Мы продолжаем африканскую серию, а конкретно - историю Войны в Алжире. В прошлый раз мы подобрались к событиям, определившим будущее Франции, а именно к первому Выступлению (или восстанию) генералов в Алжире 1958 года, которое стало последней каплей для и без того пребывавшей в глубоком кризисе политической системы Четвёртой республики. Но прежде, чем перейти непосредственно к хронике её краха, к фактам и датам, следует кратко рассказать о примерно 13-летнем периоде биографии одного из самых знаменитых французов в истории- Шарля де Голля, который вновь начнёт с описываемого времени играть определяющую роль в жизни и судьбе своей родины.
Немного о генерале уже было сказано в той части, где описывалась предыстория Алжирской войны, но, конечно, недостаточно. Чтобы не превратить всё повествование в рассказ о де Голле, постараемся подойти к теме с проблемной точки зрения, а именно - через вопрос о власти. Итак, как мы все знаем, 6 июня 1944 года в рамках операции Оверлорд союзный десант начал высадку на пляжах Нормандии. При том, что американцам и англичанам удалось успешно закрепиться на плацдарме и начать его насыщение силами и средствами, быстрого прорыва вглубь Франции не получилось. Вплоть до конца июля 1944 и наступления, получившего название операция «Кобра», атакующие никак не могли вырваться на оперативный простор через вязкую немецкую оборону в ставшем знаменитом "бокаже". Всё это время статус де Голля и движения Сопротивления оставался неопределённым. Французские войска находятся в жестком подчинении союзного командования. Оно же осуществляет управление на освобождённой от частей вермахта территории.
Президент США Рузвельт, лично в силу ряда причин не воспринимавший де Голля иначе, как радикала и авантюриста, предполагает, что новое французское правительство будет создано позднее - скорее всего уже после полного или почти полного освобождения страны. Черчилль не видит особенного смысла с ним спорить.
В середине августа 1944 англо-американцы в основном заняты тем, что на своём левом фланге ведут имеющее ключевое значение сражение на окружение в районе Фалеза, пытаясь отрезать и надежно закупорить немцам пути отхода на восток. На правом фланге значительная часть сил скована в боях за город Брест, который очень нужен союзникам для диверсификации и расширения осуществляемого морем снабжения их продолжающей разрастаться группировки. Центр позиции оказывается в этой связи стратегически менее важен, активного наступления там не ведётся. Вне прямой оперативной связи с событиями в Нормандии, но на том же ТВД 15 августа начинается десантная операция союзников на юге Франции, которая запускает процесс общего и стремительного отката вооруженных сил Рейха в сторону Бенилюкса и собственных границ. Гитлер в этот день отдаёт приказ об упорной обороне Парижа, а главное - о его уничтожении в случае невозможности удержания. Немецкое военное командование, в том числе непосредственно комендант города Дитрих фон Хольтиц понимают, что реально может быть исполнена только вторая часть распоряжения фюрера, так как стоит только закончиться битве за Фалез, как судьба Парижа будет решена - его придётся оставить. Особенного желания у офицеров вермахта крушить французскую столицу и один из самых значимых в смысле историко-культурного наследия городов Европы нет. Кроме того их активно упрашивают и уговаривают не делать этого действующие в городе вишистские чиновники, в частности председатель Совета Парижа (де-факто мэр) Пьер Теттенже.
Слухи о том, что приказ на разрушение отдан - и всё же может быть выполнен, что город минируют, доходит до парижан - и резко подстёгивает все силы сопротивления. Становится понятно, что просто дожидаться скорого освобождения может оказаться не лучшим вариантом. 18 августа из Парижа, причём порой и без приказа, начинается эвакуация немецких учреждений и войск. Расстреливается целый ряд ранее схваченных по подозрению в участии в Сопротивлении людей. 19 августа в городе тут и там начинают вспыхивать короткие, но ожесточённые схватки на улицах. Наконец, 20 начинается полномасштабное гражданское восстание. Естественно сведения о нём быстро доходят до союзного командования. Снять значительные силы для помощи Парижу оно не может, но и оставлять ситуацию на самотёк не желает. Многим старшим командирам уже хорошо известно к каким последствиям для города и его жителей может привести подавление специально подготовленными войсками такого рода выступлений - 1 августа 1944 сходное по ряду параметров восстание началось в Варшаве - и к началу 20-х чисел разрушения и жертвы там были уже очень значительны. В конечном итоге в поход на помощь своим напрашивается 2-я бронетанковая дивизия "Свободная Франция", руководимая генералом Леклерком де Отклоком. Это - давний сторонник де Голля, которого он незамедлительно и оповещает. Генерал буквально молнией бросается в центр событий и, когда вечером 24 августа с двух сторон французские и американские силы начинают входить (практически без боя) в Париж, то лидер Свободной Франции уже там. 26 августа после окончательного завершения боёв, на Елисейских полях состоялось несколько парадных маршей союзников, в основном - французов. И де Голль, которого никто на это не уполномочивал, ведёт себя как народный руководитель страны, как её лидер и вождь. Происходит грандиозное представление — торжественное шествие Де Голля по улицам Парижа, при огромном скоплении народа, генерал и его спутники проходят мимо исторических мест столицы, освящённых героической историей Франции, он общается с массами парижан...
По итогам сего действа де Голль становится живым символом если не победы, то "не поражения" страны, возрождённого французского достоинства. Он обретает безумную популярность. Отказать ему после этого не может даже Рузвельт... Генерал возглавляет совет министров Франции, её временное правительство, руководит восстановлением страны и берет на себя всю полноту власти на её территории. Де Голль вместе с полководцами союзных держав принимает в Карлсхорсте в ночь с 8 на 9 мая 1945 года капитуляцию германских вооружённых сил. Для Франции отведены оккупационные зоны в Германии и Австрии.
И вот - война окончена.
Процессы над коллаборационистами и вообще те громадные изменения, которые произошли за годы Второй мировой с Францией, приводят к существенным переменам также и в её политической системе, однако, первые для обновлённой страны выборы в Учредительное собрание 21 сентября 1945 года не дают явного преимущества ни одной партии. Весьма сильно себя показывают коммунисты. Они популярны благодаря отблеску славы и победного ореола СССР, они - единственные кроме де Голля, могут с полным правом говорить о своей непримиримости по отношению к оккупантам с самого первого дня и, не без некоторых оснований, оспаривают у генерала честь считаться главной силой французского Сопротивления. У них есть ясная и чёткая программа, причём завязанная не на довольно абстрактных разговорах о возрождении величия, но на конкретных социально-экономических требованиях, находящих в массах весьма живой отклик - первые несколько лет после освобождения ситуация в хозяйственной сфере была весьма сложной. Наконец, у них есть сильный и авторитетный лидер в лице Мориса Тореза, который становится в 1946 году вице-премьером при де Голле.
В стране идёт бурное обсуждение проекта новой Конституции, где де Голль выступает за сильную президентскую власть за то, чтобы у страны был лидер. Предполагается, конечно, что таковым на первых порах будет он сам, но не следует считать, что генерал исходил только из личной жажды власти. Он, в первую очередь, желал, чтобы у Франции во главе был человек, максимально возможно отличающийся от её предвоенных примеров, которые, потонув в море внутренней политики, подчинив ей внешнюю, в конечном счёте оказались совершенно не подготовлены к обрушившимся на страну великим испытаниям. Только крепко держащий бразды правления в руках лидер сумеет отстоять подлинную независимость для Франции в условиях стремительно нараставшей поляризации мира и его разделения на два лагеря под эгидой пары противостоящих друг другу сверхдержав. Коммунисты же доктринально выступают за сильную парламентскую демократию, рассчитывая обрести в скором будущем контроль над парламентом, а потом, как знать, вполне возможно двинуть Республику по пути народной демократии, который уже начали прокладывать государства восточной Европы. Мирно, без революций, перевести государство на социалистические рельсы можно было только за счёт коренного изменения законодательства - и это тоже парламент.
Де Голль, поняв, что ФКП будет последовательным противником его видения устройства страны, решает сделать ставку на коалицию антикоммунистических сил. Во взаимодействии с ними (Радикальной партией, Народно-республиканским движением и другими) генералу удаётся провалить первый, "левый" проект основного закона на референдуме 5 мая 1946. А потом... те же политические силы уже сами выносят на всенародное голосование новую Конституцию, которая и принимается 13 октября 1946, где основа - всё та же, парламентская, но в более выигрышной для них и худшей для левых конфигурации с двумя палатами, верхней в лице Совета Республики, и нижней - в лице Национального собрания. Генерал ощущает себя преданным и обманутым. В январе 1946 он уходит с поста главы правительства чтобы в недалёком будущем, после того, как будет дан отпор коммунистам и их проекту, вернуться уже в качестве президента. Теперь же он объявляет настоящую войну всему строю Четвёртой республики как таковой. А на войне, как известно, все средства хороши. Тем более, что сам де Голль не без некоторых оснований решил, что ему в первую очередь не хватило хитрости и политической гибкости.
Как следствие он основывает свою партию, так называемое Объединение французского народа. Как и любая другая общественная структура, концентрирующаяся вокруг имени, а не программы или задачи, она оказалась сугубо популистской. ОФН развёртывает очень шумную и перманентную агитационно-выборную кампанию, где неумеренно славит генерала (и это не удивительно - ничего другого, никакого козыря, помимо имени вождя, у неё нет), поносит всех остальных, а вообще ведёт себя в стиле, параллель с которым отечественный читатель, пожалуй, с некоторыми допущениями и упрощениями, мог видеть в ЛДПР периода её политического расцвета. В партию де Голля массами идут откровенные карьеристы, и, что ещё хуже, люди, которые, желая заниматься политикой, не могут себя найти ни в одной другой, системной политической силе - в первую очередь это те, кто "замазался" при Виши и нацистах. Генерал лично почти не занимается партийным строительством, да и не имеет подобного опыта, а потому проходят практически все.
Нет, разумеется, есть публика и поприличнее - с Де Голлем до конца идут некоторые люди, которые когда-то встали под его знамёна ещё в 1940-1942, для которых он в самом деле безоговорочный лидер. Там есть свои таланты, так что партия остаётся какое-то время на плаву и даже набирает популярность на волне неуспехов других политических сил Республики. Вот только утрачивать её начинает сам де Голль. С него спадает прежний флёр. Когда-то это была фигура выше всякой обыденной политики, символическая, человек - национальная гордость. Вообще в существенной мере успех де Голля объясняется его поразительной способностью в любой ситуации, даже, казалось бы, полного краха, держать себя с потрясающим достоинством. Будучи бедным и безвластным, вести себя как дофин - не в смысле наглости, но в смысле полного пренебрежения к чужому могуществу. И вот эта вот фигура оказывается в эпицентре самых примитивных политтехнологических уловок, дрязг, можно сказать в середине бурлящей клоаки. Бывший символом Сопротивления Лотарингский крест с благословения генерала делается теперь символом ОФН. Одним словом, всё до крайности опошляется. Де Голль становится просто ещё одним политиком, хотя сам до поры и не понимает этого.
