Ночь выдалась ветреная, какая–то промозглая и в то же время душно–паркая. С улицы через форточку в спальню залетал терпкий запах цветущей черемухи, звук шелестящих молодых листьев, выскочивших недавно на липе и не утративших ещё свой глянцевый, клеенчатый цвет.
На дороге сигналила поливалка, распугивая зазевавшихся прохожих, на втором этаже мирно, уже привычно для Антоши, лаяла собака. Мать мужчины, Елена Аркадьевна, шаркала в коридоре, хлопала дверью холодильника и удалялась к себе в комнату, где беззвучно работал телевизор. У Елены бессонница. Вот сейчас опять промается часов до трех, потом забудется поверхностным, неверным сном–дремотой, а через два часа уже проснется от ругани воробьиной стаи, облюбовавшей для своей утренней трескотни кусты жасмина у подъезда…
Антон, перевернувшись на другой бок и натянув одеяло до подбородка, открыл и потом снова закрыл глаза.
Его жена, Даша, любила зашторивать на ночь окно, не давая ни одному лучику смелого, горячего солнца или бледнолицей луне заглядывать в спальню.
— Сон должен быть здоровым! — твердила жена и усердно поправляла плотные, тяжелые гардины, не оставляя даже щелочки.
Антон снова вздохнул. Вокруг кромешная тьма, даже фонари как будто пропали, их словно стерли ластиком со спящей улицы или просто забыли включить…
Мужчина поморгал, подождал, пока глаза освоятся в темноте, повернулся лицом к жене.
— Даш! Даша, спишь? —тихо спросил он.
За стеной, в маминой комнате, зазвенели упавшая на паркет ложка. Видимо, выскользнула из Лениной руки, пока та размешивала сахар в чашке.
Дарья, в красивой, длинной и по фигурке скроенной пижаме, спала и на вопросы мужа не отвечала.
— Спишь… — протянул Антон.
Он–то думал сейчас «довыяснить» вопросы, что всплыли сегодня в тот момент, когда Антон отказался выносить мусор на улицу.
— Не пойду, Даша. Сама сходи, пожалуйста! — пробурчал Антоша, когда жена забежала к нему в комнату и кинула своё: «Иди, вынеси мусор!»
А Антоша устал, ноги гудели, ныла спина, голова, словно каменная, лежала на подушке и не намеревалась даже повернуться в сторону супруги.
— Что значит не пойду? — Даша уже привычным жестом уперла руки в бока и нависла над скукожившимся на кровати Антоном. — Тебе сложно? Мне бежать? Вот сейчас всё бросить и бежать?
Дарья только–только поставила в духовку мясо, обещанное «по–французски», но обычно Дашка его передерживала, и получалось оно сухое, противно пахнущее подгорелым сыром. Только сказать об этом никто не решался, потому что тогда чувствительная Даша вообще могла отказаться от стряпни, пригрозив начать заказывать готовую еду и совсем разорив Антона.
Духовка пыхтела, старательно нагнетая температуру, Елена Аркадьевна ,сунувшаяся, было, на кухню попить чайку, ушла обратно к себе, потому что невестка пристроилась за столом, расположилась, расставила флакончики, разложила какие–то инструментики, зажала кончик языка зубами и старательно красила ногти.
— Елена Аркадьевна! Да вы проходите, я на краешке только! — Даша, широкая душа, переставила пару своих флакончиков, освободив уголок для чашки с чаем и конфеткой.
— Ничего, Дашенька, ничего, я попозже. Не буду тебя отвлекать.
— Ну, как хотите! — пожала плечами женщина и вывела на ногте завитушку.
Елена Аркадьевна, по замыслу, не должна была жить «с молодыми». У нее была отдельная квартира, своя, родная, в которой вырос Антоша, где по праздникам было шумно и весело, а на стенах висели фотографии и картины.
Картины писал муж, Женечка. Евгений был художником–самоучкой, работал в конструкторском бюро, а по вечерам, не каждый день, а по вдохновению, садился у мольберта и, похрустев пальцами и выдавив на палитру червячки краски, принимался за любимое дело.
