С раннего детства я ощущала просто некую физическую потребность записывать свои мысли на бумаге. Не знаю, почему я такая уродилась, - и в кого, самое главное. Но это было во мне чуть ли не с колыбели. Сейчас я даже уже не решилась бы назвать это даром или талантом, - скорее, это было наказание Божье. Потому что никакой радости или счастья мне этот мой странный дар не приносил, - одни только беды и проблемы.
В том числе, и с моими милыми родственниками.
К счастью для меня, чаще всего моя мама относилась к этой моей особенности совершенно равнодушно. Ее попросту никогда не интересовало, что именно я пишу, и зачем я это делаю, тратя на подобные глупости те крупицы драгоценного свободного времени, за которое можно было успеть лишний раз пол помыть. Или пыль хотя бы протереть. Но, в принципе, чем бы дитя не тешилось, - и поэтому мне позволено было иногда заниматься тем, что я считала нужным.
Но время от времени, - к счастью, это происходило не чаще одного - двух раз в год, а то и реже, - у мамы вдруг просыпался какой-то болезненный интерес к моей деятельности. И, услышав в случайном разговоре, что я написала сочинение, мама вдруг безапелляционно заявляла, что должна немедленно его проверить. Вот так, - годами, можно сказать, ничего не проверяла, но именно сегодня и сейчас срочно желает наверстать упущенное.
Я сопротивлялась этому, как могла. Но на самом деле я не могла ничего… В нашей семье я не имела никаких прав, - я лишь обязана была тупо подчиняться любой маминой прихоти. Пыталась ли я как-то сопротивляться?.. Пыталась. Но от этого становилось только еще хуже. Моя мама умела сделать так, что проще было подчиниться, перетерпеть какие-то временные неудобства, чтобы потом снова можно было спокойно жить своей жизнью. Тогда как при малейшей сопротивлении, - порой, всего лишь мысленном, - меня подвергали полной анафеме и сжигали на костре. И это - не совсем образное выражение.
Показывать свои записи я боялась просто панически. Это всегда превращалось для меня с самый настоящий кошмар, которого я всеми силами старалась избежать. Но, если уж моя мама что-то решила, то она пройдет по выжженной земле, но получит желаемое. Любыми путями. В том числе, даст по физиономии и вырвет тетрадку силой, - и это было далеко не самое худшее, на что я могла рассчитывать в случае неподчинения.
Что, вроде бы, может быть страшного в том, чтобы девочке – отличнице дать любимой маме почитать хорошо написанное сочинение, за которое она всегда получала пятерки? Да просто все дело в том, что моя любимая мама обладала просто уникальной, даже маниакальной, я бы сказала, способностью найти в самом крохотном простеньком незамысловатом сочинении кучу просчетов и недостатков. И после прочтения она считала своим святым долгом указать мне на них, отчитать меня за мою неграмотность и неумение внятно выражать свои мысли, неоднократно повторив при этом, как она разочарована полным отсутствием у меня хоть каких-то способностей, поскольку ожидала от меня гораздо большего…
Ей не только не приходило в голову хоть немного пощадить мою и без того довольно потрепанную психику, - она, казалось, ловила кайф от того, что унижала меня и лишала последней опоры в жизни. Ведь именно в сочинительстве я видела свое будущее, именно с ним связывала все свои надежды и стремления. А моя мама, закончившая в свое время профессионально-техническое училище по технической специальности и не имевшая к творчеству ну вообще никакого отношения, просто стирала меня в порошок своей критикой.
Все это подавалось под девизом: «Кто же еще скажет тебе правду, если не мамочка?!»
И тогда мне хотелось умереть…
А потом подрос мой младший братец. И у него появились проблемы с русским языком. Точнее, это даже нельзя было назвать проблемами, - учился он, в целом, даже лучше меня, - но вот сочинения давались ему тяжело. Нет, даже и это не совсем правильное выражение, - он вполне способен был написать сочинение на уровне школьной программы, - но просто ему это очень не нравилось. Лень было тратить на это время, в конце концов. Он не любил читать и уж, тем более, не любил писать. А поскольку он был очень избалованным мальчиком, и, если хоть что-то ему не нравилось, попросту закатывал дикие истерики с воплями и топаньем ногами, то наша обожаемая мама, не желавшая лишний раз расстраивать своего наследника и провоцировать его дурное настроение, нашла прекрасный, как она решила, выход из данной ситуации.
