ОСТОРОЖНО: ЖЕСТЬ!
Данная глава написана с отступлением от хронологии, это просто один из эпизодов, о котором следует упомянуть для полноты картины повествования.
Случилось это ещё в те времена, когда Наташа ходила в детский садик, кажется, в последний год пребывания в нём. Времена были тяжёлые, скажем так, здорово нестабильные, в такие чего угодно можно было ожидать. Папа тогда ходил особенно злой, просто хуже цепного пса, и задавал жене и дочери ежедневных кренделей, так что хотелось просто вообще никогда не приходить домой, но данная глава не о папе. Она о том человеке, который у каждого из нас считается самым близким и родным. Жаль, что у некоторых он таковым только считается, никак не подтверждая своего положения на деле.
Итак, мама. Мама... Что могла Наташа сказать о своей матери, что думала о ней? Ну... когда как. К примеру, если мамы не было дома, а папа начинал орать и бить, хотелось, чтобы мама поскорее пришла домой. Когда папа начинал обижать её, наоборот, хотелось заступиться, хотя из-за страха девочка за все годы своего "детства" так и не сделала этого ни разу. Обнять, поцеловать её не хотелось никогда, как и быть на неё похожей, — неопрятные люди не вызывают таких желаний, а маленькие дети не умеют скрывать своего неприятия, Наташа так попросту вообще не любила материнских прикосновений. А когда мамы не было поблизости, и при этом всё было хорошо, девочка напрочь забывал про неё и буквально каждый раз весьма неприятно удивлялась при её появлении.
На вопрос о том, любит ли Наташа маму и насколько это сильно, девочка никогда не могла ответить, да и в целом разговоры про мать её сильно тяготили. Как-то раз чужая бабушка за глаза назвала Наташину маму красавицей, так девочка долго не могла понять: за что? Красавица? Её МАМА? Что в ней красивого? Ну, что, где? Почему она не замечает этого, сколько ни приглядывается?.. Странные какие-то эти люди, раз такое говорят.
Немного отступим от взглядов несчастного ребёнка и взглянем на Наташину мать, Алевтину Николаевну, чуть со стороны. Годы, разумеется, изменили её, как меняют нас всех, трудности немного закалили, некоторые ситуации, о которых позже постараюсь написать, заставили её научиться хоть немного уважать себя, и сейчас это уже немного другой человек, но тогда, на пороге своего тридцатилетия, это было такое нечто, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
В первую очередь скажу, что весьма миловидная в основе своей женщина в какой-то момент полностью перестала за собой следить, и касалось это всего, от и до. После рождения Наташи женщина сильно и как-то безобразно располнела. Нет, это вовсе не была приятная полнота и придающая женственности округлость: Аля относилась к породе таких женщин, которых даже небольшое количество лишних килограммов делает ужасно некрасивыми, подчёркивая всё то, что подчёркивать не стоило бы, ставит окончательный крест на красоте, да к тому же, килограммов оказалось как раз большое количество. Но даже и из этого положения мог быть выход: можно было бы стараться привести себя в порядок и в таком весе, какой уж есть, но Наташина мама даже не пыталась этого делать. Она совершенно перестала краситься и делать маникюр, похоронила в шкафу все свои платья и не обзавелась новыми, ежемесячно ходила в парикмахерскую, где её весьма бездарно стригли и не мыла голову неделями. Лицо её было постоянно заплакано и в пятнах, что при изначально не очень хорошей коже выглядело кошмарно; на теле частенько появлялись синяки.
С мужем Алевтина разговаривала подобострастно, заглядывая в глаза и в рот, словно голодная собака, матери своей, тогда ещё живой и полной сил, боялась слово поперёк сказать, а вот на дочь чаще всего просто шикала, и хотя Наташу она за всю жизнь не тронула и пальцем, сказать, что это добрая и хорошая женщина было ну никак нельзя. Она могла часами болтать... да всё равно, с кем! Просто остановиться посреди дороги и болтать с первым встречным, благо в небольшом посёлке всех знаешь, работая в магазине. При этом она не реагировала на то, что Наташа устала, голодна и тянет её домой.