В–основном Женя писал натюрморты. Яблоки и виноград, виноград и яблоки, арбузы по осени и черешня ранним летом, кузовки с клубникой и рассыпанная на столе малина, дымящийся борщ в простой белой тарелке и небрежно брошенная на тушку рыбы веточка петрушки… Всё у Евгения выходило вкусное, глянцевое, аппетитное.
Мужчина картины не продавал. Редко дарил одну–две, а чаще всего складывал их в подсобке, говоря, что не настолько талантлив, чтобы делиться своими размалевками с народом.
Евгения уже три года, как не было, Лена привыкла жить одна, сама себе хозяйка, но тут, горе горькое, как любила причитать в нужном месте Елена Аркадьевна, ее квартиру затопило. Соседи сверху меняли трубы, ну, видимо, мастера попались им «не очень», потому как хлынуло посильнее, чем в майскую грозу. Потекло по стенам, выступило грязными, ржавыми разводами на потолке, зажурчало по старенькому паркету.
— Ой, божечки! Мамочки мои, что делается–то! — Елена Аркадьевна кинулась спасать картины, срывая их со стен и складывая на диван. Потом вспомнила, что в кладовке еще стоит полотен тридцать, кинулась туда, но было поздно…
А ведь три картины, совершенно случайно попавшиеся на глаза риэлтору Дашеньке, теперь хотел купить один ресторан, украсить ими свой интерьер… Цену Лена назначила ту, которую сказала невестка, половину владелец ресторана уже заплатил, а тут потоп… Теперь прощай, удачная сделка…
Антон, правда, был против продаж отцовских картин.
— Это память, мама! Как ты можешь?! — возмущался он, пока Даша помогала Елене Аркадьевне регистрироваться на сайте продаж, фотографировала рисунки и отправляла их в интернет.
— Да как тут сказать? — чуть пожимала плечами Елена. — Женечка никогда не запрещал мне этого. Еще при жизни папы, Антоша, я продала штук десять его работ. В частные коллекции, так сказать. Зато на эти деньги тогда съездили на море, помнишь?
Антон неопределенно кивал, но картины всё равно жалел. Он даже пару–тройку самых лучших увез к ним с Дашей на съемную квартиру.
Вот теперь, видимо, и останутся они только, а остальное раствориться в воде, льющейся с потолка…
Приехав вечером вместе с Антоном к свекрови, Даша сходила к соседям сверху, долго им втолковывала про старушку и моральный ущерб, потом постояла, подумала и заявила, что Елену Аркадьевну она забирает с собой, квартира большая, всем место найдется. А здесь, когда всё высохнет, нужно бы сделать ремонт.
Так Елена Аркадьевна переехала к невестке и сыну, пообещав фикусу на полу в гостиной, что он обязательно вернется в свой уголок у книжного шкафа…
Даша со свекровью ладила, но как–то издалека. Никаких разговоров по душам или чайных посиделок. Здоровались утром, обсуждали Антона и его тяжелую, рутинную работу на поприще преподавания химии в институте, прощались на ночь. Вот и вся любовь.
Елена не обижалась, наоборот, чувствовала себя неловко, всё боялась стеснить.
Но так продолжалось аккурат до сегодняшнего вечера, когда над головой Антоши разразилась гроза, сплотившая против единого врага тихую Елену Аркадьевну и грозную Дарью.
— Нет, вот сейчас сгорит мясо, тогда пеняй на себя! — соколом смотрела рассерженная жена на Антона. — А я переоденусь, причешусь, макияж поправлю и пойду мусор выбрасывать, так?!
Она наклонилась над лежащим мужчиной и обдала его ванильно–сдобным ароматом своих волос.
Антон потянулся, было, чтобы прижать жену к себе и поцеловать, но она вырвала руку и снова стала гудеть про то, что Антон–то ничего по дому и не делает, что она и Елена Аркадьевна с ног сбились – то продуктов принесут, то готовят, то убирают, а он, Антон Евгеньевич, семи пядей во лбу, уважаемый человек, химик, дома увальнем лежит, позорит имя своего отца.
— Ты папу не трогай! — насупился мужчина. — Папа тут ни при чем!
— Конечно ни при чем! — поддакнула Даша. — Вот смотрит он сейчас на тебя и думает, что и не его это сын вовсе, такой ленивый и нескладный! Мать на дачу когда повезешь, а?
