Серафима Аркадьевна слабо втянула длинным носом прохладный воздух реанимационной палаты. Вокруг тихонько пищало несколько приборов, в синих венах обеих рук старухи торчали катетеры, от одного из них отходила прозрачная трубка с какой-то жидкостью.
Женщина подняла тяжелые веки и посмотрела в окно. По ярко-голубому полотну неба быстро пролетели игривые ласточки. «Только Алешу бы дождаться», — утвердительно подумала она, не допуская даже доли сомнения на то, что этого может не произойти.
Из реанимации Серафиму Аркадьевну должны перевести вечером. Сегодня она проснулась у себя дома по обыкновению в четыре утра. Медленно встала с постели, выпила стакан прохладной воды, который поставила на прикроватную тумбочку вечером. Однако, сделав последний глоток, женщина почувствовала, что комната перед глазами начала кружиться, в глазах затанцевали черные точки, а в висках заколотила кровь.
В это время входная дверь мягко шаркнула, и в нее вошел сельский почтальон Макар Савченко. Он был примерно такого же возраста, как внук Алеша — около тридцати. Рябой, худой, веселый, почти не пьющий. Увидев, как старуха медленно валится в противоположную от кровати сторону, Макар подбежал к ней и едва успел поддержать седую голову, чтобы она не ударилась об пол. Скорая приехала быстро. Отвезли в районный центр.
Серафима Аркадьевна так и не поняла, что с ней случилось: когда она очнулась, врачей уже не было в палате, а молоденькая медсестра только тихо улыбалась, смотрела на приборы, меняла раствор в капельнице. Да старухе, впрочем, было не так уж и важно, какой диагноз напишут в ее больничной карте. Она знала — осталось уже недолго. И то правда: ходит по земле 98 годков, пора и честь знать…
На прошлой неделе видела во сне покойного мужа, который настойчиво брал ее за руку и показывал вдаль, в сторону бесконечного золотого луга и далекого перелеска. Она же руку свою выдергивала и не шла за ним. За полгода Иван Иванович снился ей уже в четвертый раз. «Намекает небо, намекает, — думала старуха, — да ведь видишь ты, Алешу надо дождаться. Он обещал. Он приедет. Чуть-чуть потерпеть осталось».
Алеша — единственный внук от единственной дочери, вышедшей замуж уже ближе к сорока. У них с зятем три года не получалось завести ребеночка, но потом Серафима Аркадьевна съездила в храм Пресвятой Богородицы в райцентре, и спустя несколько месяцев семью наконец можно было назвать удавшейся. Наташка, дочка, говорила, мол «совпадение», но старуха знала — Бог есть и все слышит.
Алеша родился здоровым богатырем. Серафима, тогда уже вышедшая на пенсию, даже переехала на какое-то время в большой город, чтобы помогать взрослым детям с маленьким. В первые месяцы, когда Наташка была совсем без сил — только ела, спала да кормила сына мелкой грудью, старшей женщине казалось, что и ее необъятный пятый размер иногда наполняется теплым сладким молоком. Соски приятно покалывало, по телу прокатывалась горячая волна.
Когда Алешу отдали в садик, а Наташка вышла на работу, Серафима уехала обратно в свою деревню, но почти всегда на каникулы забирала внука к себе. Мальчик рос добрым, быстро сходился с сельской детворой, смотрел, как «бабочка» — так называл он Серафиму — доит пятнистую Буренку, с наслаждением ел жирный творог со сметаной, пил парное молоко, уплетал за обе щеки вареные яйца от «бабочкиных» несушек. Она же, кажется, впервые открыла в себе талант матери — не ругалась, не нервничала, не торопилась, как было в молодости с Наташкой. Обожала внука всем сердцем, гордилась им и в его детстве, и позже, когда он пошел в школу. Наташка ревновала, но молча, лишь укоризненно вскидывала брови и отводила темнеющие глаза при очередной Серафиминой поблажке сыну.
Сейчас Алеша получал второе высшее в Америке. Жениться не торопился, хотя подруг всегда имел много. С «бабочкой» регулярно созванивался по видеосвязи, громко и четко рассказывал о своих делах, обещал скоро-скоро приехать.
Он не терпел контроль, а потому точных дат и времени его визитов никто никогда не знал. Сегодня в четыре утра Алешин самолет Ларнака-Москва взмыл в небо: Алеша летел в столицу с недельного отдыха, который решил себе устроить после полугодового обучения в американской Академии, где еще через несколько месяцев должен получить диплом программиста.
Звонок от матери застал его сразу по прилете. Она сообщала, что у Серафимы микроинсульт, и транспортировки в столицу она, скорее всего, не выдержит. Доктора дают плохие прогнозы, и нужно ехать за 200 км от Москвы, в больницу райцентра недалеко от ее деревни, как выразился лечащий врач «попрощаться».
