Глава 2 КАРАНТИН
Площадь перед главным корпусом тюрьмы уже освещалась прожекторами с лампами ДРЛ. Вышли из дежурки и, пройдя метров пятьдесят по улице, подошли к закрытым дверям в корпус тюрьмы. Вот она, ТЮРЬМА. Думал ли когда-нибудь Лобов, что ему предстоит самому пройти через всё это. Ему и сейчас казалось всё это сном. Казалось, что достаточно развернуться обратно, и сказать всем присутствующим: - Ну ладно, пошутили и хватит! Пойду-ка я лучше домой. И всё, это наваждение разом пройдёт. А самое главное - ни какого преступления впредь совершать не стал бы - ТОЧНО! Но нет, не сон это, и не наваждение - просто так не отмахнешься. Но и поверить в это - ох, как не хочется.
Режимник открыл дверь своим ключом и зашел в тамбур, пропуская перед собой Лобова и закрывая за собой дверь. Ещё одна решетка, открытая режимником, и вот - первый этаж тюрьмы.
На нём находятся (это Лобов узнал позже) следственные кабинеты, карантинные камеры, мед.кабинеты и так называемые «отстойники». «Отстойники», «Превратки» и т.д. - это большие пустые (без коек и столов- только лавки вдоль стен да умывальник с унитазом) камеры, где заключенные ждут этапов, пережидают обыск в своей камере, и т.д. - одно слово: зал ожидания для толпы арестантов. Сродни тем же отстойникам, как и в аэропортах, где пассажиры ждут посадки на свой самолёт. И ещё не известно - кто у кого позаимствовал название: аэропорт у тюрьмы, или тюрьма - у аэропорта. Тюрьма явно постарше будет. Странное какое-то название. Даже для аэропорта. Как будто что-то должно отстояться, и что то - отсеяться.
Лестница, ведущая на верхние этажи, перекрыта решетчатой дверью. Но наверх и не собирались. Справа пост с карантинными камерами. Дежурный контролёр уже ждал прихода гостей.
- Здоров, Петр Иваныч.
- Принимай, вот, клиента. До утра у тебя посидит, а утром опера пусть с ним разбираются, определяют куда.
- И куда мне его?
- Ну куда? Надо прапорщика одного бы пока подержать.
- А у меня пустых и нету, - контролёры наклонились над столом, изучая табличку с номерами камер.
Лобов тем временем прошёл почти на самую середину поста: широкого, метров в десять, коридора, по левую и правую сторонам которого располагались двери камер. По семь дверей с каждой стороны. Первая дверь справа вела в каптёрку, именно там сейчас лежали часы и ремень Лобова. И каптёр - наверное, тоже уже лежал. Вторая и третья двери принадлежали медпункту, но Лобов этого пока не знал. И ни каких табличек, конечно же - не наблюдалось. Остальные двери, с кормушками, были карантином. На дверях краской по трафарету были нанесены номера. В конце поста, прямо напротив входа - окно, заваренное снаружи листовым железом.
Пост освещается только лампочками. Подвал подвалом, хотя и первый этаж.
Лобов, продолжая держать руки за спиной , повернулся к контролёрам.
- Ладно, Петрович, в седьмую я его закрою. Там один Сёмин сидит, вроде спокойный малый.
- Кстати, завтраком его кормить?
- В том то и дело, что на него даже аттестата ещё нету, его только сейчас привезли.
- Во блин, а как я его кормить буду?
- Да ладно, Саня, что, тарелки ухи прапорщику не нальёте, что ли?
- Прапорщик?! Это не тот ли? – С некоторым интересом взглянул на Лобова.
- Да тот самый.
- Уха то, ладно, а как с хлебом и сахаром быть?
- Да переживёт уж как ни будь прапор. Да? - обратился к Лобову, - Смотри, здоровый какой!
А до обеда его в бухгалтерии уже оформят. Так что обедать будет уже в другой камере, и на законных основаниях.
- Потерплю уж, - согласился Лобов.
- Ну вот!
- Ну смотрите, моё дело маленькое. В карточку то я его всё равно впишу?
- А как же! Просто сдавать смену будешь, Иваныч, объяснишь сменщику про аттестат и т.д.
С этими словами перед Лобовым открылась дверь в камеру с нарисованным номером 7.
Примерно так Миша и представлял себе тюремные камеры. Узкое, метра 3.5 на 5, помещение. Над дверью, под потолком, слабая электролампочка, Вернее – своеобразный тюремный светильник. Что-то вроде прожектора, пристроенного к отверстию в стене со стороны продола, и направленного в камеру. То есть, менять лампу можно не заходя в камеру, снаружи. И от заключённых лампочка закрыта (отгорожена) решеткой. Такой принцип освещения применяется во всех специфических помещениях, где даже розетки не предусмотрены. То есть держат электричество по-дальше от заключённых. Это ШИЗО (штрафные изоляторы), отстойники, карантинные камеры, камеры смертников. И делается это, по видимому, для исключения случаев суицида среди заключенных при помощи электричества. В обычных камерах электричество (розетки, лампочки) доступно. Слева от дверей, в углу, туалет (невысокое, в четыре кирпича, возвышение с вмурованным «очком» - «чашей генуя»), в притык к нему по стене - умывальник. Дальше вдоль левой и правой стен тянулись металлические двухъярусные нары. Камера рассчитана на четверых человек. На втором ярусе слева на звук открывания двери проснулся человек, единственный в камере. Хрипло о чём-то спросил у контролёра, - Лобов не расслышал.