— Дашенька, — всунулась в комнату головка Елены Аркадьевны, — я не хочу, правда, я тут, милая, поживу, с вами, я в парк буду ходить летом, у прудика сидеть…
— Какой прудик, Елена Аркадьевна! — перебила ее Дарья. — У нас рядом ТЭЦ, вы этим всё лето собрались дышать?! Ведь всё есть – дача, машина, только у Антона головы нет на плечах!
Свекровь виновато глянула на сына, будто проверяя наличие той самой головы, еще больше скукожилась и исчезла.
А Даша бушевала с новой силой – Антон ничего не делает, Антон ничего не замечает, Антон ленивый…
Мужчина, устав слушать жену, вскочил, схватил со стола свою барсетку и вышел из квартиры.
— Антоша, а мусор–то захвати! — вдогонку крикнула ему Даша, но дверь уже с размаху ударила о косяк, пустив по оштукатуренной стене тонкую, ломаную трещину…
— Ушёл… — прошептала Елена Аркадьевна и вздохнула.
— Ушел! — с досадой пропыхтела Даша и, раскрыв духовку, посмотрела на готовящееся мясо. — Опять пересохло, да что ты будешь делать!..
… Антон Евгеньевич не появлялся дома до ночи, он бродил по дворам и всё ждал, когда Дашка ляжет спать. А свет в их комнате все не гас.
— Ждет, наверное, волнуется! — довольно кивал сам себе Антон. — Пусть вот теперь понервничает, довела меня, сама виновата!
Антон Евгеньевич, встретив на улице своих приятелей, ушел подальше, к пивной бочке, и там, сдунув с кружки плотную, чуть желтоватую пену, принялся глотать хмельной напиток.
— Ты, Антон, это… Странное какое–то пиво, не пей лучше! — сказал его друг, Иван, вылил остатки своего напитка в траву и вернул продавцу кружку.
— Да нормальное вроде! — пожал плечами Антон и допил всё до самого донышка…
… А Даша тем временем сидела за столом и, вздыхая, раскладывала карты. Она считала, что гадает, а на самом деле просто машинально перекладывала картинки, думая то о муже, то о даче, куда хорошо бы выехать летом, о мусоре, который так никто и не вынес, о Елене Аркадьевне, как хорошо будет ей в обновленной квартире. Даша ездила туда сегодня после обеда. Рабочие уже почти закончили, теперь дать стенам высохнуть, и можно расставлять мебель, продумывать интерьер…
Наручные часы пискнули, напоминая, что пора ложиться спать.
Даша потянулась, сгребла карты в кучку и, бросив их в ящик тумбочки, стала готовиться ко сну.
— Дашенька, а что, Антон так и не вернулся? — тревожно прошептала Елена, столкнувшись с невесткой в коридоре.
— Ой, да не волнуйтесь вы! Погуляет, придет. Надо дать мужчине время побыть наедине с самим собой.
Елена Аркадьевна помолчала, а потом, пожимая плечами, сказала:
— Знаешь, я так как–то мужа тоже пустила побыть наедине с собой, а потом забирала его из вытрезвителя. Творческие люди, они ж такие…
— Ничего, надо будет, заберем. Кстати, Елена Аркадьевна, скоро ваша квартира будет готова. Немного осталось. Рабочие почти всё закончили!
— Спасибо, детка, спасибо. Как мне вам денежки–то отдать? У меня ж столько и нет!
— Какие деньги, вы что! Забудьте!
— Ну да… А картины Женины жалко, ведь все подмокли, потекли, наверное, я даже смотреть не стала, так обидно сделалось…
Даша неопределенно пожала плечами и что–то ответила, но Елена так и не расслышала…
… Антон заявился домой поздно, почти к двенадцати. В прихожей наткнулся на пакет с мусором, чертыхнулся, схватил его и понес на улицу.
Вернувшись, зашел на кухню. В накрытой крышкой сковороде покоилось с миром пересушенное мясо, рядом, в кастрюльке, стыл мамин борщ, сваренный впрок. Мать иногда подкармливала Антошу вкусненьким, но Даша этого не одобряла, даже ругалась, но не на свекровь, на мужа.