В целом Объединение французского народа не могло не потерпеть поражение. Народ, будь де Голль хоть ниспосланным самим Господом ангелом, всё равно не был бы готов вслед за ним потащить на себе всю массу "партактива", а крупный капитал не был заинтересован в генерале. Его "величие" могло ударить по карману, его персонально, стань он президентом с тем объёмом власти, которого хотел добиться, было бы гораздо труднее контролировать, чем играть на парламентских противоречиях и фракционной борьбе. Совершенно не нужен был де Голль и иностранным, внешним игрокам. Некогда англо-американцы, надо полагать, были в восторге, что генерал сам ушёл с поста в январе 1946. Оставайся он в руководстве страны, Францию было бы несравненно тяжелее протащить в то же НАТО, втянуть в интеграционные экономические процессы с ФРГ, вообще сделать послушной и покладистой частью Западного блока. Да о чём говорить - в 1944, 10 декабря Де Голль в ходе поездки в СССР подписал со Сталиным договор о «союзе и военной помощи», причём инициатива по большей части исходила именно с французской стороны... Генерал означал Францию многовекторную, с претензией на своё, самостоятельное слово и место в мире - это, собственно, был главный голлистский постулат. Так что нет, США камбек лидера Сопротивления во власть был тоже совершенно ни к чему.
В 1951 году на выборах в Национальное собрание ОФН получила свой максимум - 117 мест (22,3% голосов). Солидный результат, но многие поняли, что это - потолок. А главное - генерал, наконец, почувствовал, что отношение к нему в обществе сильно непохоже на то, что было в 1944-1945. В апреле 1953 партия проваливается на муниципальных выборах, получая всего 10%. Многие аналитики считают, что вот на таком примерно уровне она и стабилизируется на значительный срок (по крайней мере до смерти де Голля). Целый ряд её функционеров это, в общем, устраивает. А вот самого генерала нет! Он, не без колебаний, но делает шаг, показывающий, что в нём сохранилось ещё прежнее покорявшее людей благородство. 6 мая 1953 де Голль предоставляет депутатам ОФН "свободу действий", а сам... уходит из политики. Персонально убеждённый, что это - навсегда. Не смирившийся с тем, что Франция по его мнению устроена неправильно, но заставив себя отказаться от борьбы во имя репутации, имени. Это далось де Голлю тяжело. Данный период в его жизни биографы - вроде бы с позднейших слов самого генерала - окрестили "переходом через пустыню". Впрочем, это, конечно, стало так восприниматься уже потом, после 1958, как испытание перед триумфом. А в 1953 де Голль, очевидно, полагал, что становится просто известным, славным, но живущим скромной частной жизнью пенсионером. Пять лет он провёл почти безвылазно в уединении в своём поместье Коломбэ, работая над «Военными мемуарами» в трёх томах («Призыв», «Единство» и «Спасение») - это было для него главным делом. За политикой генерал следил активно - но только через газеты. Сам же не участвовал ни в чём, даже на местном уровне. А в мае 1958 де Голль рывком прыгнет в президенты!
Как же это вышло?
Как мы помним, в марте 1958 был вынесен вотум недоверия премьер-министру Франции Феликсу Гайяру, который вступил в должность только 6 ноября 1957. Казалось бы, раз парламент проголосовал, то глава кабинета должен уйти, тем более, что и сам Гайяр не пытался любым способом зацепиться за власть. Однако, если открыть любой список глав французского правительства, то оттуда можно будет узнать, что свои обязанности 96-й премьер-министр в истории Франции исполнял вплоть до 14 мая 1958 – т.е. ещё почти два месяца. Формально это и правда так – хоть реально Гайяр чем дальше, тем меньше действительно руководил страной, несколько последовательно возникавших кандидатов на его теоретически вакантное место (Жорж Бидо, а затем Ренэ Плевен) попросту не могли рекрутировать достаточное число авторитетных и квалифицированных кадров, чтобы заполнить ими новый кабинет министров. Все опытные и компетентные политики понимали, что страна всё глубже погружается в кризис, что придётся идти на непопулярные меры, которые с большой долей вероятности раз и навсегда обрушат их персональную политическую карьеру, а потому отнюдь не спешили принимать предложения о новых назначениях.
Нельзя сказать, что власть во Франции совсем уж лежала на земле: у страны был законно избранный президент Рене Коти, в целом легитимность государственных органов не вызывала ни у кого сомнения. Не имелось по-настоящему массовых и решительных низовых движений, которые могли бы раскачать обстановку. Одним словом, это, конечно, далеко не революционная ситуация. Но, тем не менее, серьёзная и очевидная всем нестабильность и неблагополучие. С 15 апреля, когда Гайяр прекратил работу в статусе премьера, около месяца страна оставалась без главы исполнительной власти вообще. Естественно, видно было, что в Париже не все ладно, не только в метрополии, но и в Алжире. Причём, довольно быстро как тамошнее население, особенно более образованные и теснее связанные с политическим миром континентальной Франции пье-нуары, так и расквартированные там военные, посчитали, что именно они, их вопрос – суть и причина случившегося. Никто не хочет брать на себя ответственность… За что? Ну конечно же за сдачу Алжира! Очень сложно сказать теперь, насколько подобного рода подозрения были обоснованы. С одной стороны – безусловно. Алжир был во многом ключевым компонентом в кризисе, многие это понимали и говорили открыто. С другой стороны едва ли кто-либо из политиков, толкавшихся и суетившихся в непосредственной близости от министерских кресел, был бы готов разом и в короткий срок предоставить независимость региону – по крайней мере на условиях ФНО, а те, кто боролся с французской армией, не приняли бы никаких других – и война бы всё равно продолжилась.
И вот здесь надо несколько слов сказать об ещё одной выдающейся личности, оказавшей непосредственное и решающее влияние на дальнейший ход алжирской и французской истории, а именно о Рауле Салане. Уроженец Лангедока свою военную карьеру он начал ещё в Первую мировую – со 2 августа 1917 он служит в частях колониальной пехоты. Сражается при этом, естественно, он во Франции на Западном фронте – войну оканчивает с ранением и наградой. Несколько месяцев проводит в Германии в составе оккупационных сил. После войны Салан остаётся в армии – он окончил военное училище Сен-Сир, а после отправился в колонии, которые, очевидно, изначально его манили. По его собственной просьбе он был послан в Левант в 17-й сенегальский стрелковый полк, затем Сирия, бои с возрождённой Ататюрком турецкой армией в ходе пограничных столкновений, новое ранение в бою 24 октября 1921 года. За отвагу Салан цитируется в приказе по армии, а главное – награждается Орденом почётного легиона. В 1922 – непростое лечение в госпитале в метрополии. Затем – опять колонии.
Вообще в Сирии, а затем Индокитае наш герой проведёт суммарно аж 28 лет! Бывал Салан и на Черном континенте, причём, очевидно рассматриваемый своими командирами как человек с большим опытом, на весьма специфических заданиях: он работает под прикрытием во Французской Западной Африке. В конце 1930-х окончательно, как казалось, связывает свою жизнь и службу с разведкой: c апреля 1938 года Рауль Салан служил в Министерстве колоний, руководил «2-м отделом» (военная разведка – да, у этого министерства она была своя, обособленная от армейской). В марте 1939 г. Салан был произведён в майоры, тогда же женился. После начала Второй мировой с секретным заданием действует в Каире и Хартуме, способствуя укреплению эфиопского сопротивлению против оккупации Эфиопии итальянскими войсками, чтобы Италия оказалась чрезмерно занята в колониях и не решилась выступить против Франции. Салан вернулся в Париж 19 ноября 1939 года. В январе 1940 года возглавил батальон 44-го сенегальского смешанного колониального пехотного полка. 5 июня 1940 года майор был со своим батальоном на первой линии на Сомме, когда немцы начали свое финальное наступление во Франции после разгрома французских и британских сил в районе Дюнкерка. Отступает с батальоном до Луары, по приказу вместе со всей армией складывает оружие, продолжает службу в армии Виши, в 1941 производится в подполковники и направляется в Северную Африку. Там выходит на связь с Сопротивлением, с течением времени становится одним из наиболее важных и доверенных лиц Де Голля в вишистских войсках, расквартированных в Алжире и Марокко. Как следствие уже после операции Торч с 31 августа 1943 Салан — начальник штаба французских войск в Северной Африке. Но наш герой не желает сидеть, пусть и на почётном посту, без дела – он рвётся в бой освобождать свою страну. С 30 мая 1944 Рауль Салан командовал 6-м Сенегальским полком, с 25 декабря 1944 − 9-й колониальной дивизией. Участник высадки союзных войск в Провансе. 20 февраля 1945 назначен командиром 14-й дивизии. Закончил Вторую мировую войну бригадным генералом.
Сразу после – вновь напрашивается на самый горячий и ответственный участок: c 29 октября 1945 по 1 апреля 1946 гг. — командующий французскими войсками в Тонкине и Китае. С 25 мая 1947 г. — командующий войсками в Северном Индокитае. С 10 февраля 1948 — Верховный главнокомандующий на Дальнем Востоке. В этот период времени де факто главком для участвующих в разворачивающейся Индокитайской войне сил. С 27 октября 1948 за военные заслуги Салан становится Великим офицером Почётного легиона – наряду с Кавалерами большого креста это - высшая степень ордена и награда страны. Если всего кавалеров Ордена почётного легиона с момента его основания в 1802 и до 2009 года было аж 113 425, то Великих офицеров – 250. С 1 сентября 1949 генерал — Директор колониальных войск Франции. В этой связи на некоторое время оказывается вынужденным выпустить из рук оперативное руководство. 29 декабря 1950 Салан назначен командующим в Тонкинской оперативной зоне и комиссаром при правительстве Республики Вьетнам. С 9 апреля 1952 по 28 мая 1953 — главнокомандующий на Дальнем Востоке.