- Вот Сёмин, сосед тебе, чтоб не скучно было.
- Да, мне эти соседи по одному месту, - пробубнил Сёмин, демонстративно отвернувшись к стене.
- В общем, утром тебя накормят, правда без хлеба, ты только напомни дежурному, - давал последние наставления Лобову режимник.
- Да накормим, накормим. – Контролёр вставил ключ в замочную скважину.
И дверь закрылась. Лобов огляделся в первой в его жизни камере. На противоположной от двери стене под самым потолком вместо окна виднелось вентиляционное отверстие, заваренное решётками, сразу несколькими, внахлест. Как потом оказалось, это всё таки было окно, только с наружи заваренное листовым железом. Но Лобову было не до конструкции окна. Лобов прошёл и сел на нижнюю шконку справа. Ремонта помещение не видело, наверное, лет десять, если не больше. Предстояло как-то переночевать здесь, без матраца и подушки. Лобов оценил свою будущую лежанку: нары из металлического уголка, поперёк приварены узкие стальные полосы, - спать будет крайне не удобно. Температура в камере умеренная, а к утру, наверное, ещё немного похолодает. А Лобову даже укрыться нечем. Придётся потерпеть. Сосед напротив спал на матраце, напоминавшем больше мешок с ватой, свернувшись калачиком, и накрывшись телогрейкой, не снимая ботинок. Не успел Лобов подумать про соседа, как тот заворошился и повернулся к Мише.
- У тебя курить есть?
- Не курю.
Сосед прокашлялся и вылез из под телогрейки. По стариковски, кряхтя, слез с нар. Прошёл в «туалет» и нисколько не стесняясь, прямо при Лобове справил малую нужду, как в общественном туалете. А чего, собственно, было ему стесняться: точно так же и Лобову рано или поздно придётся идти в этот самый туалет. Мысли о том, что когда-то нужно будет сходить в этот «туалет» и по-большому (!) - Лобов сразу откинул. В крайнем случае - ночью, когда сосед будет спать. Но ни как не на глазах же! Вот они, первые неудобства тюремной жизни.
- Первый раз на централе?
- Где? - не понял Лобов.
- На тюрьме? - сосед, видимо, решил поговорить.
Лобов удивился своеобразной арестантской манере говорить: почему то говорят «на тюрьме», а не «в тюрьме»?
- Первый.
- А за что влип? - Сосед залез обратно на свой «шконарь» и усевшись по-турецки на матрац, накинув телогрейку на плечи, приготовился слушать Лобова.
С виду сосед был похож на обычного бомжа. Щетина на щеках давно стала напоминать бороду.
Лохматая голова (видимо арестантов ни кто не стрижёт) давно не мылась. Возраст вообще не поддавался угадыванию: то ли 30 лет, то ли все 45. Одет тоже абы как: бомж бомжом.
- За кражу оружия.
- Военный, что ли?
- Прапорщик.
- Понятно.
- А ты, тоже первый раз? - осмелился спросить Лобов, чтобы не показаться соседу совсем уж затюканным.
- Я то нет, не первый.
- А где живёшь, в городе? - у Лобова так и зачесался язык спросить у него про своих знакомых уголовников: а вдруг знает он их? Да и почему бы не воспользоваться такой дружбой, раз уж в тюрьму угодил?
- Не, я в районе живу.
- А-а. А то, может знаешь таких: Саню «Москву», Валеру «Стрелянного», Коляна «Хомуля»? Может сидели вместе? Они по несколько раз на зоне были. - Не унимался Лобов.
- Может и сидели…- неуверенно пробормотал сосед, - Не помню таких.
Лобова взяла досада. Сосед несколько раз зевнул, и посочувствовав Лобову в отсутствии у того матраца и одеяла, опять свернулся калачиком и отвернулся к стене.
На этом разговор закончился. Странный был этот сосед. Лобову так хотелось с ним ещё поговорить, побольше узнать о тюрьме и здешних порядках, а тот сразу весь интерес к новенькому потерял. Может время позднее уже было. Ну да ладно, ещё всё утро впереди, а сейчас надо как-то поудобней расположиться. По примеру соседа лёг головой к дверям. Блин! А железо то какое холодное! Ладно хоть, что всё-таки почти лето на дворе. Попробовал лечь на спину. Вроде - ни чего.
(продолжение следует)