Мужчина плеснул себе в тарелку борща, быстро застучал ложкой по тарелке, потом, выпив две чашки чая, убрал за собой посуду и, умывшись, пошел ложиться спать.
— Даш… — позвал он.
Та молчала, то ли спала, то ли просто не разговаривала.
— Ну и ладно. И спи себе, подумаешь!
Антон ворочался, вставал, пил воду ,снова ложился, а потом в голове зашумело, щелкнул тумблер, и мужчина словно провалился в дремучий, вязкий сон.
… — Итак, уважаемые присяжные, наша задача даже не определить, виновен или нет, — вещала с трибуны ослепительно красивая Даша, только почему–то в пижаме. — Наша задача решить, как наказать!
Антон огляделся. Он сидел в зале суда, на почетном месте обвиняемого, разве что только без наручников. Рядом стоял его друг, Ванька Куликов.
— Эй, Вань, а что тут вообще происходит? — шепнул товарищу Антон.
— Как что, не видишь, судим тебя, — пожал плечами тот.
— За что? —испуганно прошелестел Антоша. — Неужели Дашка узнала, что я дачу продаю?!
— Во–первых, не Дашка, а Дарья Михайловна, а, во–вторых, вопрос дачи мы еще даже не поднимали, пока разбираем твое поведение дома.
Тут Ванька вскинул руку и громко, уважительно ,чуть ли не с поклоном, обратился к воинственно сверкающей глазами Даше:
— Извините, что перебиваю, но тут подсудимый сообщил, что продает тайно от вас свою дачу. Я требую внести это в дело!
Даша закашлялась, судорожно отпила воды из граненного стакана и, кивнув кому–то в своей свите, велела записать этот пункт в список Антошиных прегрешений.
В зале кто–то громко охнул.
Обернувшись, Антоша увидел мать. Она сидела в первом ряду, в строгом платье, которое надевала только по самым официальным случаям, с какой–то загогулиной на голове, щедро залитой лаком, и растерянно смотрела на сына.
— Как же так, Антошенька, как дачу ты продаешь? А я? А детки у вас пойдут с Дашенькой, куда ж вы их летом?..
Антон хотел что–то сказать, но тут Дарья Михайловна потребовала тишины и стала зачитывать список всех преступлений мужа.
Присяжные, сплошь Дашкины подружки и кое–кто с из Тошиного института, тоже дамы, кивали и цокали языками.
Не выполнил, не смог, не вынес, не прибил, не снял, не отвез, не привез, не помог, не позвонил, не заступился, потратил, не заработал… Обвинений было много, в конце добавлено: «Продал дачу».
— Да не продал я еще! Хотел только, вы ничего не поняли! Я хотел продать и купить квартиру нам с женой! Даша, ты зря, ты ошиблась, ты…
— Замолчите, подсудимый, — вдруг услышал Антоша голос своей студентки, Полиночки. — Вы даже почти изменяете жене, так что уж не надо слов!
Антон Евгеньевич вытаращил глаза. Да кто там кому изменяет?! Да он просто сделал Полине пару комплиментов, он не хотел ничего этим сказать!
— Я требую слово! — вскочил Антон со своего места. — Имею я право на последнее слово?
Даша усмехнулась, потом, глянув на своих подружек, кивнула.
— Ладно, валяй. Только коротенько. У нас с девочками запись в салон красоты на шестнадцать часов.
Антон встал. Руки потели, как в детстве, когда он рассказывал стишок деду Морозу, сердце заходилось бешеным барабаном.
— Я не виновен! Ни в чем не виновен! Я простой человек, я устаю, а она, — тут Антоша ткнул пальцем в сторону жены, — она пилит меня по пустякам! Сама ничего не делает, только ногти красит, а я виноват! Да вы не знаете, какой отравой она меня кормит! Это невозможно есть, а мне приходится! Она…
Тут по рядам присяжных тетенек пробежала волна возмущения.
— Да как он может! Сейчас не о Дашеньке речь! Пусть о себе скажет, пусть оправдается! — пронесся шепот сзади.
— О себе говори, о себе! Постарайся, тогда смягчат приговор! — шепнул ему вдруг Ваня.