28 августа 1952 г. награждён Большим крестом Почётного Легиона (75 награждений в истории Франции с 1802 по 2009). 1 января 1954 Салан назначен генерал-инспектором сил национальной обороны. 8 июня 1954 вновь возглавил французские войска в Индокитае. Руководил расследованием поражения при Дьенбьенфу. 27 октября 1954 Салан был отозван в Париж. Генерал был последовательным противником сдачи Французского Индокитая, Женевские соглашения 1954 года расценивал как фактическую капитуляцию, при этом сам в целом руководил действиями французских ВС в регионе вполне квалифицировано и не без оснований считал, что с военной точки зрения не только не потерпел поражения, но имел шансы на успех. Во многом по сути, и, совершенно точно, всецело в восприятии Салана, сдаться и отступить войска Четвёртой республики вынудили не вьетнамцы, а их собственные политики, их тыл, настроения и проблемы метрополии. В то время генерал ещё не помышлял о какой-либо диссубординации и нарушениях дисциплины, а потому взял под козырёк и исполнил приказ. Но осадок остался…
12 января 1955 Салан занял место в Высшем военном совете Республики. К этому времени он обладает наиболее внушительным боевым опытом и послужным списком из всех военачальников Франции. Сколько у него к тому времени было орденов и медалей не скажу, но всего за годы службы Рауль Салан получил их начиная с 1917 года 36: больше, чем кто-либо во французской армии за всё время её существования вообще. И это были не юбилейные бирюльки, но по большей части следы настоящих боёв. Уже на 1955 Салан имел колоссальный авторитет среди французских военных, особенно элитных и специальных сил. Вообразите себе ну… нечто вроде смеси наших генералов – главкома и настоящего отца ВДВ Маргелова и, допустим, оборонявшего Сталинград генерала Чуйкова. Вот примерно такое отношение…
12 ноября 1956 генерал Рауль Салан принял командование над французскими войсками в Алжире (10-й военный округ). Это в принципе не тот человек, который может думать об отступлении и соглашениях с противником. Характер не позволяет. Тем более – после Индокитая. Тем более – после того, как достаточно быстро в Алжире Салан сталкивается с реально имевшими место зверствами ФНО, осознаёт, что угрожает пье-нуарам в том случае, если Армия национального освобождения одержит победу. В этих условиях генерал становится сторонником жестких, но эффективных действий, полного и окончательного военного разгрома и подавления вооруженного подполья и групп боевиков. Не удивительно, что с таким подходом и прежним бэкграундом он быстро делается чрезвычайно популярной фигурой среди франкоалжирцев и вообще всех тех, кто твёрдо и последовательно выступает за сохранение региона в составе Франции. За примерно полуторагодовой период с середины ноября 1956 по начало апреля 1958 Салан объективно поднимает боеспособность и эффективность действий французов на новую высоту – немало об этом было написано в предыдущей части, здесь остаётся только связать тот же рост мобильности и оперативности, боевитости и напористости ВС Франции с именем Салана.
И вот политический кризис апреля 1958. Салан видит ситуацию совершенно однозначно – политики в метрополии собираются повторить то, что уже было сделано в Индокитае, но только с той разницей, что здесь на произвол судьбы будет брошено почти полтора миллиона людей, считающих себя французами. В конце апреля – начале мая в Алжире, а затем и других городах начинаются массовые выступления находящихся на грани отчаяния пье-нуаров, с каждым разом всё более агрессивные.
По долгу службы генерал обязан их подавлять. Но как человек Салан им глубоко сочувствует. Плюс к тому, генерал не желает терпеть очередную неудачу, поднимать белый флаг в бою, который, он в этом убеждён, можно и должно выиграть. Манифестанты пье-нуары создают свой собственный чрезвычайный орган, который по аналогии со временами Великой Французской Революции именуют Комитет общественного спасения. Помимо того, что это имя должно подчёркивать радикальность и значительность мер, на которые они готовы пойти, здесь вполне актуальным оказывается и прямое значение: главная задача нового органа – обеспечить безопасность и спасение жизней и имущества франкоалжирцев в новых условиях. Возрождаются было исчезнувшие с началом более эффективных действий армии ополчения и отряды самообороны. Они начинают брать под свой контроль улицы и целые районы в населённых пье-нуарами городах. Естественно без всяких законных оснований. Вот-вот может дойти до масштабных и кровавых межэтнических столкновений. Сознавая это, сами деятели Комитета приглашают в его состав военных, генералов, руководящих расквартированными в Алжире войсками.
Салан медлит – он не желает ни разгонять митингующих, ни идти у них на поводу, но 10 мая 1958 направляет за своей подписью, равно как и ещё четверых старших генералов, командующих в Алжире, письмо на имя президента Рене Коти, где требует гласно и недвусмысленно объявить о том, что отказа от Алжира не будет – только это может, помимо применения силы, остановить беспорядки. Внятного ответа не последовало. 13 мая, после очередной крупной манифестации, в ходе которой демонстранты подчёркнуто разнесли несколько официальных учреждений гражданской власти, но выражали своё одобрение и предпринимали попытки вовлечения в происходящее на своей стороне военных (А те, естественно, тоже уже многое понимают и тоже не железные – даже солдаты из метрополии в подавляющем большинстве морально на стороне пье-нуаров, что уж говорить о тех, кто сам является уроженцем этих мест!), Рауль Салан отдаёт приказ генералу Массю на вхождение в состав Комитета. Вечером того же дня, к слову, он получает формально одобряющий принятое им решение документ за подписью Феликса Гайяра. Впрочем, тот уже ничего не решает – ни в стране вообще, ни в этом конкретном случае.
Более важно то, что уже на следующие сутки у Франции наконец появляется премьер-министр – им становится Пьер Пфлимлен (который тоже отправляет документ, легитимизующий решение Салана). В целом, казалось бы, худшее позади. Вот только новый глава кабинета – человек достаточно безликий политически, не производил впечатления фигуры, которой по силам стабилизировать положение. Многие думают, что его правительство тоже очень скоро падёт – и в этом очевидно, была доля правды. Собственно, оно даже не было полноценно сформировано, а вернее люди в него были набраны и утверждены, но к работе приступили не все. Быстро у нового кабинета появляется в народе прозвище "призрачного". А главное – белый Алжир уже вскипел. Ему нужны твёрдые гарантии своего будущего. И, если действующие элиты не могут их внятно дать, то есть люди, которые в состоянии сперва сказать необходимое, а затем его обеспечить. Армия также необратимо втягивается в политику. Офицеры, в том числе и сам Салан, начинают выступать на митингах. Выдвигается уже как солидарное требование армии и народа сохранение Французского Алжира. Пфлимлен, вроде бы, не говорит ничего против, но и за – тоже. 15 мая Рауль Салан заканчивает перед громадной толпой, собравшейся в Алжире, выступление восклицаниями «Да здравствует Франция!" Да здравствует французский Алжир! ", а затем добавляет "Да здравствует де Голль!"».
Ещё за сутки до этого генералы под руководством Салана телеграфируют в Париж с требованием, обращённым к Шарлю де Голлю, «нарушить молчание» и сделать обращение к гражданам страны с целью создания «правительства общественного доверия». Формально это ещё не мятеж – действующим властям в повиновении пока не отказано, но уже вполне явное превышение должностных полномочий. И вот 15 мая 1958 информагентства распространяют воззвание де Голля. Общий его тон – предельно критичный по отношению к Четвёртой Республике и её руководству:
… Вот уже 12 лет, как Франция старается разрешить проблемы, непосильные для режима партий, и идёт к катастрофе. Некогда в тяжёлый час страна доверилась мне с тем, чтобы я повёл её к спасению. Сегодня, когда стране предстоят новые испытания, пусть она знает, что я готов принять на себя все полномочия Республики.
Генерал де Голль решил, что он возвращается. Едва ли он сделал бы это в любом другом случае, но здесь просто дословно воплощалась его политическая мечта. Путь не вершину не через пошлые и полные интриг и поливания друг друга грязью выборы, не через насильственный захват власти, не через закулисные договорённости, которые сажая на трон, не оставляют реально никакой свободы, но по зову всей нации. Волнения начинаются и в метрополии – частично перекидываясь с Алжира, частично – по экономическим причинам, а в общем просто по совокупности. Позиции и мнения самые разные: коммунисты, социалисты, независимые левые интеллектуалы – предтечи и предшественники будущего 1968 года, несколько сортов центристов, правые – все желают и требуют совершенно разного. И многие вспоминают о де Голле, как о единственном бесспорном лидере общефранцузского масштаба, авторитет которого признается всеми. Сам премьер Пфлимлен начинает переговоры в генералом, хотя поначалу и довольно неопределённого свойства.
И вот теперь, когда де Голль сказал своё слово, Салан больше уже ничего не ждёт, но действует со свойственным ему напором и смелостью. Он решает любой ценой добиться возвращения бывшего вождя Сопротивления к власти. С этой целью в кратчайшие сроки он:
- Требует формирования во Франции нового Правительства общественного спасения, с главной задачей – не просто объявить о сохранении Алжира, но купировать Алжирский кризис "за 100 дней" (вероятно здесь – не без параллели со 100 днями Бонапарта).
2. До этого момента фактически отказывает Парижу в повиновении и принимает всю полноту власти в Алжире на себя.
3. Даёт политическому руководству в страны двухнедельный срок, чтобы сделать выбор (то, что он будет в пользу де Голля, подразумевается), а после 28 мая 1958 примет меры самостоятельно.
И вот это уже настоящий военный путч. При этом вся расквартированная в Алжире армия практически как один человек признаёт справедливыми требования генерала и идёт за ним.
В метрополии парламент превращается в клокочущий вулкан. Левые, не отрицая персонально кандидатуру де Голля в качестве нового премьер-министра, требуют соблюдения всех законных процедур и, прежде всего, сохранения действующей конституции страны, что как мы знаем, основателя движения Сопротивления категорически не устраивает. Значительная часть центристов напротив благосклонно смотрит на перемены в законодательстве, но не желает и слышать об узурпации с опорой на штыки руководящих постов в стране. Обсуждения следуют за обсуждениями, их итог непредсказуем. Тогда Салан решает подстегнуть парламентариев, а главное – наглядно продемонстрировать всем свою силу и решимость, то, что теперь уже речь не об одном только Алжире, что метрополия и её элиты никак не смогут остаться в стороне. В кратчайшие сроки планируется и реализуется так называемая операция Воскресение.
1-й ударный десантный батальон парашютистов под командованием капитана Монтея во взаимодействии с некоторыми другими частями производит 24 мая 1958 высадку на Корсике. Своих войск там мало, а главное они совершенно не горят желанием бороться со своими сослуживцами. В итоге арестовываются мэры нескольких городов, префект и зампрефекта острова, а вместо них создаётся местный Комитет общественного спасения, причём туда входят не столько даже военные, сколько живущие на острове голлисты. Они открыто требуют передачи всей полноты власти в стране де Голлю. Сам генерал при этом требует от мятежников "подчиняться своим командирам" демонстративно не поясняя имеет ли он в виду сохранение лояльности официальной власти, или же старшим по званию – вплоть до Салана, и их распоряжениям. Действующее правительство де юре объявляет блокаду Корсики, но реально ничего не может сделать, да и не особенно хочет – заметная часть его членов уже занята тем, что ищет себе место в новой политической реальности. Циркулируют слухи о том, что вот-вот парашютисты начнут высаживаться и в Париже. Решительно никто не понимает, что в этой ситуации делать и как их останавливать. Действительно у Салана были подобные планы, но к их реализации до истечения срока ультиматума он не приступал. Вечером 28 мая, за несколько часов до назначенного времени, соглашение было достигнуто. Правительство Пфлимлена уходит в отставку, причём как-бы даже задним числом – сам премьер просил о ней ещё 27-го.