Аля постоянно пропадала на работе, кроме того самого воскресенья, при чём, если бы до Наташи дошло, как к её матери относятся в коллективе, то стала бы уважать её ещё меньше. А коллектив недолюбливал Алю за болтливость и суетность, и попросту никогда не воспринимал всерьёз. Начальница поручала ей такую работу, которую делать скучно и нудно, испортить сложно, а заставить заняться этим кого-то другого невозможно. Коллеги смеялись над ней чуть ли не в глаза и беззастенчиво переваливали на неё свои обязанности, — словом, Аля была на работе девочкой на побегушках для всех. Таких не уважают, с такими не о чем дружить, и естественно ребёнок чувствовал и это. Просто с другой стороны было видно, что мама добрая... это трудно было чем-то перебить.
В редкие не совпадающие с мужем выходные Аля только и делала, что спала целыми днями, и вот это был кошмар. Спасибо, если на дворе стояло лето: Наташе можно было хотя бы уйти играть на улицу, а вот зимой приходилось просто сидеть как мышь, не издавая звуков, и даже книжку листать предписывалось беззвучно. Готовить и кормить дочь мать даже не собиралась, а посоветовав найти что-нибудь в холодильнике, поворачивалась на другой бок и спала дальше. Поднималась мама обычно часам к четырём вечера и спешно бросалась готовить ужин: папа ожидался в пять часов, и Наташа уже знала, что будет: как обычно, ругань и битьё, потому что мама наверняка не выполнила за день то, что папа поручил, и теперь ей, а заодно и Наташе, полагается наказание.
Когда папа орал на неё, мама обычно молчала, глядя в пол, когда бил — даже не пыталась увернуться. Наташа не видела другого и не знала, что по-другому вообще возможно, но гадливость к матери росла с каждым происшествием. Всё-таки взрослым никогда не удаётся обмануть детей и обозвать плохую жизнь хорошей: жизненный опыт им заменяет ещё ничем не замутнённое и не отбитое чутьё.
И Наташа никогда не ластилась к матери, никогда, даже в раннем детстве. Мама много раз рассказывала ей, что даже на руках её удержать не могла:
— Ты сползала как уж и убегала, — слегка недовольно объясняла мама.
Странно, у бабушки Маши и у дедушки Коли Наташа частенько сидела на коленях и даже засыпала... А в общем, не странно: по отношению к матери девочка всегда ощущала какое-то недоверие, её царапала неправильность, и деться от этого куда-то не получалось никакими силами. Не любила Наташа маму, вот не любила и всё. И отчего-то была почти уверена, что и мама её тоже не любит.
***
И вот, как-то раз произошёл случай, о котором ещё годы спустя вспоминалось с содроганием, при чём, наверное, вспоминала это не одна Наташа, потому что произошло это у всех на глазах.
Папина тётка, баба Надя, родная сестра той самой неулыбчивой бабы Таи, что приезжала когда за Наташей понадобился присмотр, как-то раз пригласила их всех в гости. Жила баба Надя со своими двумя дочерьми и внуком, в городе в небольшой двухкомнатной квартире, и иногда приглашала их либо же приезжала с внуком Лёшкой к ним, так что, поездка была вполне рядовым событием.
В гости Наташа ездить любила. Главное в этом было пережить сборы в дорогу: папа постоянно что-то искал перед самым выходом из дома, ставя на уши, как обычно, всех и рискуя опоздать на электричку, электрички те ходили нечасто, и хотя чаще всего на них успевали, нервов этот момент выматывал немало. Зато в людных местах папу подменяли: он становился улыбчив и обходителен, подавал руку дочери и жене при входе и выходе из транспорта, улыбался и в целом был само обаяние. В гостях он разумеется не матерился и не орал, передавал хлеб за столом, подливал напитки и подкладывал блюда своим женщинам, поддерживал светскую беседу. В итоге становилось совсем прекрасно: папа напивался, становился весёлым и добрым, покупал Наташе мороженое или шоколадку, всю дорогу порывался петь песни, а дома сразу заваливался спать, пусть иногда и задрав на стену ноги. Ночью, конечно, случалось, и нередко, так, что выпитое просилось у него обратно, зато к утру папа был совсем никуда не годен, кроме как валяться и плакаться на жизнь, просить водички и обещать больше не пить. Так что, любая гостевая поездка для замученной папиным повышенным вниманием Наташи была абсолютным благом!