— А что я могу сказать о себе?! Ладно, готов признать, по дому я ничего не делаю. Я устаю, работа проклятая все силы вытягивает. Мелькают передо мной эти студенты, ведь ничего ж не понимают! Ничего, а всё туда же, в науку! Особенно девицы расфуфыренные, глаза пустые, а мнят о себе не ведь что!
— Что? Ты же говорил, умненькие, золотые мы твои, лучше всех, говорил! — Полина вскочила и, сжав кулаки, пошла со своего места к закутку подсудимого. Но ее остановили, мягко попросили угомониться.
— Ничего, Полиночка, ничего. За все эти оскорбления вам будет положена денежная компенсация! — Даша миролюбиво кивнула.
— Но я устаю… — опять начал Антон.
Его никто не слушал. На трибуну вышла Елена Аркадьевна.
— Мама! Ну хоть ты защити меня, мама! — мужчина с надеждой смотрел в глаза стоящей с загогулиной на голове женщины.
— Я прошу высшей меры, уважаемая Дарья Михайловна! Прошу самой высшей меры для этого разгильдяя! — спокойно, чуть откинув голову назад, сказала Елена.
— Мама! Как же так, мамочка! — Антон чуть не плакал. — Я же для тебя всё! Я же ради тебя…
— Замолчи, неблагодарный! Сколько крови ты выпил у меня, а?! Сколько в школе я за тебя краснела, сколько раз вызывали меня, ругали! А потом, женился, ну, думали мы с отцом, за ум возьмешься, так нет! Всё ерундой страдаешь какой–то! Мы с Дашенькой крутимся, то продукты принести, то убраться, до путевки достать, а ты?! Шкафчики на кухне сколько Дашенька еще будет ждать? Да, съемная квартира, но жить–то хочется нормально! Замок у входной двери когда починишь? Я уже три раза слесаря вызывала, чтобы помог открыть! Я уж не говорю о шторах!
— Мама, что со шторами? — Антон растерянно развел руками.
– А то, что они не подходят под цвет стен! Сколько раз просили тебя, чтобы свозил нас с Дашенькой в магазин, выбрали бы новые. Нет! Тебе всё некогда, «езжайте сами!», а я не могу в автобусах, мне там душно!
Зал загалдел. Всё сплошь Дашкины знакомые, девчонки с работы, бывшие сокурсницы. Слева выделено отдельное место для её подписчиков и друзей из социальных сетей, справа сочувствующие Елене Аркадьевне. Со стороны Антона кроме Ванюшки не было никого.
— Я требую адвоката! — крикнул вдруг Антон Евгеньевич. — Я имею право.
Все разом замолчали и перевели взгляд с дерзкого подсудимого на Дашу. Та, помявшись, пожевала губами, постучала ноготками по дереву трибуны, потом вздохнула.
— Да, этот момент мы как–то упустили. Зови, если так хочется.
Антон стал судорожно соображать, кто из его товарищей самый языкастый и умный.
— Я требую позвонить Сергею Дьячкову.
Даша кивнула и велела набрать по громкой связи номер Сережи. Зал суда превратился в студию «Кто хочет стать миллионером», осветители приглушили прожектора. Гудки, еще гудки.
«Абонент временно недоступен. Перезвоните позже!» — сказал равнодушный голос, потом соединение прервалось.
— Всё, Антоша, — пожала плечами Даша. — Поезд ушел.
— Звоните еще! Мама! Ты скажи хоть им!
Елена Аркадьевна только поджала губы и отвернулась.
Дарья Михайловна велела присяжным удалиться, зал загудел, включили музыку, официанты стали разносить напитки и закуски. Кто–то смеялся, Полина разговаривала с по телефону, Даша прихорашивалась перед зеркальцем.
Из комнаты, где решалась судьба Антона, слышался смех и звон бокалов.
Антон растерянно оглядывался по сторонам, тер лицо, тянул себя за мочки ушей, но наваждение не исчезало.
— В общем, ты попал, Антоша, — сказал Иван. — Такую женщину обидел!
— Ванька. Ну, Ваня!