Президент Рене Коти, обратившись к Национальному собранию, требует избрания премьером де Голля и передачи ему чрезвычайных полномочий для формирования правительства и, что особенно важно, пересмотра Конституции. В случае отказа парламентариев, Коти уходит в отставку, а вся исполнительная власть самоустраняется, давая возможность военным разобраться с депутатами по свойски. Те, в общем, неплохо всё понимают, а потому не артачатся - 1 июня 1958 года 329 голосами «ЗА» де Голль утверждён на посту председателя совета министров. Незамедлительно начинается работа над новой Конституцией. Её составит, естественно, не лично генерал – основным автором считается министр юстиции Мишель Дебре, но работа будет проходить под его пристальным контролем, а окончится в рекордно короткие сроки – примерно за три с половиной месяца. Уже в сентябре 1958 французам будет предложено проголосовать. Референдум 28 сентября был реально во многом плебисцитом о доверии персонально де Голлю. Не вызывает сомнений, что если бы генерал счёл необходимым позднее вновь откорректировать основной закон, то он, обладая зримой народной поддержкой, сделал бы это не задумываясь. При очень высокой явке, как в метрополии, так и в колониях, а референдум проводился и там, 82,6% голосовавших поддержали генерала. 21 декабря того же 1958 де Голль будет избран уже первым президентом обновлённой по его вкусу Пятой Республики с разгромным для конкурентов процентом – 75,5. Теперь Франция была целиком и полностью в его руках…
Стоит отметить, что за это время никто из участников военного путча не понёс никакого наказания. Непосредственно в мае 1958 де Голль писал в частной переписке Салану: «Я считаю Вас не только верным человеком с очень большими способностями, но и своим соратником и другом». 6 июня 1958 Рауль Салан был утверждён как не просто командующий 10-го военного округа, но в специальной должности главнокомандующего французскими войсками в Алжире. Впрочем уже 19 декабря 1958 генерал был переведён в Париж и вновь назначен генеральным инспектором национальной обороны. Фактически Салан постепенно сходил с военной и политической сцены – к началу 1959 ему было 60 – казалось бы, ещё не возраст для крупного полководца в высоком звании, но вот только он буквально не вылезал из войн уже многие годы. По большому счёту, так и вовсе с небольшими перерывами с самого 1917. Ну а главное – генерал полагал, что сделал своё дело, что будущее Французского Алжира теперь надёжно обеспечено, потому что на вершине пирамиды власти стоит человек с громадной популярностью, обширными полномочиями, твёрдой волей, который уже 4 июня 1958, через три дня после утверждения на посту председателя Совета Министров нанёс визит в Алжир, а там, выступая перед огромной толпой, собравшейся перед Домом Правительства, в ответ на многотысячное скандирование «Алжир французский!» и «Спасите Алжир!» ответил своим знаменитым «Я понял Вас!». Речь, разумеется, о де Голле, который в громадной степени был обязан именно Салану своим возвращением на политический Олимп.
Вот только сам первый президент Пятой Республики совершенно не желал концентрироваться на одном единственном вопросе. Его политическая программа не только не сводилась к Алжиру, но вообще уделяла ему не так много внимания. Главным для генерала, как мы помним, было возрождение величия Франции. Что его подрывало? В военной сфере – отсутствие ядерного оружия. Если США и СССР как сверхдержавы были вне конкуренции, то, помимо них, бомбой также обладала уже с октября 1952 Великобритания, к 1958 году имевшая также и вполне развитый комплекс средств его доставки. В 1956 году был дан старт китайской ядерной программе, с учётом активной помощи СССР прогресс в ней был достаточно быстрым уже за два года работы. Во Франции об этом знали. В 1959-1960 из-за резкого ухудшения советско-китайских отношений помощь будет свёрнута, из-за чего первое успешное ядерное испытание китайцы проведут лишь в 1964, но вот как раз этого французы предугадать не могли. По тем темпам, которые были взяты поначалу, можно было предполагать, что бомбой КНР обзаведётся года на 2-3 раньше, т.е. к 1961-1962. В самой Франции ядерная программа официально стартовала в декабре 1954, но по-настоящему за дело взялись только в 1957, когда началось строительство полигона для испытаний (к слову, в Алжирской Сахаре), а работы в целом были форсированы. Тем не менее, едва ли можно было ожидать результатов ранее, чем через 2 года – и это только появление первого работоспособного боезаряда. Чтобы действительно говорить о создании стратегических ядерных сил, нужно много больше. Ещё до де Голля при этом США отнюдь не горели желанием оказывать французам какую-либо помощь, тем более – такую, которую они оказали некогда Англии. Де Голль делает задачу обретения ядерного оружия одним из национальных приоритетов. Не распространяясь особенно про это публично, 3 ноября 1959 года генерал выступил с речью в Центре высших военных исследований, где заявил, что главная цель ядерной программы Франции заключается в создании полностью национальных ударных атомных вооружений, которые могли бы быть задействованы в любой точке земного шара. В конечном счёте первое испытание будет произведено уже 13 февраля 1960. Что ещё важнее – в дальнейшем развиваться отрасль военного, а затем и мирного атома будет очень быстро. Уже к концу правления генерала в 1968 Франция не будет уступать Англии по мощи своих стратегических сил, причём они будут выстроены как полностью независимые, не полагающиеся на кого-либо, кроме самой французской военной промышленности. Естественно, подобные темпы требовали больших капиталовложений, а армия и так ела гигантские средства – в первую очередь та её часть, что находилась и действовала в Алжире…
В сфере международной политики возрождение величия понималось де Голлем как обретение возможности принимать самостоятельные решения в любой обстановке, кто и как бы не навязывал Франции нечто ей невыгодное, её ущемляющее или умаляющее. Не удивительно, что незамедлительно под вопросом в Пятой Республике оказались все интеграционные проекты, в которых французы успели стать участниками на 1958 год, как хозяйственные – в частности Европейское объединение угля и стали, так и, особенно, военные, а именно НАТО. Все мы знаем, что в итоге де Голль приостановит участие Франции в военной компоненте Договора о Североатлантическом альянсе, а де факто и вовсе выйдет из организации, перестав обращать на неё какое бы то ни было внимание при принятии решений. Будет это только в 1966, но в принципе охлаждение в отношениях с бывшими ключевыми союзниками станет заметно очень скоро. При де-Голлевской стратегии развития для Франции подобное было просто неизбежно, что он, как человек умный, понимал. Равно сознавал генерал и то, что он столкнётся с бешеным сопротивлением недавних "друзей", что англосаксы пойдут на самые решительные меры, чтобы не допустить откола французов от единого лагеря Запада. Следовательно, надо быть к этому готовым и, в идеале, заблаговременно принять надлежащие меры.
А самая уязвимая для Франции точка – это её колонии. Собственно практически всё время с 1945 года страна не просто испытывает там в той или иной форме кризис – она прямо вынуждена там сражаться. Если под руководством де Голля французы отчалят от общей коалиции стран Запада во главе с США, но, естественно, не примкнут и к Социалистическому лагерю, то они вполне могут оказаться в ситуации, когда оба глобальных игрока разом будут подрывать стабильность Французской колониальной державы, провоцировать вооружённые путчи и выступления, а потом ещё и способствовать им через инструменты международной дипломатии и политики (в частности ООН). Более того, они могли ещё и координировать свои усилия. Невозможно? Собственно уже в ходе Суэцкого кризиса до подобного едва-едва не дошло – а ведь тогда Франция – это ещё вполне правоверный член коалиции ведущих капиталистических стран, как по форме, так и по сути. Одним словом, колонии могли сделаться источником громадных рисков, расходов, и, что всего хуже для де Голля, дискредитации Франции, катализатором окончательной утраты ею престижа и статуса. Так не лучше ли сбросить балласт?
Не афишируя этого громко, судя по всему, генерал ещё в период своего затворничества и ухода из политики принял для себя деколонизацию как данность. Для де Голля лично и голлизма в принципе характерно весьма почтительное отношение к нации и национальному: национальное чувство, национальное единство, национальное самоопределение и независимость. Декларируя громадную важность всего вышеперечисленного для Франции и французов, генерал был достаточно откровенен прежде всего перед самим собой, а, как следствие, и другими, признавая равные права и потребности у любой нации. Вот чем к чести своей де Голль никогда не страдал, так это даже мягкими формами нацизма или расизма. В некоторой мере, конечно, генерал находился в плену иллюзий, или, если быть более точным, европейских стереотипов. Конечно, в отношении большей части населения контролируемых Францией территорий, говорить о сформировавшихся нациях было, как минимум, серьёзной натяжкой. Но, впрочем, как раз арабы в Алжире, если на то пошло, безусловно, были нацией.
С условным идеализмом голлисты оригинальным образом сочетали в вопросе о колониях прагматизм и расчёт. Колония нужна метрополии постольку, поскольку она приносит прибыль. Если расходы на поддержание колониальной империи начинают превышать доходы, то, абстрагируясь от всего наносного, она есть вериги для государства и его экономики. Тут надо несколько слов сказать и о хозяйственной политике де Голля, а здесь генерал тоже затеял достаточно рискованные и масштабные вещи. Не говоря ни слова о социализме, не проводя никаких насильственных действий в отношении собственников, неважно мелких или крупных, не перекрывая каналов ввоза и вывоза капитала, голлисты стремились дать в государственные руки ключевые рычаги по управлению экономикой, поднять правительство здесь на подлинно командную высоту. Как это сделать? Официальным лозунгом была «ассоциация труда, капитала и кадров». В общем, довольно размытая формулировка, причём вполне себе корпоративистская по духу, а в Европе конца 1950-х у всех ещё живо в памяти понимание, что это – экономическая доктрина итальянского фашизма. А в реальности де Голль (естественно, не сам – в первую очередь здесь следует вспомнить о премьер-министре Мишеле Дебре, которому генерал в день его назначения дословно сказал «Я не собираюсь вдаваться в детали правительственной деятельности. Я ограничусь тем, что определю основные направления») начал проводить политику, получившую у экономистов название “дирижизма”.
После Второй мировой восстановление экономики проходило во многом как общенациональная государственная программа, и, как следствие к середине 1950-х во Франции возник крупный госсектор. С рынком он стыковался достаточно плохо, непрерывно нёс по этой причине убытки. Постоянно шла речь о том, что же с этим делать, причём все партии, стоявшие правее коммунистов и социалистов, подразумевали, что рано или поздно придётся проводить приватизацию, а обсуждаться должны скорее сроки, объёмы, формы, но не принципиальная её необходимость. Де Голль переворачивает доску. Вместо того, чтобы силиться (в основном неудачно) подладиться под рынок и за ним поспеть, государственная промышленность Франции начинает его направлять! За счёт чего? Во-первых, государство контролировало некоторые отрасли, имевшие решающее значение для нормального течения экономической жизни страны в целом. Например, железные дороги и вообще основную часть грузоперевозок, энергогенерацию, в существенной мере топливную промышленность, потому что огромную важность в качестве топлива сохранял уголь, а государство на 97% владело его добычей. Во-вторых, правительство теперь не шло на поводу у бизнеса в вопросе о дотациях и субсидиях, но спонсировало только те отрасли, которые считало нужным – иногда даже в ущерб другим, вытесняя не желающих сотрудничать и играть по новым правилам игроков с рынка. Ну а во главе всего стоял… всеобъемлющий экономический план! Да-да, тот самый, который “страшно неэффективный”! Ещё в 1946 году во Франции появился государственный комиссариат по планированию. Он составлял планы – строго обязательные, но исключительно для госсектора. С приходом к власти голлистов всё стало по-иному. Официально система планирования стала индикативной, т.е. не требующей жесткого выполнения и достижения строго указанных цифр, но ориентирующая экономических агентов и демонстрирующая потребности государства. На этой основе планирование было распространено на всю хозяйственную сферу, в том числе на частника.