Теперь я постоянно слышала от нее: «Помоги Саше написать сочинение, иначе я не буду с тобой разговаривать!»
И, знаете, это был не просто шантаж. Это было откровенное и очень изощренное издевательство. «Не буду с тобой разговаривать!» - в понятии мамы заключалось в том, что на ближайшие – нет, не дни, а недели, а то и месяцы, - я превращалась в изгоя в собственной семье, в парию, с которой не просто никто не разговаривал, а которою вообще никто в упор не видел. Любые мои попытки обратиться к кому-либо из них, – даже по чисто бытовым вопросам, которые иногда бывает просто необходимо решить, - натыкались на вопли, оскорбления, трехэтажный мат и обзывательства… И прежде, чем все это закончится, я успею проклясть все на свете и пожалеть о том, что я вообще родилась, - а для того, чтобы вымолить, наконец, прощения, придется пройти все круги ада…
Самый близкий человек, прекрасно осознающий, что у меня больше в целом мире никого нет, никогда не задумывался о моих чувствах. И с каждым годом становилось все хуже и хуже…
В старших классах домашние задания становились все труднее. И теперь уже мой брат не просто не хотел, - он действительно порой не мог их выполнить, потому что не читал никакой литературы, а для написания необходимо было хотя бы знать, о чем именно ты пишешь. А мой братец не интересовался вообще ничем, кроме просмотра дурацких юмористических передач по телевизору. Но наша мама ни капли не переживала по этому поводу. Ведь была я, - умная, начитанная, - для которой написать паршивое сочинение – пара пустяков. Меня не просили, - от меня просто безапелляционно требовали, чтобы я пошла и сделала. Но я тоже становилась старше и все чаще смела сопротивляться и отказываться от этой выпавшей ни мою долю чести.
Мама устраивала жуткие истерики, орала на меня, называла бессовестной и неблагодарной тварью. Я долгие годы жила в постоянном ужасе перед этими регулярными скандалами, не в силах их избежать, но и согласиться покорно каждый раз делать за брата домашнее задание я никак не желала. Просто не могла, - даже ценой тишины и спокойствия. Дело тут было даже не в моей собственной лени или эгоизме, - я не способна была порой сделать это чисто физически. Моя милая мама, наблюдая, как я день за днем систематически «мараю бумагу», полагала, что все это для меня элементарно. Она ни на миг не задумывалась о том, что для того, чтобы хоть что-то написать, надо хотеть этого, надо иметь соответствующий настрой, надо пропустить все это через себя, прочувствовать, пережить… И моей мамочке даже и в голову не приходило, как это на самом деле тяжело и порой даже болезненно…
Особенно, если ты заранее знаешь, как тщательно потом мама изучит под лупой все твои мысли, сколько найдет в них страшных недостатков, как долго и нудно будет объяснять тебе, что ты написала совсем не то, что было надо, и совершенно не так, как она себе это представляла, и как она разочарована твоим поведением, потому что прекрасно понимает, что ты нарочно сделала это, чтобы напакостить брату и из каких-то там призрачных негативных чувств по отношению к нему испортить ему оценку и вообще всю дальнейшую жизнь…
Словно ее расчудесному сынишке удалось бы написать лучше!.. Ну, так и дерзал бы!.. Так ведь нет же…
Вместо благодарности меня примерно в половине случаев ожидали все те же скандалы и многодневный игнор…
Но кошмар данной ситуации был даже и не в этом. Самая главная проблема заключалась в том, что у меня были очень плохие отношения с моим ненаглядным братцем. Сказать, что мы никогда не любили друг друга, - это не сказать вообще ничего. Он, к сожалению, рос далеко не самым порядочным человеком, постоянно издевался надо мной, укрывшись за надежной маминой спиной, - так стоит ли удивляться тому, что у меня просто душа к нему не поворачивалась?.. Саша вел себя со мной так, словно я была полнейшим ничтожеством, - даром, что я была на шесть лет старше него. Он разговаривал со мной по-хамски, постоянно орал и оскорблял, - причем, с полного попустительства и даже одобрения нашей дорогой мамули, которая, в ответ на мои жалобы, лишь заявляла мне, что я старше и, следовательно, должна быть умнее. За всю мою жизнь никто и никогда не смел вести себя со мной так, как это делал мой дорогой и любимый младший братик. Да я, наверное, просто убила бы любого другого человека, если бы он только попробовал вести себя со мной таким образом!.. Но тут я была совершенно бессильна. Саше все сходило с рук. Он всегда творил все, что хотел. И наша мама его безоговорочно при этом поддерживала, почему-то все еще считая маленьким и глупеньким. На все его самые безобразные выходки, - а с родителями он, кстати, вел себя точно так же, как и со мной, - она смотрела сквозь пальцы. Скорее, наоборот, его безобразное поведение почему-то всегда умиляло ее и приводило в полный восторг, словно лишний раз подчеркивая уникальность и исключительность ее любимого крошечного сынишки.
