Категория фейка используется достаточно широко в контексте современного публичного поля. Но для его обоснования стоит остановиться на двух других важных в данном случае терминах, а именно «публичном дискурсе» и категории «постправды».
Публичный дискурс
Понятие «публичного дискурса» важно тем, что в рамках этого пространства функционируют фейковые новости. В нашей интерпретации – это совокупность материалов средств массовой информации, которые при этом имеют социальную значимость. Иначе говоря, отображают актуальные проблемы общества, неся при этом эмоциональный характер и воздействие на массового реципиента.
«Постправда»
Что касается категории «постправды», то в публичном поле под ней подразумевается следующее: «обозначающая обстоятельства, в которых объективные факты являются менее значительными в формировании общественного мнения, чем обращение к эмоциям или личностным убеждениям». Тем самым, термин «постправда» является по отношению к публичному дискурсу прилагательным и подразумевает под собой именно определенное его состояние.
Понятия «постправды» и «фейка» достаточно переплетены. Фейк является скорее единичным случаем проявления события в рамках пространства постправды. Характерными «маркерами» актуализации данной темы исследователи называют, например, такие политические события как Президентские выборы США 2016 года, а также процесс выхода Великобритании из ЕС. При этом показательными являются не сами эти события как таковые, а следуя логике американского исследователя П. Далая: «изменение мнения публики и исследователей насколько приемлемо использовать методы, характерные для этой эпохи»[1].
Методы «постправды»
Под методами же, являющимися определяющими в разговоре о политике постправды, подразумеваются такие как: ограничение свободы информации, подтасовка фактов, эмоциональное воздействие на слушателя или читателя. Безусловно, все эти методы не кажутся новыми для пространства публичной политики и медиасферы, но именно они в своей совокупности выступают своего рода основой политики «постправды».
Фейковые новости определяются не только использованием обманных средств, но и предполагают смирение читателей перед этим фактом. Некоторые исследователи видят в этом проблему упадка публичной сферы. Как, например, немецкий философ Юрген Хабермас. В своей известной работе «Структурное изменение публичной сферы» он заявляет о том, что в ряде капиталистических стран меняется положение и поведение акторов публичной сферы, изменяются способы и метода взаимодействий последних в рамках публичной структуры. В этих изменениях Ю. Хабермас усматривает влияние капитализма на преобразование структуры, цель которого заключается в оптимизации взаимодействия между институтами, но в то же время именно это и стало причиной упадка публичной сферы[2].
Связано это, прежде всего, с тем, что усиление роли медиа в политическом (публичном) поле сопряжено с расширением и распространением способов и технологий пиара, рекламы. Тем самым публичное поле становится ареной борьбы за внимание аудитории. Институты медиа, СМИ оказываются не просто посредником между обществом и властными институтами, но активным актором, монополистом в распространении информации. Возвращаясь к аргументации Юргена Хабермаса, еще одной из причин упадка публичной сферы оказывается иерархичность медиасферы. Это связано с взаимодействием СМИ и политических акторов, первые из которых оказываются в зависимом положении по отношению ко вторым. В результате чего информация, транслируемая в рамках медиа, является ангажированной. Это чревато тем, что правдивая информация вытесняется из публичного поля необъективной, отвечающей интересам наиболее влиятельных политических акторов.
Что дальше?
Это приводит к перенасыщению публичного поля, что Дж. Кин назвал «коммуникационным изобилием»[3]. Такое положение уязвимо некоторыми негативными последствиями. Во-первых, происходит дезориентация человека в пространстве медиа, потребитель информации, находясь в бесконечном ее потоке, не способен выстроить объективную социальную перспективу, что в свою очередь, чревато потерей доверия как ценностной категории социального взаимодействия, а также проблемой собственной идентификации в сложившейся социальной парадигме
Заслуживает внимания также позиция Дугласа Келлнера, его концепт «медиаспектакля» связан с интенсификацией средств медиа и диагностирует, что мы находимся в ситуации, «где политика и медиа плавно слились в одно целое»[4]. Подобный качественный сдвиг вполне соотносится с уже кажущейся очевидной интенцией, что современная цифровая среда создает абсолютно новую версию социальной реальности.
Таким образом, феномен фейковых новостей в контексте современного медиапространства оказывается главным инструментом, характерным для эпохи постправды. Его свойства, а именно: манипулирование информацией, статистикой, давление на эмоции через яркие стилистические фигуры делают фейковые новости достаточно эффективным средством для реализации политики постправды. Возникшая в рамках развития медиа категория «коммуникационного изобилия» диагностирует помимо прочего проблему ценности потребляемой информации, а также сигнализирует о возможных негативных для общества следствий, а именно понижения уровня доверия аудитории как самим средствам коммуникации, так и властным институтам, а также ее собственной идентификации в рамках общественной парадигмы.
Литература:
[1]Dalai, P. Post-Truth - A Historical Amnesia or a Neo-colonial Imposition / Dr. P. Dalai // Glossal Colonies. – 2017. –Vol.3 – P. 1–6.
[2]См.: Хабермас Ю. Структурное изменение публичной сферы / Ю. Хабермас. - М.: Весь мир. – 344 с.
[3] Кин, Дж. Демократия и декаданс медиа / Дж. Кин. – М.: Высшая школа экономики. – С. 8
[4]The Blackwell companion to globalization / edited by George Ritzer. Blackwell Publishing Ltd, 2007 – P. 391