Вот только на деле план оставался для госсектора всё таким же обязательным, как и прежде, а он в свою очередь, сделавшись локомотивом всего национального хозяйства, вынуждал считаться с “необязательным” планом всех экономических агентов страны. И система работала. В значительной мере по той причине, что государственные предприятия не узурпировали лидерство за счёт административного принуждения, но объективно во многих случаях занимали ведущие позиции в соответствующей отрасли не только в национальном, но и европейском масштабе. Государство брало на себя задачу обеспечения их наиболее квалифицированными кадрами, причём порой начинало их целенаправленно выращивать едва не со школьной скамьи. Принципиальным пунктом было и теснейшее сотрудничество с наукой – госсектор получил крупные дотации на обновление основных фондов, чтобы уже к концу первой трети 1960-х стать на острие научно-технического прогресса. Де Голль руководил страной всего 10 лет, так что ряд начатых в его эпоху проектов полноценно дали отдачу лишь в более поздние периоды. Но просто для справки – на сегодняшний день именно Франция, которая некогда была далеко не первой в ядерной гонке, является страной с наибольшей долей выработки ядерной энергии в общем энергобалансе – 71,6% на 2018 год. По валовой выработке французы уступают только американцам (да, отечественных атомщиков они тоже оставили за кормой – впрочем, здесь на темпы нашего развития очень серьёзно повлияли 90-е, как в смысле общего тогдашнего развала и раздрая, так и поскольку после Чернобыля на всём пространстве бывшего СССР отношение к мирному атому стало сугубо отрицательным – и только в последние несколько лет, слава богу, начало выправляться). Франция является крупнейшей в мире страной-экспортёром электроэнергии. Основы для этих величин были заложены именно при де Голле.
Ну да вернёмся к нашей главной теме. Колонии в эту систему вписывались плохо. Ввести их в плановую систему было непросто, тем более – в том случае, если возникнет некая нестабильность. Вообще, при том, что метрополия не могла обеспечить полностью свою обширную империю, была неспособна “закрыть” колонии от внешних игроков, то они превращались в рамках выстраиваемой системы в источник непрерывных проблем, способный вовсе подорвать самые основы дирижизма. Государство при де Голле в принципе несло весьма крупные расходы – на госсектор и его развитие, а это уже громадные капиталовложения, на социальную политику, на стабилизацию финансов – голлисты провели деноминацию франка и весьма решительно боролись с инфляцией. Внезапные и крупные военные траты могли оказаться той не соломинкой даже, но полновесным тюком, который сломает спину верблюда. Их нужно было избежать любым способом…
Тем силам, которые вели де Голля к власти, чтобы он спас Французский Алжир - Сустелю, Салану, другим генералам, пье-нуарам, стоило бы обратить внимание уже на результаты Конституционного референдума сентября 1958. Там, помимо прочего, принимались и положения, определяющие новый статус колоний как частей Французского Сообщества. Французская Гвинея – единственная из всех – проголосовала против нового основного закона. Это было 28 сентября 1958. А уже 2 октября того же года она получает независимость. Удивительная, рекордная быстрота! Уже здесь можно было заметить признаки истинного отношения и самого де Голля, и основной части его команды к вопросу о колониях. 16 сентября 1959 года в публичной речи де Голль впервые обмолвился о том, что Алжир имеет право на самоопределение. Вот это уже, конечно, заметили, но сочли риторическим приёмом, скрывающим истинные цели генерала, словами, адресованными внешним наблюдателям. Тем более, что примерно в это время, по истечении первых полутора лет своего правления, если считать и премьерский период, Де Голль начинает делать довольно много весьма громких заявлений. В ноябре 1959 генерал выступает со знаменитой речью, где прозвучала до сих пор периодически всплывающая фраза о “Европе от Атлантики до Урала”. Масштабно, концептуально, но размыто до того, что некоторые политики поняли генерала не просто превратно, а практически прямо обратным образом по отношению к тому смыслу, который он сам вкладывал в слова. Например, Никита Хрущев был возмущен высказываниями Де Голля и дал указание срочно выяснить у французов, что имеет в виду их президент, выступая с такими идеями, и не помышляет ли он расчленить Советский Союз. Был подготовлен срочный запрос. Ответ последовал в весьма своеобразной форме. На встрече с советским послом С.А. Виноградовым Шарль де Голль сказал: «Придет время, когда мы будем строить Европу вместе с Советским Союзом». Генералу не особенно поверили – в Москве газета «Правда» называла «ось Бонн - Париж» орудием реваншизма», в том числе используя как аргумент пресловутое высказывание о “Европе от Атлантики до Урала”. В гораздо большей мере Москва верила не словам, а делам, а они пока ещё были впереди… Так или иначе, но, действительно, первый президент Пятой республики нередко выражался так, что его можно было понять двояко, да и он сам в разных ситуациях мог делать разный акценты. Хрестоматийный пример – его “Да здравствует свободный Квебек!”. Одним словом, до 1960 года лишь очень немногие правые радикалы подозревали генерала в намерении бросить Алжир. Мелькавшие сигналы воспринимались и интерпретировались неверно, или игнорировались вовсе.
Тем более, что в самой Северной Африке шли самые масштабные бои со времён 1942-1943 годов. Салан, покидая свой пост главнокомандующего, передал дела генералу Морису Шаллю. Опытный авиационный командир, который принимал участие в разработке плана действий французской авиации в ходе операции Мушкетёр (т.е. союзной интервенции в ходе Суэцкого кризиса), где ВВС Франции проявили себя с самой лучшей стороны, в Алжире он должен был повысить до возможного максимума степень оперативности реакции элитных и мобильных войск на возникающие угрозы. И он взялся за дело всерьёз – Салан в этом смысле сделал верную ставку. Вообще период второй половины 1958 – 1959 годов был наиболее горячей фазой войны, если говорить о ней именно как о вооружённой борьбе в поле, а не о контртеррористической городской герилье и межэтнических столкновениях ополчений.
Что конкретно было сделано сторонами? Во-первых, французы довели до ума свои заградительные линии на границе с Марокко и Тунисом. Строить их начали раньше, но теперь это были уже не наскоро возведённые и простенькие инженерные преграды, а настоящий шедевр полевой фортификации своего времени. Речь, конечно, идёт не о ДОТах или даже блиндажах – задачи выдержать массированный штурм никто и никогда перед строителями не ставил. Ключевым было обнаружение пытающихся инфильтроваться в Алжир групп боевиков и их максимально возможная задержка. А это означает мины. Ставили их много, даже очень. Точной цифры в русскоязычных источниках автору найти не удалось, но суммарное число мин, обезвреженных алжирскими военными с момента обретения страной независимости в 1962 и до февраля 2010 года, составило 437 000, из которых 367 000 противопехотных . Большую помощь алжирцам здесь в 1962-1963 оказал Советский Союз. Наши сапёры описывают устройство французских заграждений так:
На 1 км французской зоны заграждений приходилось от 10 до 20 тыс. мин. Заграждения создавались на глубину 3 — 5 км и состояли из 5 — 6 полос проволочно-минных заборов-заграждений и так называемых «глубинных» минных полей без проволочных заграждений. Забор состоял из трех рядов металлических кольев с двадцатью нитями колючей проволоки. Земля внутри забора была буквально нашпигована минами: на 10м — несколько выпрыгивающих осколочных противодесантных мин, осветительная мина и до 50 пластмассовых противопехотных мин.
Силами СССР удалось скорее в сравнительно сжатые сроки проделать проходы в критически важных для установления связи Алжира с внешним миром местах. Что до полного разминирования, то долгие годы к этой задаче вовсе толком и не приступали, просто обходя минированные районы стороной. Процесс не окончен полностью по настоящее время – в январе 2010, например, было обезврежено 5000 мин. Точные карты минных полей французы предоставили алжирцам только в 2007. Подробностей ни та, ни другая сторона не публикует, но по разным данным речь идёт о величинах от 3 до 11 миллионов мин! Впрочем, едва ли стоит этому удивляться – протяжённость так называемой Линии Мориса (по имени уже упоминавшегося Мориса Бурже-Монури в бытность которого министром национальной обороны началось её возведение), отделявшей Тунис от Алжира, составляла порядка 300 километров. На западе в приграничной алжирско-марокканской зоне её аналог был ещё длиннее… Кроме мин активно использовалась колючка, а также в качестве ноу-хау радиолокационные станции и системы обнаружения, причём в существенной мере автоматизированые – настолько, насколько это было возможно в реалиях времени. Не будет преувеличением сказать, что ничего подобного никто ещё не строил в мировой военно-инженерной практике.
Насколько эффективными были линии? Смотря с какой стороны взглянуть на дело. Предотвратить проникновение отрядов ФНО с их баз в граничащих с Алжиром странах, равно как и уход через границу алжирцев в Тунис и Марокко, чтобы присоединиться к боевикам в их лагерях подготовки, они были неспособны. Части Армии национального освобождения неоднократно, даже систематически проходили через заграждения. С другой стороны мины и прочее решающим образом влияли на два очень важных для ФНО фактора – скорость и скрытность действий. Проникнуть в Алжир так, чтобы французы этого вообще не засекли, стало очень трудно. Но хорошо, факт приближения группы боевиков обнаружен, что дальше? А вот здесь мы переходим ко второму пункту и вспоминаем о мобильности и скорости реагирования, как главных принципах построения французами своей военной машины в регионе. В идеале схема выглядела следующим образом. Если удавалось установить, что величина отряда Армии национального освобождения невелика, то по нему непосредственно во время пересечения Линии, или в самом скором времени после наносила уничтожающий удар французская авиация, результаты действий которой потом уже только контролировались небольшими, но хорошо вооружёнными и подготовленными патрулями на вертолётах. Если же размер группировки ФНО был сравнительно велик, то ей давали возможность несколько углубиться внутрь Алжира, выдвигая ей в тыл на отсекающие позиции обычную армейскую пехоту и бронетехнику и высаживая на фланге парашютистов, которые и атаковали врага одновременно в ударом с воздуха. Судя по тому, что удалось перевести автору, темпы действий уже в первой половине 1958 года были достигнуты в 1,5-2 часа практически для любой точки в окрестностях Линии. Если это правда, то генералам Салану и его сменщику Шаллю остаётся только поаплодировать. Конечно, мы можем усомниться в данных французов. Но здесь самое время перейти к конкретно-хронологическому описанию боевых действий.
