Солнце просыпалось медленно и неуверенно, будто сомневаясь в собственной необходимости с приходом первого месяца осени. Слабенький луч света привычно просочился сквозь легкие, оставленные с лета шторы, и два пушистых стража одновременно приоткрыли глаза.
Хищный огонек, блеснувший в зрачках одного из них, служил сигналом к подъему, но Алина заметить его не могла. Свернувшись калачиком и отвернувшись к стене, она продолжала спать. Утренний сон был тяжелым и сладким, как липовый мед, и отодвигал ощущение горечи, которая с недавних пор наполняла каждый новый день уже немолодой женщины.
Два крупных кота, дымчато-серый флегматичный британец и проворный, с лоснящейся черной шерсткой норвежец, не сговариваясь, одновременно двинулись в сторону хозяйки и, усевшись на ней поверх одеяла, стали молча гипнотизировать спящую.
- Мяу, - не выдержал первым британец.
Черный норвежец, выдержав деликатную паузу, повторил тот же звук, добавив в него ноту страдания и голодной кошачьей обиды.
Алина, стараясь не двигаться, пыталась ухватить последние мгновения сна и только когда над ухом явно послышался голос сына с укоризненным «Ну, мааам!», открыла глаза и, наскоро умывшись, бросилась готовить завтрак.
Покрасневшая конфорка электрической плиты нетерпеливо ждала кастрюльки с молоком. Алина уверенным движением влила в посудину поллитра питательной жидкости, поставила на раскаленный круг и привычно потянулась к кухонному шкафчику за пачкой с геркулесом. Сын любит именно эту кашу. Вязкую, сытную, щедро приправленную золотистым сливочным маслом, с поблескивающей сероватой поверхностью, присыпанной белым сахарным песком.
Рука остановилась, не дотянувшись до знакомой дверцы. Не нужно больше варить кашу. И резать тоненько к завтраку сыр тоже не нужно. И заваривать покрепче чай, и печь по выходным пиццу.
Молоко, приподнявшись в своем скором кипении, с шипением выплеснулось на горячую плиту, вмиг наполнив кухню въедливым горьким дымом. Отключив плиту и, обжигая пальцы, Алина кое-как вытерла ее залитую сгоревшим молоком поверхность и, открыв форточки в квартире, в растерянности вышла на улицу.
На остановке у дороги несколько мужских фигур маялись в ожидании рейсового автобуса. Автобус на весь их провинциальный городок был всего один, и, совершая три рейса в день туда и обратно от храма, служившего начальной точкой города, до кладбища, символизирующего его конец, ломался чрезвычайно часто.
Нередко, не дождавшись вожделенного общественного перевозчика, люди объединялись в группы по трое-четверо товарищей по несчастью, и ловили попутки, дабы добраться до нужной отдаленной точки города. Сын тоже пользовался этим приемом и Алина, возвращаясь из города домой, порой видела на остановке его ровную широкоплечую фигуру со слегка наклоненной над рукой с сигаретой головой и теплая волна любви поднималась от самого ее сердца к глазам.
Алина вспомнила, как она впервые обнаружила то, что ее ребенок, ее Темка, начал курить. Взяв в руки мокрые от снега перчатки пришедшего с улицы сына, она сразу же уловила чутким материнским обонянием запах табачного дыма, пропитавшего трикотаж.
- А что это ?- спросила она с улыбкой недоумения.
- Перчатки. Мокрые. А что?- с тем же недоумением ответил сын, честно-пречестно глядя в глаза матери.
- Ты начал курить?
- Не, мам, это не я, это Саша курит.
- А почему твои перчатки пахнут куревом?
- Ну он дал мне подержать сигарету, чтоб его родители не увидели.
Сложно было придумать объяснение глупей и нелепей. И эта, понятная обоим, очевидность не требовала дальнейших оправданий от сына и нудных нотаций о вреде курения от матери. Они хорошо понимали друг друга. И чувствовали. И видели. Даже когда не были рядом.
Но сейчас, проходя мимо остановки, Алина сына не видела. И не чувствовала. Она подумала о том, что не нужно больше ежедневно экономить рубли на пачку сигарет и, содрогаясь, переступать через собственное убеждение, что покупает сыну яд. Минутное душевное облегчение от этой пришедшей мысли сменилось горьким сознанием, что никогда она больше не увидит родную фигуру, поднимающую руку с зажженным огоньком сигареты к губам.