В отличие от меня, посредственности и бездарности, мой младший брат всегда считался необыкновенно талантливым. Правда, я так и не поняла толком, в какой сфере. Я видела в нем лишь один талант – изощренно издеваться над людьми и при этом умудряться выходить сухим из воды. Но наша мама всегда считала, что в нем есть что-то необыкновенное, уникальное, что выгодно отличает его от всех других детей. Даже его дурной несдержанный характер она почему-то всегда воспринимала как нечто донельзя забавное, вполне естественное и вообще само собой разумеющееся. Постоянные неконтролируемые вспышки ярости почему-то всегда вызывали блаженную улыбку на ее губах, а истерики и вопли, от которых закладывало уши, удостаивались чуть ли не слез умиления перед такой яростной энергией. И наша мама никак, - ну, хоть убей!.. – не могла понять, почему злобная, вредная и ненавистная старшая дочь, вместо того, чтобы восхищаться ее таким чудесным славным малышом, смеет обижаться, сердиться и жаловаться на ее милого крошечного мальчика. Такого чудесного, такого красивого, такого доброго и ласкового, - в отличие от меня, подлой и гадкой, - никому еще в своей жизни не причинившего никакого вреда…
Ага. Всего лишь превратившего в кошмар жизнь своей старшей сестры. А так он был просто душкой.
Материнская любовь, к сожалению, бывает слепа и безумна. Не обращая ни малейшего внимания на мои весьма и весьма нешуточные страдания, моя мама всегда старалась обеспечить своему долгожданному и желанному маленькому принцу чудесную сказочную жизнь, без забот и тревог. Кстати, потом, много лет спустя, она на словах, якобы, будет раскаиваться в этом. Но только лишь на словах, я полагаю. В дальнейшем мой братец причинит и ей немало зла, но при этом так и останется для нее светом в окошке.
Тогда, в подростковом возрасте, будучи слишком зависимой от настроения мамы, я была просто не в силах хоть как-то изменить ситуацию. Оставалось лишь молча страдать и стараться поменьше иметь дело с младшим братцем. Но и это было не всегда возможно. Потому что мама, под угрозой очередной ссоры, буквально требовала от меня, чтобы я как-то наглядно демонстрировала свою любовь к младшему братцу. Но о какой любви вообще могла идти речь, - я не выносила его! Причем, от него мама не требовала любить меня. Скорее, напротив, - она поощряла его всячески демонстрировать свое презрение по отношению ко мне. И не дай Бог мне было хоть как-то ответить на это.
Чего стоила только его извечная фраза, которую он привычно произносил каждый раз, когда мама силой усаживала меня за очередное сочинение!.. Он по обыкновению заявлял, с презрением цедя каждое слово: «Ну, ты тут пиши, а я пойду пока смотреть «Маски-шоу»! На мое вполне справедливое, на мой взгляд, требование остаться и делать его домашнее задание вместе, он обычно закатывал дикую истерику, с топаньем ногами и чуть ли не битьем головой о стену. Он вопил, что ему нечего здесь делать, потому что это я должна писать за него, а он тут вообще ни при чем!..