Но тот только махнул рукой и ушел ко всем пить шампанское…
Через полчаса вернулись веселые присяжные, девчонки скользнули взглядом по Антону, отвернулись и расселись по местам. Кто–то зашуршал фантиком, Даша строго взглянула на нарушительницу тишины, а потом попросила объявить приговор…
Все притихли, Антон встал. Дашина подружка, Катюша, весело улыбнулась, раскрыла рот, чтобы прочитать по бумажке вынесенный приговор…
… — Тоша! Тооооша! — Даша нависла над мужем. — Ты что, плачешь, Антоша?! Да бог с ним, с мусором, а знаешь, мамина квартира скоро будет готова, я картины твоего отца на реставрацию отдала, у меня знакомые есть в Художке… Здорово? Что случилось? Ты так вздыхаешь…
— Даша… Ты же на меня в суд… Дашка! Ты всех их подговорила, вы хотели меня…
— Ты чего? Сон дурной, да? Я тебе сейчас водички принесу, я…
Антон сел на кровати, провел рукой по лицу, потом распахнул шторы и вдохнул ночной, пронизанный соловьиным пением воздух.
В комнату вернулась Даша, поставила на стол стакан с соком.
— Даша, ты меня любишь? — прошептал Антон.
— Люблю, милый, конечно люблю!
Антон расплылся в улыбке. Значит, это был просто сон, Дашка ничего не знает, это просто сон, между ними всё по–прежнему…
— Вот только кто такая Полиночка? Ты просто бормотал что–то, что у вас с ней несерьезно… Я не поняла… И что там с дачей? Ты мямлил, что продаешь, потом – что не продаешь? А мне ничего не сказал… Ты объясни, я сейчас свет включу.
Антон снова посерел, поставил на стол пустой стакан и закрыл глаза. Да чтоб он еще раз купил пиво из той бочки! Ведь говорили ему ребята, мутное оно, странное, не поверил. С него, наверное, и спал плохо...
Пока Дарья включала свет и поправляла покрывало на кровати, Антон сбегал на кухню., сделал ей и себе по чашке кофе, даже шоколадку из холодильника выудил, принес всё это в комнату, усадил жену и стал вкрадчиво заглядывая ей в глаза рассказывать, кто такая Полина, какая она несмышленая и маленькая, как он, Антон Евгеньевич, однажды просто сказал, что она отлично выглядит, а девчонка уж возомнила себе… Как попутал мужчину черт, вдолбив в голову идею о продаже дачи.
— Никогда, слышишь, клятвенно обещаю, что никогда! — уговаривал Дашу муж. — Дача – это святое!
Женщина слушала, прихлебывая горячий напиток, потом отломила себе квадратик любимого горького шоколада, пожевала и вдруг сказала:
— Ну и зря.
— Что зря? — не понял Антон.
— Про дачу надо подумать. Может, и продать, купить поближе, получше. С мамой твоей я договорюсь, если что. Елена Аркадьевна женщина умная, поймет.
— Чего? Значит, ты не против?
— Я нет, надо говорить с матерью…
Через месяц Елена Аркадьевна переехала в свою квартиру, всё ходил охала и ахала, как там стало чистенько и светло.
Даша основательно постаралась, чтобы свекрови было всё удобно.
А в гостиной, аккуратно развешенные по стене, смотрели на Лену картины мужа, отреставрированные, упакованные в новые рамки.
— Ну, Дашка, ты даешь! И мне ничего не говорила! Ну, умница! Мама такая счастливая ходит! Я теперь для тебя, Дашка, всё сделаю! Я тебя на руках носить буду! Ты ж моё талантище!!! А деньги–то откуда? Это ж сколько нужно капитала! — восхищенно обнимал свою любимую жену Антоша.
— Деньги? На ремонт? А… Ну, кредит я ж взяла. Будем теперь отдавать. Так своей Полиночке и передай, незавидный ты жених, с обременением!
Руки Антона безвольно разжались, а Даша, расправив кофточку и улыбнувшись, пошла на кухню, где Елена Аркадьевна уже резала торт и раскладывала его по новеньким тарелочкам…
… А с Полиной этой Даша потом поговорила сама, всё выяснила, расставила точки над «Й», направила заблудшую овечку на путь истинный. Антон больше ее среди своих студенток не видел…