Линии начали функционировать в самом конце 1957. Самой большой проблемой, которую они создали для ФНО, был вопрос с переброской даже не людей, а вооружений. Если в целом Алжир не был закрытой территорией, туда можно было попадать легально или полулегально, а уже потом на месте объединять вновь отряды, которые тренировались и налаживали взаимодействие за рубежом, в частности в Тунисе, то вот везти стволы, а тем более нечто мощнее и тяжелее стрелковки, оказалось весьма непросто. Осенью 1957, несмотря на дипломатическое давление, которое Франция оказывает на тунисское правительство, в месяц только по этому каналу перевозилось не менее 2000 единиц оружия. С началом зимы эта величина будет непрерывно сокращаться, чтобы превратиться на какое-то время в совсем уже тонкий ручеек. Несколько попыток прошибить Линию Мориса лобовыми ударами в декабре-январе приводят ФНО только к большим потерям. Тогда наступает время подкопов и тайных ночных переходов. И первое, и второе оканчивается успехом гораздо реже, чем того хотели бы полевые командиры Армии национального освобождения. С января по май 1958 на границе идет почти непрерывная серия небольших, но ожесточённых сражений. Французские потери достаточно высоки: 273 солдата и офицера убиты и 800 ранены. Однако потери ФНО куда тяжелее – около 4000 убитых, 590 пленных, отправляющихся в тюрьму или на казнь. Это были лучшие, наиболее подготовленные силы боевиков. Было перехвачено и конфисковано огромное количество оружия. Ну а прежде всего, Алжир оказался «запечатан». Помощь извне почти перестала поступать катибам во внутренних областях. К лету 1958 Франция практически выиграла битву за границу.
Параллельно свой вклад в общее дело вносила и французская разведка. В рамках так называемой “Синей операции” так же известной как Синий заговор, начатой в самом конце 1957 года, ФНО, причём по нескольким каналам сразу, были слиты фальшивые списки лиц из их рядов, якобы являющихся информаторами французской армии. Расчёт на то, что в Армии национального освобождения неизбежно должны будут начать внутренние чистки и всё им сопутствующее вполне оправдался. Уже в начале 1958 года Синяя операция дала свои первые плоды. А дальше, по мере того, как успехов на поле боя у ФНО становилось всё меньше, и, как следствие, начался поиск причин и конкретных виновных, провокация и вовсе получила масштабное и даже не вполне ожидаемое самими организаторами развитие, подстегнув внутреннюю борьбу за власть среди повстанцев. В третьем и четвёртом вилайетах (оперативных зонах) целый ряд отрядов-катибов Армии национального освобождения, в том числе успешно конспирировавшихся от французов, оказались весьма серьёзно ослаблены. Всего же Синий заговор по ряду оценок стоил ФНО и сочувствующим боевикам несколько тысяч жизней, отнятых своими же… Оценки потерь составляют 3000 человек в вилайяте III (Кабилия), 2000 человек в вилайяте I (Авресе), 1500 человек в вилайяте IV (город Алжир) и 500 человек в вилайе V (Оран). Помимо прочего эти весьма жестокие разборки внутри самого движения отпугнули от него немало возможных сторонников.
Всё вышеперечисленное существенно ослабило повстанцев. Казалось бы, самое время для нанесения окончательного, добивающего удара и полного разгрома Армии национального освобождения. Однако французы в большей степени оказываются заняты решением не военных, но политических задач. Прежде всего речь идёт об организации на территории Алжира референдума по Конституции Пятой республики, который во многом изначально предполагался, а потом и совершенно окончательно стал восприниматься как плебесцит о будущем Французского Алжира. Провал Конституции, или же организованный бойкот (а именно к нему скоро начал призывать ФНО) были бы очень тревожными сигналами, а главное – в крайне невыгодном свете представляли бы ведущуюся в Алжире борьбу международному сообществу. Напротив, большой процент голосов «ЗА» мог бы стать не только мощным пропагандистским козырем, но реальной основой для сближения пье-нуаров и коренных алжирцев. На обеспечение безопасности и должной массовости голосования бросаются все силы. ФНО в ускоренном порядке решает сделать ответный ход: преодолев внутренние разногласия и умерив амбиции отдельных полевых командиров, что в реалиях конца лета 1958 стоит признать большим успехом, повстанцы формируют – естественно за пределами Алжира – Временное правительство Алжирской Республики. Не управляя реально ничем, ввиду отсутствия сколь либо существенных подконтрольных и при этом населённых районов в собственных заявленных государственных границах, тем не менее, оно, прежде всего, оказалось достаточно респектабельно выглядящим, чтобы начать ездить по всему миру, встречаться с дипломатами и официальными лицами, вообще создавать ощущение, что, появись на карте мира страна Алжир, во главе её встанет не бородатый изувер, вроде тех, что покуражились некогда в Филиппвиле, а вполне образованные, чисто выбритые молодые люди в костюмах, умеющие в современную политическую терминологию и даже риторику, договороспособные, а главное – заинтересованные в мирном развитии своей земли.
Но всё это – для стороннего наблюдателя, для потребления иностранцами. В самом же Алжире возникновение Временного правительства судя по всему было воспринято с равнодушием, если не раздражением. Реальные возможности ФНО после постройки Линий снизились – и люди это знали и чувствовали. 28 сентября 1958 референдум оканчивается полным триумфом. 96% проголосовавших высказались за Конституцию, причём это было 75% от всего населения Алжира. Впервые в истории региона в волеизъявлении приняли участие и женщины, что для Северной Африки и вовсе было сенсацией и подрывом устоев. 3 октября лично де Голль, прилетев в один из крупнейших городов Алжира – Константину – произносит речь, общий смысл которой сводится к тому, что теперь, после референдума, Алжир и Франция останутся вместе навсегда. Демонстративно разрабатывается, принимается и пропагандируется инвестиционный план для региона, предполагающий крупные вложения и весьма длительные сроки за которые они окупятся – т.е. внушается мысль о том, что французы до такой степени уверены в прочности своего положения в Алжире, что готовы эту уверенность конвертировать в реальные и большие деньги.
Ну и, конечно, не отстали и военные. Ободренные и воодушевлённые, они приступили к реализации планов, выработанных ещё в первой половине 1958, после того, как Линии продемонстрировали свою эффективность. До настоящего времени, несмотря на огромные сложности, с которыми сталкивался ФНО, именно в его руках находилась инициатива. Французы реагировали, принимали достаточно эффективные, но контрмеры. Теперь генерал Шалль решил, что настало время для коренных перемен. На осень 1958 суммарная численность ВС Франции в Алжире (не считая флота, а также жандармерии) составляла 475 000 человек – громадная цифра. Для сравнения во время Второй мировой войны в 1940, незадолго до того, как развернулась западная кампания вермахта, отмобилизованная на защиту своего отечества армия французов состояла из чуть более чем 2 миллионов человек. Велико было и количество техники – одних только самолётов свыше 1100 машин – порядка 70% всего авиапарка ВВС, пригодного для боя. Ну и, конечно, значительное число бронетехники, артиллерии, инженерных и специальных машин – ничем подобным ФНО не располагал в принципе. В рядах Армии национального освобождения насчитывалось примерно 50 000 бойцов, из которых у части отсутствовало сколь либо современное вооружение. Казалось бы, преимущество французов носит подавляющий характер. И, если бы существовала некая условная линия, которую обороняли бы повстанцы, а ВС Франции штурмовали её, то, несомненно, первые потерпели бы быстрое и полное поражение. Вот только точка для приложения усилий отсутствовала.
В этом и была главная проблема. Единственно возможной формой борьбы, кроме полицейских по своей сути акций в городах, а также охраны границы (т.е. Линий и всего с ними связанного), была поэтапная зачистка громадных и зачастую почти безлюдных районов, создающих буквально априори проблемы с логистикой для любой появляющейся там более-менее крупной армии. А главное – речь идёт о столь значительных пространствах, что для некоей облавы, для наводнения их войсками не хватило бы даже и пресловутой без малого полумиллионной группировки. Действия же отдельных групп могли оказаться как совершенно бесполезными, так и крайне рискованными. Если какой-нибудь отряд призывников попал бы в засаду и был бы там разгромлен, то, помимо прямых потерь, можно было получить ещё и оглушительной силы политический взрыв в метрополии. Вот и выходило долгое время, что воют почти что одни только парашютисты и ещё кое-какие специальные подразделения. Их можно было сбросить с неба иногда прямо на голову врагу, но полностью уничтожить одним ударом отряд Армии национального освобождения даже этим профи удавалось редко. А блокировать пути отхода не выходило. Бойцы ФНО растворялись в громадности своей родины (для справки Алжир – одна из самых больших стран Африки), причём, хотя их было и не так много, но почти везде сколько то надёжных сторонников, готовых помочь повстанцам укрыться, у них находилось.
Что же придумал генерал Шалль и другие французские генералы, приложившие руку к плану, получившему название от фамилии командующего (что, к слову, свидетельствует о том, что Шалль твёрдо решил поставить на кон свою репутацию)? Первое – это теснейшая связь с разведкой. Отныне удар должен наноситься не тогда, когда будет обнаружен уже куда-то бредущий отряд ФНО, а по сведениям, предоставленным агентурой, либо информацией от охраняющих свои сёла харки, от воздушной разведки, роль которой (и не мудрено – вспомним, что Шалль – офицер именно ВВС) резко возрастает. По базам. По любой точке, где боевики Армии национального освобождения сочтут для себя возможным остановиться хоть бы и не короткий привал. Создается единый Межведомственный координационный информационный центр, куда стекается тотально вся информация из любых источников, включая допросы, анонимные сообщения, даже слухи и сплетни. Как только офицеры, работающие в центре, считают достаточно высокой вероятность того, что лагеря ФНО находятся там-то и там-то, незамедлительно на место отправляется ударная группа на вертолётах. Естественно, ложных вызовов было немало, но, пускай ценой постоянного напряжения и литров топлива, французы реально смогли добиться того, что у повстанцев земля стала гореть под ногами. Особую роль сыграло и то, что местность в Алжире открытая. Будучи раз застигнутыми врасплох, затем затаиться отказывается весьма непросто. Это вам не джунгли Индокитая!
Но это, разумеется, не всё. Новую роль приобретают харки. Знающие свой район, округу, а равно и тех, кто в ней живёт, эти люди легко могут обнаружить чужаков. Из охранной роль алжирских помощников становится в большей мере разведывательной. А порой – и ударной. За время войны уже стало вполне понятно, на кого из местных французы могут твёрдо полагаться. Для целого ряда добровольцев, которых (нередко вместе с семьями) ФНО приговорил к смерти как предателей народа, пути назад было отрезаны. Соответственно теперь зачастую к тем же парашютистам, действующим в качестве основной силы, добавляется и небольшой, в каждом регионе свой, но вполне сплочённый и боеспособный отряд харки, который существенно повышает такую важнейшую для успешных действий против Армии национального освобождения характеристику, как непрерывность в преследовании.
Местные уроженцы порой знают маршруты и ключевые точки, естественные укрытия, водоёмы и тому подобное даже лучше, чем партизаны ФНО.