Однако на этот раз всё пошло не так...
Что именно пошло не так, Наташа понятия не имела: она вообще не обращала на родителей внимания, целый день играя с троюродным братом. После того, как их выпустили из-за стола, они с Лёшкой посмотрели всех его солдатиков, послушали несколько песен группы "Кино" на кассетнике, порисовали, поиграли в настольную игру и надолго убежали гулять. Был то ли конец лета, то ли начало осени, но листва на деревьях уже желтела: Наташа хорошо запомнила золотистые остролистные клёны, которые так любят сажать в городах для озеленения. Порой накрапывал редкий дождик, но детей это нисколько не пугало. Они то играли в песочнице, то на качелях качались, то настоящую войнушку затеяли. Наташа, хоть и была девочкой, мальчишеских развлечений оказалась не чужда, да и друг у неё дома был, по соседству, так что, в войну играть она умела даже лучше избалованного Лёшки. И вот, набегались они, наигрались, и домой пошли только тогда, когда Лёшкина мама тётя Валя их позвала.
Родственники провожали их до остановки, и хотя идти было недалеко, дорога заняла немало времени: никто не спешил, было как-то весело. Разыгравшиеся Наташа и Лёша всё бегали туда-сюда, задирая друг друга и смеялись, смеялись, смеялись... До самой остановки так продолжалось, да и там тоже.
Окоротил Наташу надрывный мамин крик:
— Серёжа!!!
С девочки вмиг слетело веселье. Так кричат, когда что-то случилось, что-то страшное, что-то непоправимое. Что-то, что нельзя оставлять просто так...
Когда девочка наконец поняла, куда нужно смотреть, то увидела в начинающихся сумерках такую картину: папа уходил. Куда-то уходил, прочь от остановки, прочь от них с мамой, прочь, прочь, прочь... Его голова в шляпе и плечи колыхались в толпе словно парус одинокий в море, и Наташа почувствовала: так уходят те, кто не собирается возвращаться больше никогда. И был, у неё, наверное, шанс запомнить его вот таким, уходящим навсегда. И был у них всех шанс прожить совсем другую жизнь... К примеру, мама бы привела себя в порядок и нашла другого мужчину, который стал бы любить её, уважать и заботиться о них с Наташей, а сама Наташа вспоминала бы детство с благодарностью, а не с ужасом... И даже сам папа, возможно, стал бы счастливым с другой женщиной, и в лучшем случае, не трогал бы больше несчастную дочь, а может и полюбил бы её на самом деле... Да много чего могло пойти по-другому с этого самого места, с этих позлащённых закатом и осенней листвой сумерек! Но не пошло, нет, — мама не дала. С криком она кинулась за папой. Как будто действительно его уносило в море...
— Серёжа! — кричала она, — Серёжа! Вернись! — и бежала, бежала за ним. Вот она догнала его, схватила за руку. Папа не сбавлял темпа и не смотрел на неё, только руку свою вырывал, когда она за неё хваталась. А толпа уносила их, уносила... Скоро скроются совсем в волнах людского моря.
Сама не зная, почему, может, просто поддавшись панике, а может, забывшись, Наташа, с криком:
— Мама-а-а-а-а! Мамочка! — кинулась за родителями.
Она бежала изо всех сил, кричала в диапазоне ультразвука, но ни мать, ни отец не обращали на неё внимания. Слёзы ручьями текли из глаз. Почему? Неизвестно. Это было неосознанно, инстинктивно; Наташа не знала и не задумывалась, почему плачет.
Кто-то крепко схватил её за руку и потащил за собой. Девочка вырывалась и отбивалась, и даже не видела, у кого вырывается.