Угадайте, кто обычно оказывался виноватым во всей этой ситуации на взгляд примчавшейся на жуткие крики сынишки мамы?.. Разумеется, я. Подлая, неблагодарная свинья, ненавистная, злобная, сумевшая опять довести своего малюсенького братика до такого состояния. Встречная истерика нашей мамы, по обыкновению, бывала еще более громкой и жуткой. Теперь я понимаю, что нужно было посочувствовать соседям, которые были невольными свидетелями всего этого безумия… Мне в такие моменты бывало так тошно, что просто хотелось удавиться… В душе все просто закипало; разум словно отключался, и я, как ни старалась, не могла придумать ни одной строчки… Братец преспокойно отправлялся смотреть телевизор, - там же начиналась очередная юмористическая программа, а он у нас такой юморист!.. – а надо мной стояла мама… И орала, орала, орала… Обвиняла меня в подлости и черной неблагодарности… И клялась, что, если я прямо сейчас, сию минуту, не рожу очередной шедевр, то просто перестану для нее существовать…
Я не знаю, почему у нее создавалось впечатление, что, если я целыми днями что-то пишу, то мгновенно сочинить что-то по заказу для меня – как два пальца об асфальт… Но, к сожалению, это было далеко не так. Я могла писать только о том, что мне было близко по духу и интересно, и то только лишь тогда, когда у меня было соответствующее для этого настроение. Даже заданные мне самой в школе сочинения обычно ждали своего часа. Я не вспоминала о них иногда по несколько дней, а потом, когда возникал соответствующий настрой, действительно садилась и писала. Но когда мама стояла над душой, смотрела строго и сурово, обвиняла во всех смертных грехах и требовала немедленно рожать шедевры на заданную тему, я просто лишалась дара речи, - если так можно сказать, когда разговор идет о написании. Я реально не могла выдавить из себя ни слова.
Пытаться что-то говорить или объяснять маме было попросту бесполезно. Когда речь шла о помощи ее ненаглядному сокровищу, она не считала нужным заботиться о моих чувствах. Она просто стояла надо мной и повторяла, чтобы я немедленно писала. А во мне был настолько силен страх перед ней, перед ее криками, перед ее критикой и осуждением, что я почти теряла сознание от ужаса и ощущения собственной беспомощности. Я говорить-то не могла в таком состоянии, - не то, чтобы писать…
Однажды, классе в седьмом, моему братцу задали сочинить стихотворение. На любую тему. И мама сразу же обрадовано заявила, что я сейчас это сделаю. Ведь для меня же это – пара пустяков!.. Или же дам что-нибудь из того, что у меня есть.
Да, я сочиняла стихи. Но я еще никогда никому их не показывала. И это не так просто для меня, скажу я вам, - взять и вот так, сходу, сочинить!..
Мама предупредила меня об этом задании за несколько дней. И эти дни стали для меня одним сплошным кошмаром, от которого было никуда не скрыться. Мама напоминала мне о своем требовании чуть ли не ежечасно, скрупулезно высчитывая каждый раз, сколько еще времени у меня осталось на творчество и рекомендуя «побыстрее шевелиться». Все эти дни я ревела белугой по ночам. В голове не было ни одной разумной мысли, за которую можно было бы хотя бы зацепиться. Ничего из своего, написанного ранее, я им тоже, к сожалению, дать не могла. Не представляю, какие именно шедевры мама рассчитывала обнаружить в моих тщательно спрятанных от них тетрадках, - но я, как и большинство девочек подросткового возраста, писала исключительно о чувствах, об одиночестве в ожидании прекрасного принца, о любви и о мечтах об этой прекрасной сказочной любви, которая непременно ждет меня где-то за поворотом… И я вовсе не горела желанием обнажать душу перед своими родственниками, - а кроме того, я как-то сомневалась, что подобная тематика может подойти тринадцатилетнему мальчику…