Алеша в панике начал орать в трубку, чтобы мать и отец бросали все дела и быстро мчались к «бабочке» потому что он еще не получил багаж и находится на юге за МКАДом, тогда как Серафима — на северо-западе, и ехать ему до нее не меньше 4-5 часов. Когда оскорбленная его тоном Наташка бросила трубку, Алеша быстро одно за другим открыл приложения каршеринга, чтобы посмотреть, где стоит ближайшая к нему машина. Ну почему он не вылетел на день раньше?!
Через полчаса мчащийся по Мичуринскому проспекту серебристый ситроен, обгонял, подрезал, сигналил и моргал фарами. Так по-хамски Алеша, кажется, не вел себя на дорогах еще никогда. Через три с лишним часа въехав в Поречье-Рыбное, он резко затормозил у ларька с цветами — он не может увидеть «бабочку» и не подарить ей ее любимые лилии. Белые, перевязанные красной лентой. Алеша отгонял от себя плохие мысли. Она обязательно, непременно, без сомнений, увидит его лилии. Увидит, погладит Алешу по большой белой руке с короткими пальцами, заглянет в его светлые водянистые глаза, улыбнется и скрипучим басовитым голосом скажет «Вну-у-учек мой приехал…».
Отец, мать и сам Алеша уже несколько часов сидели в больничном обшарпанном коридоре. Врачи не давали внятного ответа, когда переместят Серафиму Аркадьевну в обычную палату. Она то приходила в себя, то снова проваливалась в небытие. Алешу, когда тот наорал на лечащего врача, пообещали выдворить из больницы, если он не успокоится.
Белые лилии с красной лентой, потускневшие без свежей воды, лежали на одной из лавок вдоль стены. Наташка, хмурая, седая, растрепанная, ходила от окна до вендингового аппарата, вся в черном, периодически массируя виски и прикрывая отяжелевшие веки. Отец Алеши — пожилой лысый поджарый мужчина сидел молча на лавке, тупо уставившись на маленький холодильник, стоящий у противоположной стены. Алеша каждые 10 минут выбегал в служебный вход покурить или в туалет. Под его глазами пролегли тени, в лице и фигуре читалось обреченное напряжение.
Наконец, двери в противоположном конце коридора распахнулись от резкого удара, все трое повернули туда голову. На каталке трое санитаров везли Серафиму Аркадьевну. Ее грузное тело тряслось на неровностях больничного пола, как желе, но главное — из-под седых косматых бровей устало смотрели выцветшие глаза.
«Бабочка!» — первым очнулся Алеша и подбежал к ней, дрожа от волнения и одновременно страшась напугать старуху громким криком. Она посмотрела на него, что-то промычала и сделала едва заметное движение тяжелой рукой в сторону Наташки. Та быстрым шагом подошла к матери, взяла в свои маленькие ладони ее холодную морщинистую руку. Серафима смотрела на дочь не строго и холодно, а со стоящими в глазах слезами.
«Мама, что ты… Как ты?..» — сипло спросила семидесятилетняя Наташка. Старуха снова что-то промычала, но слов было не разобрать. Дочь наклонила к матери левое ухо. «Прости … меня…» — отчетливо прохрипела Серафима, и Наташка всхлипнула, а потом вдруг зарыдала во весь голос. Алеша, ничего не понимая, начал шикать на мать и быстро-быстро говорить: «Бабочка, ты успокойся, все будет хорошо… ты поправишься… не зря же я приехал из Америки, будем с тобой Буренку доить, да?.. Гусей пасти… Яйца у несушек твоих забирать…».
Выбежавшие на шум медсестры, быстро успокоили семейство и увезли каталку с Серафимой в палату в противоположном конце коридора. Заверив родных, что теперь нужно приходить только завтра, они взяли у расплакавшегося Алеши букет цветов и отнесли в палату к старухе. Наташка долго еще плакала, Алеша и муж успокаивали ее на улице, неумело хлопая руками по спине и произнося «ну все-все уже…».
Около пяти часов утра рассветный луч попал своим пятном на нераскрытые бутоны белых лилий в трехлитровой банке на прикроватной тумбочке у постели 98-летней старухи. За ночь в воде цветы ожили, на поверхности зеленых гладких листьев притаились солнечные зайчики. Массивное тело Серафимы Аркадьевны остыло около часа назад. Этой ночью она с облегчением приняла приглашение Ивана Ивановича и полетела с ним к золотому лугу и манящему далекому лесу.
Поставьте лайк любви бабушки и внука, и подписывайтесь на цветочный канал AzaliaNow.