Очнулась она уже в квартире тех самых родственников. Нет, она не теряла сознания, — ничего такого с ней не случалось ни тогда, ни позже. Она просто стала вдруг снова понимать слова, которые ей говорили. Тётя Валя убеждала её, что мамы не бросают детей, что скоро мама вернётся и всё будет хорошо, но Наташа не верила. Это же как в мультике про мамонтёнка: так не бывает на свете!.. Так бывает, тётя Валечка, бывает, ты просто либо не слышала о таком, либо врёшь мне, чтобы я замолчала и перестала реветь.
И Наташа реветь перестала: смысла в этом не было. Тут было хорошо, тут её точно никто не стал бы бить. Тут был Лёшка, такой же, как и Наташа, не по годам умный мальчик, с ним весело игралось во всё подряд. Тут для утешения ей накупили сладостей, а поесть, особенно сладкое, Наташа всегда любила. Тут не надо было долго лежать, пялясь в потолок в выходные по утрам: баба Надя вставала рано, и Наташа шла на кухню помогать ей по хозяйству и болтать с бабулей. Та варила кашу, наливала чай, и завтрака не приходилось ждать до обеда, как это было дома.
С Лёшкой они каждый день играли во дворе, а как-то раз ездили с бабушкой на дачу, где Наташа сама набрала огромную миску фасоли. Её тогда ТАК хвалили, как будто она миллион на дороге нашла, а она не могла понять, — чего такого-то? Да она всегда помогает матери в огороде и всё в нём умеет, а фасоль собирала вообще с удовольствием, потому что она яркая, красивая и вся разная.
Из той фасоли неразговорчивая Лариска, Лёшкина тётка, сварила такой вкусный суп, какого Наташа в жизни не пробовала. И вообще, кормили тут вкусно и всегда вовремя, как у бабушки Маши, и ещё лучше. Даже каша по утрам здесь была вкусной.
Баба Надя вечерами вязала и рассказывала истории из детства, про себя, своих родителей, сестёр и братьев. Наташа постепенно понимала степень их родства, удивляясь только одному: оказывается, у бабушек тоже бывают сёстры и братья. Она бы не поверила, наверное, но слишком уж баба Надя похожа была лицом и голосом на бабу Таю, а в письмах, которые она читала Наташе был бабушкин узнаваемый почерк и обращение "сестра".
А тётя Валя уходила на работу раз в три дня и всегда возвращалась с гостинцами на следующее утро. Уж она-то знала, что бывает на свете, чтоб были потеряны дети, — она работала детской медсестрой в роддоме, и всякого там посмотрела, но не рассказывать же всё это было маленькой племяннице!
Мама позвонила всего раз, почти через неделю после того, как убежала за папой. Она рыдала в трубку и обещала, что обязательно заберёт дочку, говорила, что любит... Наташа разревелась снова, громко, горько, просто как корова: она-то знала, что мама врёт и не хотела больше никогда ни папиного ора по вечерам за бардак, ни маминого беспробудного сна в выходные, ни зарядки, ни... ничего, чем жили они втроём с родителями. Её тогда успокаивали все, даже Лариска, а девочка всё не хотела успокаиваться. Тогда тётя Валя быстро сходила за мороженым, Лёшка включил группу "Кино", а Лариска дала свою косметику и разрешила краситься. Но ничего не помогало, ничего... Девочка продолжала сидеть и плакать. И только Виктор Цой сумел достучаться тем, что если есть в кармане пачка сигарет, то значит всё не так уж плохо на сегодняшний день, а под звездой по имени Солнце всё идёт по кругу, и если сейчас война без особых причин, то рано или поздно всё равно снова будут цветы и трава.*
***
Девочка не помнила, сколько времени провела в квартире у родственников и как попала обратно домой, помнила только, что совсем уже холодно было, когда она вернулась в старый родительский дом в небольшом посёлке городского типа.