Вторым же китом плана Шалля становится общая активизация и последовательность действий, большая решительность. Отныне что эффективно, то и хорошо. Референдум был (и не без некоторых оснований) сочтён военным командованием высшей санкцией на поддержание порядка любыми мерами, вещью, стоящей над обычными законами. Отныне начинают шевелиться и призывники. После удара элитных сил они в ускоренном порядке прибывают в близлежащие селения, вплоть до самых мелких, разворачивают там линию обороны, не давая ФНО и помыслить о насильственном занятии того или иного населённого пункта. Теперь выйти из затягивающейся петли можно только мелкими группами или даже поодиночке, скрытно. Но и здесь – новшества, вызывающие большие проблемы для повстанцев. Свобода передвижения теперь жестко ограничивается, проводятся достаточно суровые фильтрационные меры. Не то чтобы особенно жестоко в рамках тактики коллективной ответственности запугивают всех, но вот с теми, кто вызывает подозрения, не церемонятся. В целом процесс начинается почти что повсеместно и единовременно, ограничиваясь только нехваткой элитных соединений. И идёт как непрерывный конвейер. Там, где налицо глубокие корни ФНО и лояльность к партизанам населения, фильтрации заканчиваются массовыми переселениями в лагеря временного размещения — «лагеря перегруппировки». Жизненные условия в таких лагерях были, как правило, неудовлетворительными, что не прибавило алжирцам симпатий к Франции, однако повстанцы более не могли рекрутировать новобранцев и получать продовольствие в выселенных районах. К 1960 году затронуто подобного рода мерами оказалось более двух миллионов человек.
Операции следовали одна за другой. В период с февраля 1959 года по сентябрь 1960 года военные операции, предусмотренные планом Шалля, прошли через весь северный, обитаемый Алжир с запада на восток от Оранского района и до считавшегося наиболее трудным Северного Константинского. Причём план жил и после ухода его автора. Уже в апреле 1960 года, когда Шалль сдал свой пост генералу Крепину , были проведены последовательно операции Цикада (24 июля-24 сентября 1960 года) , Прометей (апрель-ноябрь 1960 года), Искры и Трезубец, которые в свою очередь также были развиты и продолжались до апреля 1961 года.
Впрочем, основным периодом действий французов в рамках плана Шалля всё же считается вторая половина 1958 и 1959 годы. И за это время они добились впечатляющих успехов. По советским данным, в 1959 году ФНО потерял убитыми до 50 % командного состава, были выведены из строя командующие всеми военными округами. Согласно французской статистике, с конца 1958 по конец 1959 года противник потерял больше людей, чем за весь предшествующий период войны – не менее 25 000 человек. Целый ряд исследователей, причём не только французов, вовсе считает, что к концу 1959 Франция достигла, в общем и целом, военной победы, разгромила и дезорганизовала Армию национального освобождения, которая, собственно, перестала быть армией – действовали только автономные подразделения не более взвода, почти лишилась пополнения снаряжением, в существенной степени – живой силой, перешла от боевых операций к террористическим действиям и разного рода диверсиям и саботажу. Свой резон у такой точки зрения есть. Помимо материальных утрат ФНО впервые столкнулся и с упадком боевого духа. Всё меньше людей верило в то, что ВС Франции получится одолеть силовыми методами, росло раздражение по отношению к оторванным от реальной борьбы структурам Временного правительства, находящимся в безопасности и комфорте (на деле, конечно, относительных) за границей. Впервые перестали жестоко и оперативно караться “отколовшиеся” от движения. А главное – появились командиры, в том числе довольно авторитетные, готовые пойти на переговоры с французами. Например, 10 июня 1960 года в Елисейский дворец был тайно доставлен глава Вилайета IV Си Салах, который был готов на определённых условиях прекратить сопротивление. И он был не одинок – имелись и другие…
И, тем не менее, 16 сентября 1959, де Голль объявит о том, что Алжиру ещё только предстоит определить свою судьбу. И предложит три варианта:
- Отделение и полная независимость.
2. Полная интеграция с Францией – алжирские департаменты равны французским департаментам, равно как и права их жителей.
3. Автономное правительство в Алжире, ассоциированное с Францией, берущей на себя целый ряд полномочий в сфере дипломатии, обороны, финансов, образования и некоторых других.
О сроках и формах выбора между этими предложениями генерал не сказал ничего.
Почему? Ведь, казалось бы, победа уже не за горами, а Франции, впервые за долгие годы с самых 1930-х удалось достигнуть крупного военного успеха. Французский Алжир сохраняет единство с метрополией, итоги референдума по Конституции 28 сентября 1958 вот-вот будут воплощены в жизнь… В действительности всё было куда сложнее. Некогда де Голль сказал, что возвращение к миру можно считать состоявшимся, когда число «засад и нападений со смертельным исходом» в Алжире будет меньше 200 за год. В действительности в 1959 и 1960 в среднем количество террористических атак доходило до 300 в месяц – от единичных бросков с ножом на соседей пье-нуаров и до мощных и хорошо спланированных взрывов. Причём, чем более крепким орешком становилась армия, чем меньше шло именно боевых действий, тем больше гибло гражданских. В 1960-м году в Алжире погибнет 3700 французов. Из них военных – менее половины. И, что всего хуже, хотя число алжирцев, которые лично готовы взяться за оружие, падает, количество тех, кто поддерживает подобные действия, растёт. В октябре 1959 генерал Шалль заявил перед своим штабом "их пропаганда лучше, чем наша”. И это действительно было так. Кроме мира ради мира французы вообще, тем более – военные, де факто взявшие на себя задачу агитации и информирования, ничего предложить не могли. Все бизнес проекты и инвестиции, обещанные правительством, оказались на поверку липой. Никто в Алжир вкладываться по доброй воле не желал. На него можно было только выкинуть государственные деньги. Экономический блок голлистов этого делать не собирался. А те, кто говорил о независимости, могли, пусть и демагогически, порой противореча себе же в некоторых пунктах, обещать очень и очень многое. Дополнительного веса словам придаёт тот факт, что за рубежом Временное правительство алжирской республики пользуется растущей популярностью и признанием не только в арабском мире и Социалистическом лагере (включая Китай), но и в странах третьего мира и даже у союзников Франции (например, в США и Федеративной Республике Германии).
Если война окончена, то нужно выводить войска. В самой Франции к этому призывают непрерывно и всё более сильно. К извечному вопросу о дороговизне содержания полумиллионной группировки, добавился и вопрос о призывниках. Француженки хотят своих мальчиков домой. Особенно сильно давят на правительство в этом вопрос левые – это один из немногих оставшихся у них козырей в политической борьбе после установления режима Пятой республики, бывшего фактически единовластием де Голля. Раз генералы твердят, что кругом одни успехи, то пускай проводят демобилизацию! При этом все, кто реально находятся в Алжире, понимают, что делать этого никак нельзя – будет взрыв и немедленно. Полковник Бигеард на встрече с президентом так охарактеризовал обстановку: “Умиротворение похоже на мираж. Прогресс неоспорим, но он может закрепиться только со временем”.
А де Голль не видел этого времени. Он вместо этого видел, что долгосрочное решение проблемы недовольства алжирцев возможно только при их уравнивании в правах с жителями метрополии. А тут могут возникнуть очень серьёзные и неожиданные издержки. Генерал, весьма прозорливо, стоит добавить, предвидел и проблемы культурной интеграции арабов во французское общество, и фактор демографического давления, столь актуальные в наше время для Франции современной. В марте 1959 первый президент Пятой республики – естественно непублично – говорил об этом так:
Мусульмане, вы их видели? Если вы посмотрите на них с их тюрбанами и джеллабами, то вы не можете отрицать, что они не французы! Те, кто выступает за интеграцию, имеют мозги колибри, даже если они и считают себя очень умными. Попробуйте смешать масло и уксус. Встряхните бутылку. Через некоторое время они снова разъединятся. Арабы – это арабы, а французы – это французы. Вы верите, что французское ядро может поглотить 10 миллионов мусульман, которых завтра будет 20 миллионов, а послезавтра 40? Если мы будем заниматься интеграцией, если все арабы и берберы Алжира будут считаться такими же французами, как прочие, то что будет мешать им переехать в метрополию, когда уровень жизни там намного выше? Моя деревня больше не будет называться Коломбе-ле-Дёз-Эглиз (эглиз – церковь), а Коломбе-ле-Дёз-Муски (муски – мечеть)!
В общем, скепсис Де Голля относительно Алжира постепенно нарастал. Как победить в войне – это уже проблема, но всё же решаемая. Как потом жить в мире?
Как уже говорилось выше, значительная часть сторонников Французского Алжира, судя по всему, решила, что президент всего лишь оказался вынужденным пойти на определённую хитрость, риторический приём для внешних сил. Реальность была иной. Судя по всему уже в сентябре 1959 де Голль принял решение о проведении широкой деколонизации. Почему? Кое-что о сложностях, связанных с наличием колоний, в рамках общеполитического курса генерала говорилось выше. Но в первую очередь уже за год существования Пятой республики стало понятно, что, вопреки надеждам её первого президента, новая Конституция не изменила сущности отношений метрополии и подконтрольных ей регионов. В одной из прошлых частей мы уже останавливались на том, что такое было Французское сообщество, как оно пыталось вовлечь народы французской державы в общий процесс управления, равно как и распространить на них отблески общефранцузского величия и славы. И о том, как повсеместно и местные элиты, и массы, предпочитали этому журавлю в небе возможность устанавливать свои порядки в собственном доме. Механизм так и не заработал. Колонии остались колониями. Каждая из них могла внезапно сделаться новым Индокитаем, или даже Алжиром. И генерал, полагавший, что решимость – ключевое качество лидера, и что полумеры – путь в никуда, принимает решение и рубит сплеча…
В декабре 1959 года 1960-й по решению ООН был провозглашён Годом Африки. Ничего такого уж особенного в этой связи не предполагалось. Основным поводом, пожалуй, было ожидавшееся обретение независимости двумя странами – бывшим Итальянским Сомали, где послевоенный переходный период наконец подходил к своему концу, а главное обширного и известного как одиозный пример зверств колониализма Бельгийского Конго. В реальности героем Года Африки стала Франция и де Голль. Территории обретали свободу просто в пулемётном темпе, в том числе те, где никто толком об этом даже не просил. 1 января 1960 независимым становится Камерун. 27 апреля – Того. 20 июня – Мали и Сенегал. 26 июня – Мадагаскар. 1 августа – Бенин. 3 августа – Нигер. 5 августа – Буркина-Фасо. 7 августа – Кот-д’Ивуар. 11 августа – Чад, 13 августа – Центральноафриканская республика. 15 августа – Республика Конго (французское). 17 августа – Габон. 28 ноября – Мавритания. Всего 14 государств (а суммарно в течение Года Африки независимость на континенте получат 17 стран). Абсолютный рекорд – такого не было никогда раньше – и не будет никогда в дальнейшем. Вероятно, до некоторой степени спешка была даже намеренной – чтобы не позволить нигде создаться полновесным предпосылкам для подлинно самостоятельного существования и государственности и, как следствие, сделать неизбежным сохранение существенного влияния французов на дела. Но, как бы то ни было, за один год Франция из громадной колониальной державы превратилась в… нет, пока ещё не полностью национальное государство французов. У неё оставались разбросанные по всем океанам островные владения, крохотное Джибути, контролирующее, однако, вход в Баб-эль-Мандебский пролив. И Алжир.