Улица, так привычно наполненная знакомыми лицами, вмиг опустела. Исчезли люди на остановке. Обдало холодом, поднявшимся от вскопанной глинистой земли. Алина вспомнила ледяные Темкины руки, сомкнутые в замок. Вспомнила, как настойчиво ее оттягивали от сына, не давая ни выплакаться у него на груди, ни согреть своим дыханием его замерзшие музыкально-тонкие, с аккуратно подстриженными ногтями, пальчики.
Сглотнув горькую слезу, женщина направилась туда, где в суете выбора на время забывается о всех невзгодах.
Новенький магазин знакомо и призывно сиял встроенными в высокий потолок светильниками и яркими прилавками. Сколько же вкусностей могут вмещать они, наполненные яркими коробочками и пакетами, цветными бутылочками и баночками! Вот совсем недорогая и очень полезная запеченная фасоль с овощами, а вот те самые конфеты в бело-голубом фантике, а там –именно те сосиски, которые ему нравятся.
Кофе! Хороший! Его любимый, в такой большой банке и по такой серьезной скидке! Надо взять обязательно. И воду минеральную не забыть, ту, которая под номером 14. Ему нужно много пить, от воды ему легче.
Алина, почувствовала, как ей самой нестерпимо захотелось пить и облизнула пересохшие губы. Взглянув на банку с ровненькими, молочно-шоколодными гранулами растворимого кофе женщина вдруг явно ощутила их горьковатый ароматный вкус. «И что он находит в этом напитке? - подумала она — горечь, заставляющая сильнее и чаще биться пульс, да и только».
-Женщина, так вы берете кофе или не берете?- неожиданный вопрос работника торгового зала заставил Алину вздрогнуть.
- Нет, нет, не беру. Мне он больше не нужен.
«Нам больше не нужен, - мысленно она поправила сама себя, -и полезная фасоль, и вредные чипсы, и минеральная вода под No14, и сигареты, и конфеты,- ничего нам больше не нужно». Оставив наполненную корзинку на полу, покупательница задумчиво двинулась к выходу.
Старенький, только что отремонтированный, автобус, вытряхивая из пассажиров печенки на каждой неровности дороги, вез Алину в конец города. Минутная остановка, дребезжание открывающихся гармошкой дверей, шесть минут пешего движения по земной тверди, густо заросшей жухлой, давно никем никем не кошеной травой, фонарный столб, неизвестно откуда взявшийся в этих местах. В пяти метрах от него, возвышаясь над печальной серостью множества гранитных прямоугольников с выбитыми на них чужими лицами, - Темкино светлое лицо.
-Здравствуй, сыночка.
Молодой красивый парень, чуть повернув голову, словно обернувшись на отклик, смотрел на Алину открытым, улыбающимся взглядом. И только поблескивающие в уголках Темкиных глаз едва заметные слезинки говорили о ложной радости его короткого бытия.
- Не хандри мам. Одного меня достаточно.
Голос сына звучал спокойно и убедительно явно.
- Я не хандрю, сыночка, я стараюсь, - Алина провела ладонью по намокшему стеклу фотографии, прикрепленной к высокому деревянному кресту.
- И котов по утрам вовремя корми и.... Иди работать. Иди уже! - Темка, с присущей ему актерской наигранностью, старался казаться требовательным и строгим.
- Не учи мать! - с таким же шутливо наигранным возмущением прошептала в ответ Алина и подняла голову к небу.
Мягкое сентябрьское солнце, обогнув сиреневую тучу, уверенно сеяло сквозь сгущающиеся облака яркие лучи. Слезы вновь блеснули в уголках Темкиных глаз и Алина поняла, что она больше не имеет права вызывать их. Поправив живые цветы, удивительным образом совсем не вянущие не на месте последнего пристанища сына, женщина, привычно проглотив слезы, улыбнулась.
Что означала ее улыбка, известно было одному только Темке. Ну и, конечно, тому, кто принял его вход в иную жизнь. Молча постояв, женщина погладила замолчавшую фотографию под стеклом и, коснувшись креста, медленно пошла к остановке. Ее ждала дорога в другую сторону автобусного маршрута.
Автор Валентина Родионова
Написано в рамках марафона ТекстоМании
Взято со стены одноименного сообщества ВК
Подпишись, у нас всегда есть что почитать и над чем подумать