала скрипка. Потом заиграла всё громче и громче. Моё раздражение нарастало и нарастало. Мне казалось, что голова сейчас лопнет и разлетится на осколки, как та стеклянная рюмочка.
– А-а-а-а! – зарычал я и бросился к соседке. Она стояла посреди комнаты, склонив чуть голову, и играла с закрытыми глазами. Тонкие пальцы порхали по грифу скрипки, смычок взлетал и падал. И тут на меня что-то нашло! Я выхватил скрипку и бросил её на пол.
– Страдивари хренова! Совсем помешалась на своей музыке! У меня заказ! Понимаешь, заказ? А ты мне мешаешь!
От моих резких движений у Маши упали очки, и я увидел её глаза. Голубые-голубые, такие беззащитные. Эти голубые глаза наполнились слезами. Соседка всхлипнула и бросилась поднимать скрипку. Она прижала инструмент к себе и стала баюкать как ребёнка. Слёзы капали прямо на скрипку.
–Мышь! – крикнул я и хлопнул дверью.
Прошло полчаса. Стихи не писались. В голову лезла всякая ерунда, но только не стихи. Я услышал, как хлопнула входная дверь. Выглянул в окно. Из подъезда вышла Маша. Она шла, опустив низко-низко голову, прижимая к себе скрипку.
Я дурак? Я честно попытался себя оправдать. У меня ничего не получалось. Снова и снова я видел глаза своей соседки. Такие удивительные, голубые-голубые и… беззащитные. Но, честное слово, мне очень мешала скрипка. Я не могу постоянно писать стихи под музыку. У меня заказы, у меня договор с издательством, а тут музыка, шум.
Я просидел всю ночь. Соседка не пришла ночевать. Впервые. А я не написал стихи. Утром звонил в редакцию, сказал, что заболел и попросил включить в колонку свои прежние произведения. Редактор со скрипом согласился. Но предупредил, что нужны только новые стихи, иначе мы потеряем читателя. Ну, хорошо, успокоился я. Дома тишина, никто не мешает. Я столько насочиняю, что не на одну колонку хватит.
Время пролетает незаметно. Передо мной остывший чай и чистая тетрадь. Может, я и вправду заболел? Мозг отказывается слушаться, рифмы не складываются, и в душе пустота. Я прислушиваюсь к каждому шагу на лестнице. Соседки нет. Где же ты бродишь?
Пошёл третий день. Третий день одиночества. Не написано ни одного стихотворения. Я подошёл к зеркалу.
– Ну, что тебе надо, гений пустых страниц? Никто не мешает, мышь смылась вместе со своей скрипкой, тишина и спокойствие. А где стихи? Стихи где?
Меня затрясло, словно поднялась температура. Я стал метаться по комнате как зверь. Я вспоминал, вспоминал. Первая ночь в этой квартире. Первый стих. Маша играла за стенкой, а я писал. И так каждую ночь. Она играла, я – писал. Скрипка – стих!
О, Боже! Я идиот! Я уничтожил свою музу! Где её теперь искать? Я же ничего не знаю о ней!
Стукнула входная дверь. Я бросился в коридор. Возле двери стояла Маша. На голове все тот же идиотский пучок, за огромными очками прячутся голубые глаза, и к груди она прижимает скрипку.
– Где же ты была? – я схватил её в охапку и прижал к себе. – Ты только не уходи больше никуда. Слышишь? Не уходи.
Я осторожно отпустил Машу, снял очки и поцеловал глаза, потом вынул шпильку, которой были заколоты волосы. Волна упала на лицо, я отодвигал волосы и целовал, целовал бледное лицо...
А потом я писал стихи. Строчка за строчкой бежали на бумаге, рифма за рифмой складывались в голове. А за стеной играла скрипка...