Впрочем, пока шёл процесс, о последнем никто не знал. Количество слухов и страхов было огромным. И в метрополии и, особенно, в самом Алжире среди пье-нуаров слова де Голля из его речи от 16 сентября 1959 получили совершенно иной вес и звучание. Стало очевидно, что ни масштаб прежних плебисцитов, ни пафосность их проведения, ни юридическая сила законов – в том числе высшего, ничего не гарантирует. Начало стремительно нарастать разочарование. Открыто винили генерала пока немногие, но зато с удовольствием обрушивались на левых, которые представили прорыв в деколонизации как во многом следствие их давления на правительство. Начались эксцессы. Ещё в ноябре 1959 в Париже стреляли в известного левого политического деятеля Франсуа Митеррана (будущего президента Франции) за 1960-й год состоялось ещё несколько нападений. Политические убийства и террор неожиданно выходят на повестку дня метрополии.
Но куда важнее было другое событие. 14 января 1960, причём не во французской, а в немецкой газете Зюйддойче Цайтунг было опубликовано интервью генерала Массю – знаменитого командира парашютистов, в котором он сказал, что часть армии уже пожалела о том, что некогда снова попросила де Голля прийти к власти, что она не понимает его политику и разочарована тем, что он ведёт себя как “человек левых”. Более того, Массю заявил, что “Армия – это сила. Она её ещё не демонстрировала, поскольку не возникало повода для подобной демонстрации, но вскоре использует свою власть в одном конкретном случае”. И не важно, что дальше говорилось о поощрении (не вполне стыкующемся с законом) создания местных отрядов самообороны. Прозвучало высказывание всё равно как намёк на возможность нового путча. Не заметить такого громкого демарша было нельзя. Но вести себя можно было по-разному. Де Голль вместо публичного и внятного ответа предпочёл просто снять Массю и отправить его в одну из провинций метрополии. Перед этим боевому генералу ещё и устроили, судя по всему, весьма унизительную выволочку в Елисейском дворце. После неё тот позвонил своему начальнику штаба Антуа Аргуду и был несдержан в выражениях. Трубку же, очевидно, слушали. В результате к полковнику Аргуду пришли, и он был вынужден давать показания, общий смысл которых – его, лояльного офицера, подбивали на государственный переворот. Де Голль распоряжается наблюдать за всеми алжирскими генералами. Те, чувствуя это, воспринимают происходящее как прелюдию к окончательной сдаче Алжира. 22 января 1960 генерал Шалль, главнокомандующий всеми войсками в Алжире, на совещании по вопросам войны потребовал от де Голля подтвердить курс на борьбу с ФНО и в поддержку тех, кто сражается с боевиками. Президент в ответ не только отклонил все претензии, но впервые открыто огласил то, что его собственная позиция – самоопределение это лучший вариант для Алжира. Думается нетрудно вообразить, что эти слова значили для собравшихся генералов и лично для Шалля.
Сложно сказать, допустил ли кто-либо из них сознательную утечку информации, или всё произошло само собой. Второй вариант возможен, так как в целом даже и без последнего президентского изречения скандал вышел достаточно громкий, не заметить его чуткие до подобных вещей пье-нуары не могли. Последствия себя ждать не заставили. В конце января 1960 в Алжире (городе) начались события, вошедшие в историю как “неделя баррикад”. Выступлением руководили Пьер Лагайярд, Жозеф Ортиз и Робер Мартель. Иногда в русскоязычных материалах можно встретить информацию о том ,что они были студентами. Это неверно. К первому из этой тройки нам стоит присмотреться повнимательнее – он ещё сыграет довольно значительную роль в будущем. Уроженец метрополии, почти всю жизнь Лагайярд прожил в Африке – в возрасте одного года он вместе с семьёй переехал в городок Блиду в 50 километрах от Алжира. Позднее Пьер изучал юриспруденцию в Алжирском университете, по окончанию которого стал практикующим адвокатом в Блиде. Когда началась война, Лагайярд оказывается в армии, причём не где-нибудь а среди реально сражавшихся на переднем краю парашютистов, однако уже в 1957 он был демобилизован в звании второго лейтенанта (су-лейтенента) запаса. Тем не менее, опыт службы и противостояния ФНО изменил дотоле мирного юриста. Пьер Лагайярд в том же 1957 году возглавляет так называемую Генеральную ассоциацию студентов Алжира. В действительности к студенчеству она, как и сам её руководитель, имела достаточно косвенное отношение, сделавшись оплотом и организующей силой правой пье-нуарской молодёжи. Её вождь довольно быстро смог добиться тесного контакта своей структуры с полулегальными отрядами самообороны, разжиться оружием и телохранителями. Эксплуатирующий стиль милитари, всегда в камуфляже, красном берете и с бородой Лагайярд внешне смахивал на какого-нибудь латиноамериканского революционера. И, хотя его взгляды и были совершенно иными, методы у главы Генеральной ассоциации студентов были вполне революционными.
Некогда в мае 1958 именно Пьер Лагайярд возглавил атаку на колониальную администрацию. В 19 часов 15 минут 12 мая 1958 Лагайярд с группой вооруженных мятежников ворвался в здание Летнего дворца. Вслед за ними туда ринулись тысячи демонстрантов, которые устроили погром. И это событие сделало ему политическую карьеру – после того, как Четвёртая республика пала, он был избран в ноябре 1958 депутатом на муниципальных выборах в одном из алжирских департаментов. Так что фактически во главе активистов, выступивших в ходе “недели баррикад” был вовсе не студент, но опытный, жесткий и решительный политик правого толка, который в своё время сделал ставку на силовые действия, выиграл – и теперь намеревался повторить успех снова.
Итак, 24 января 1960 года в Алжире началась крупная демонстрация пье-нуаров. Её титульным лозунгом было требование возвращения генерала Массю. Подразумевалось же требование драться за Французский Алжир до конца, которое было тесно связано с именем и практикой командира парашютистов.
И вот там, в колоннах митингующих, кем-то, до конца так и не ясно кем именно, были выброшены листовки, на которых значилось “Сообщение от генерала де Голля”, где пересказывалось содержание его беседы с Шаллем и остальными от 22 числа. Толпа вспыхнула, как порох. Начались беспорядки. В этот же день разом была объявлена всеобщая забастовка, а студенты (как из рядов организации Лагайярда, так и самые обыкновенные) ринулись в центр Алжира возводить баррикады.
Довольно быстро к ним стали подтягиваться вооружённые отряды гражданского ополчения. Занято здание университета, блокированы органы власти. Требования полиции убрать баррикады игнорируются. В ответ на слезоточивый газ и дубинки раздаются выстрелы. Довольно скоро выясняется, что полиция в целом вооружена едва ли не хуже, чем те, с кем она вынуждена драться. Вечером 24 января в ходе самых настоящих боёв погибает 22 человека, из которых 14 полицейских и только 8 “студентов” в кавычках и без. 200 человек ранено.
Гражданские власти запрашивают вмешательство армии. Военные в значительном числе больше сочувствуют тем, кто по ту сторону баррикад. 1 парашютно-десантный полк и 1 парашютный полк иностранного легиона с явного благословения своих командиров отказываются участвовать в штурме. Сложилась странная, подвешенная ситуация. Баррикады не штурмовались, не сдавались - но и не распространялись, потому что тогда армии уже точно пришлось бы явным образом делать выбор. Они жили некоей самостоятельной жизнью. Центральным местом стала площадь, именовавшаяся Форумом и аналогично использовавшаяся. Она сделалась ареной непрерывных политических выступлений. Там же исполнялись патриотические песни, в том числе периодически хором гимн Франции – Марсельеза.
Если полицейских-жандармов к этой странной свободной зоне не подпускали, то парашютисты имели возможность вольно подходить к баррикадам, они общались, а по существу и братались с теми, кто был на той стороне. Сочувствующие из окрестных кварталов носили тем и другим еду и сигареты.
Но понятно, что долго так продолжаться не могло. Нарыв должен был вскрыться. К этому была воля лидеров, что на Форуме, что в Париже. С одной стороны Жан-Жак Сюизи громогласно призывал:
- Настал час свергнуть режим! Революция начнётся с Алжира и дойдёт до Парижа!
С другой стороны де Голль, который в начале событий был в Коломбэ, незамедлительно вернулся в столицу Франции. По воспоминаниям видевшего его чиновника, генерал, проходя по коридору Елисейского дворца, бормотал “Ну и дела! Ну и дела!”. На заседании кабинета министров, впрочем, президент был твёрд и настаивал на том, что необходимо справиться с этим вызовом ради будущего Республики. "Те, кто поднял руку против государства, не могут быть оправданы. Алжир сам решит вопрос о своем будущем", - заявлял президент. Поначалу испробовали мирные средства. В Алжир для переговоров с мятежниками направили премьер-министра Мишеля Дебре. Слушать его не захотели, относились в целом пренебрежительно – достойными себя они полагали только прямые переговоры с самим де Голлем, да и предложить глава кабинета реально почти ничего не мог, так что скоро ему пришлось уехать ни с чем. Стало понятно, что следующими заговорят уже пистолеты и винтовки. Вызвав преемника Массю, генерала Жана Крепэна, де Голль сказал ему: «Европейцы не хотят, чтобы арабы сделали выбор, [однако] мусульмане не хотят быть бретонцами. Если армия потерпит неудачу, то и Алжир, и Франция потерпят неудачу». В общем и целом страна и армия сохраняли верность президенту. Но устраивать кровавую баню не хотелось никому. Де Голль медлил, но с каждым днём этого промедления, казалось, проблема лишь усугублялась. Поползли слухи о том, что причина паузы – тотальное неподчинение военных, что в метрополии, чуть ли не в самом Париже уже создано теневое правительство, только дожидающееся путча, что… Чем дальше от места действия, тем больше было сплетен. Под угрозой оказалась не только внутренняя стабильность Франции, но и внешний её престиж. Этого президент допускать был уже никак не намерен.
Решающий момент наступил 30 января, когда де Голль в военной форме выступил по телевидению. «Итак, моя милая и старая страна, снова перед нами встает тяжелое испытание», сказал он. Настаивая на том, что самоопределение является единственным путем вперед, он призвал армию отказаться даже от пассивной связи с восстанием и поручил ей восстановить общественный порядок. Если государство склонится перед стоящими трудностями, «Франция будет ничем иным, как бедной сломанной игрушкой, плавающей в океане неопределенности», предупредил он. В течение 15 минут после того, как с экрана исчезло лицо генерала, 40 воинских частей в Алжире заявили о своей лояльности.
Всего вероятнее бунтовщикам было известно, что с началом нового месяца, 1 февраля, будут предприняты решительные действия. Сами же солдаты могли им сказать об этом. В Алжире (городе) их к этому времени стало заметно больше, в том числе из обычных армейских подразделений, куда менее тесно связанных с пье-нуарами и чувствующими их страхи как свою личную боль. Напряжение достигло предела, когда Лагайярд, трезво оценив положение и благородно приняв во внимание ту ответственность, которую он несёт за людей, пошедших во многом за его призывами, принял решение сдаться.
Неделя баррикад закончилась. Но осадок остался.
О том, что было дальше, последних годах Алжирской войны, возникновении и деятельности ОАС, попытке путча апреля 1961, Эвианских соглашениях и обретении Алжиром независимости, а также о последствиях окончания Алжирской войны – в следующей части.