Произошло это много лет назад. Когда знакомый священник подарил сыну-пятикласснику иконку «Неупиваемая Чаша», Даша почему-то сказала ему: «Этот образ сыграет важную роль в твоей жизни». Случилось так, что «Неупиваемая Чаша» положила начало ее многолетнему знакомству с Еленой, дочерью Евгения Антонова – уникального, гениального, увы, малоизвестного художника.
Женщины виделись второй раз в жизни, когда Елена вдруг пригласила Дашу съездить в Серпухов – в Высоцкий мужской монастырь, которому лишь предстояло стать федеральным памятником архитектуры и который только возрождался из руин безбожия; в те времена монастырь не славился еще как центр паломничества к чудотворной святыне. Именно после той поездки новая знакомая стала ходатайствовать о том, чтобы настоятель московского храма, который посещала Даша, взял ее сына в алтарь.
Как получилось, что почти незнакомая женщина пригласила их ехать с ней в Серпухов? Как угадала она заветную мечту ребенка стать алтарником? Почему так рьяно принялась хлопотать перед батюшкой о мальчике, которого толком и не знала? Почему, наконец, вырвалось у Даши это предвидение? Ведь не оракул, не кликуша она, не тем более прозорливица… Материнская сердечная зоркость? Нет, скорее воспоминание о первой поездке к «Неупиваемой Чаше», состоявшейся на заре ее воцерковления, после развала могучей страны под названием СССР.
Как и у большинства неофитов, голова женщины была набита весьма наивными, полусектантскими и далекими от истины представлениями о вере. Думалось, например, что стоит уверовать в Бога – и всем земным делам твоим обеспечена «зеленая улица», что церковная жизнь – сплошной праздник и бесконечное ликование. Благодать Божия, как любящая мать невинного младенца, баюкала ее в блаженных снах неведения, заживляя и врачуя раны безбожной жизни. Но тогда, в Серпухове, Господь сподобил Дашу сделать первые детские шаги к Небу.
До поездки к «Неупиваемой Чаше» она, конечно же, молилась о слегка попивавших родственниках и спивавшихся знакомых; конечно же, читала акафист мученику Вонифатию, но, прослышав о чудесах, исходящих от чудотворного образа в серпуховском Высоцком монастыре, поспешила туда. «Зеленой улицы» не было! Казалось, вся ярость, весь ужас былого безбожия, коварно подстерегавшие в укромной засаде, с удвоенной силой набросились на нее в той поездке.
«Зеленой улицы» не было, и она считала поездку неудавшейся, досадовала на себя и терялась в догадках, что же сделала не так.
«Зеленой улицы» не было… Однако спустя некоторое время позвонила Зина, Дашина подруга, которая перед поездкой, прослышав о намечающемся событии, передала записку о своем пьющем отце Всеволоде Геннадьевиче. Слабый в добре человек, не имеющий сил воспрянуть, он безропотно и безвольно шел ко дну, безжалостно обрывая дружеские связи. Недуг Всеволода Геннадьевича, подобный дракону, пожирал его жизнь, и семья умирала вместе с ним. Интеллигентные, тонкие люди, они не могли не страдать, видя прогрессирующую деградацию главы семейства, и стыдились перед людьми.
И теперь Зина сообщила, что зеленый змий, приняв видимый, вполне материальный образ дракончика с перепонками на лапках, вылетел из уст одержимого пагубной страстью родителя. Шокированный произошедшим, он надолго оставил свою погибельную привычку и вместе со всеми домочадцами-атеистами уверовал в Бога. К сожалению, воля его оказалась не столь сильна, чтобы радикально изменить свою жизнь.
Для Даши же евангельская фраза: «Всякая жертва солью осолится» (Мк. 9: 49), – стала опытом и уроком.
P. S. Знакомство с дочерью художника имело свое продолжение: многолетнее изучение творчества Е. Антонова наградило Дашу множеством счастливых открытий. Сын же ее, ставший вскоре после поездки алтарником, по окончании школы избрал духовную стезю.