Мама бесилась до истерики, что я не сажусь и не сочиняю им стихотворение. Это же для меня элементарно!.. Только вот, если это так элементарно, - то почему же она сама не способна сесть и родить шедевр? Каждое написанное стихотворение стоило мне определенных душевных мук, но мою маму совершенно не интересовал подобный бред. Кроме того, ей, похоже, и в голову не приходило, насколько трудно и болезненно для меня было бы дать ей почитать свои стихи… Я-то ведь прекрасно знала, что она будет критиковать их и цепляться к каждому слову, уверяя, что надо было писать совершенно иначе… Но мою дорогую маму не интересовало ничего. Она просто шла напролом, как танк, сметая на своем пути всех неугодных, - а волею судьбы у нее на пути стояла именно я, и отступать мне было попросту некуда…
В последний день, обнаружив, что заказанный шедевр так и не произведен на свет, мама орала на протяжении нескольких часов, не выбирая выражений. Я в очередной раз узнала о себе много нового, а так же твердо уяснила, что, во-первых, я ей больше не дочь, а во-вторых, если я добровольно не отдам ей свою тетрадку со стихами, то она перероет всю мою комнату, найдет ее сама, а все, что ей попадется при этом под руку, разорвет и выбросит… За то, что я принципиально не желаю помочь младшему брату, меня следует застрелить, четвертовать и, похоже, кастрировать, - потому что как вообще земля может носить таких неблагодарных тварей, как я… В конце концов, у меня сдали нервы, и я вынуждена была дать им одно стихотворение, написанное на более или менее нейтральную тему… Никто не знал, чего мне это стоило. Я просто думала, что умру…
Нужно ли объяснять, что пришлось пережить мне пару минут спустя, когда моя мамочка, после краткой благодарственной речи, начала объяснять мне, что некоторые рифмы у меня совершенно неправильные, и я должна срочно их как-то изменить, чтобы стихотворение получилось нормальным, а то у меня оно не пойми, какое…
Этот кошмар продолжался изо дня в день, год за годом… И со временем становилось только хуже. Я чувствовала себя загнанной в угол и совершенно не представляла, как изменить эту жуткую ситуацию…
Это и было моей самой главной ошибкой, - то, что я на протяжении стольких лет терпела подобное отношение к себе со стороны мамы и даже и не представляла, что это можно изменить. Я действительно просто не представляла этого, потому что была настолько забитой и зашуганной, что страшно сейчас даже вспомнить. Я должна была хоть как-то воспротивиться этому, возразить, отказать, устроить истерику, в конце концов, уйти из дома и не возвращаться, пока не найдут с милицией. Это просто необходимо было как-то изменить. Но я не знала, как.
Я до сих пор не понимаю, как моей маме удалось воспитать во мне эту рабскую покорность и панический страх перед ней. Но я действительно тогда почти не пыталась сопротивляться, искренне полагая, что попросту не заслуживаю другого отношения к себе. Хотя сейчас я понимаю, что ни возражениями, ни объяснениями, ни даже истериками я ничего не добилась бы. Моя мама не способна ни к какому конструктивному диалогу, поэтому ни разумных объяснений, ни криков она все равно не поняла бы, - и наше будущее это подтвердит. Нужно было просто уходить из дома. К бабушке. В общежитие. Да куда угодно. Нужно было просто бежать из этого сумасшедшего дома. А не рыдать часами от беспомощности, тем самым, показывая свою слабость и давая им только дополнительный повод издеваться над собой. Потому что это действительно было самое настоящее издевательство.
Но тогда я даже и не пыталась сопротивляться. Я просто старалась быть хорошей дочерью. Я была настолько задушена маминым авторитетом, что мне даже и в голову не приходило, что можно поставить ее на место. Все это я осознала лишь много лет спустя, когда повзрослела, когда смогла оценить всю эту ситуацию с точки зрения взрослого самостоятельного человека. И сама пришла в ужас от своей тогдашней забитости и покорности. Но было уже слишком поздно, чтобы что-то исправить.
На момент описываемых событий мне уже было восемнадцать с половиной лет. Я работала. И, кстати, получала зарплату, а не сидела у родителей на шее. Я вполне могла бы снять хоть какую-нибудь комнатку и жить спокойно.
Но я не знала об этом.