За то время, что Наташа провела у бабы Нади и тёток, она успела привязаться к родственникам, которых до этого толком не знала. Тётя Валя была весьма жёсткой женщиной, — такими были все родственницы Наташиного отца, такой ей и самой предстояло стать, но это было ничего. Неулыбчивая худенькая тётушка относилась к племяннице очень ответственно и даже ласково, настолько, насколько была способна на это. Она купала её вечерами, стирала ей одежду, причёсывала и заплетала волосы, и у Наташи даже мелькала мысль, что вот бы это была её мама, а не тётя. Такой мамой она гордилась бы. Баба Надя достала откуда-то старые Ларискины платья и другую одежду и все подарила Наташе. Девочка чувствовала себя принцессой в таких нарядах! А Лариска насовсем отдала племяннице маленькое колечко и помаду. В последствие ничего это не понадобилось, и вообще затерялось где-то, но было так приятно... Ей никогда ничего такого никто не дарил!
С братом Лёшкой они вообще стали как родные и пронесли эту дружбу в итоге через годы. Лёшка научил Наташу немножко играть в шахматы и хорошо — в шашки, а Наташа оказалась первым человеком, по совету которого Лёшка стал хоть немного читать (радости тёти Вали по этому поводу не было предела!). Потом было много чего... И на речке они вместе отдыхали: Наташа учила Лёшку плавать и удивлялась, как этому можно не научиться сразу, как можно мёрзнуть в такой тёплой воде и обгорать на солнце. Они ходили и за земляникой в ближайший лес, где Лёшку чуть не съели комары, и на болоте зимой по колено проваливались, и с горки до одури катались, и во всём Наташа была первая. Зато Лёшка хорошо ориентировался в городе и помогал Наташе освоиться при поступлении в институт... И так они и дружили, — да об этом человеке можно было бы отдельную главу писать, если б дело тут было в нём. Но после того, как парня забрали в армию, больше они и не виделись.
...А тогда, оказавшись дома, Наташа очень быстро ощутила знакомую атмосферу: тут было всё так же, холодно, темновато и неприятно. На каждом шагу поджидали папины подзатыльники, а вечер заканчивался ором за бардак. Только мама теперь ещё больше заглядывала папе в рот и буквально прыгала перед ним на задних лапках, стараясь угодить. И почему она не видела, не замечала, что относиться к ней он стал ещё небрежнее, чем раньше? Даже имени её не произносил, говорил только "эй".
Как же отчаянно Наташа скучала по бабе Наде, тёте Вале, Лёшке... даже по Лариске! Честное слово, вернуться бы к ним в квартиру — и она ни за что не стала бы играть с Лёшкой в слонов**, когда Лариска занимается уроками и Лёшке не позволила бы...
Наташу отец смерил взглядом, несколько дней демонстративно игнорировал и, наконец, жестоко избил. Что послужило поводом? Да почти ничего: Наташа просто с восторгом рассказала ему, как прекрасно ей жилось у бабушки Нади, как много всего хорошего произошло и сколько всего ей покупали и дарили. Мама никогда и не заступалась за дочь, а теперь ещё и добавила: тоже орала, обещала отдать девочку в детдом и приказала отдать ей все деньги, которые родственники подарили среди прочего.
Плакать на этот раз почему-то даже не получилось.
Вечером, во время ставшего уже привычным папиного ора, Наташа лежала и старалась представить себя снова у бабушки Нади... Бабушка Надя... Она обнимала и целовала на прощание и говорила, что этим летом поедет к бабе Тае. Она обещала взять Наташу с собой, её и Лёшку... Эх, дожить бы до лета!
Но мысли об этом не держались в голове, они ускользали, терялись, и на первый план выходила совсем другая: вот бы её и правда отдали в детдом. Ведь тут она никому не нужна... Тут она мешает, тут её не любят. И ладно бы папа, но мама!
Что у неё за мама? Почему она старается казаться доброй для других и не может быть доброй к ней, Наташе? Она ведь не злая и не жёсткая как тётя Валя, она могла бы любить и дочь. Но она не любит. Просто не любит.
Мама, скажи мне, за что?
__________________________________________________________________________________
*Речь в тексте идёт обо всем известных песнях группы "Кино" "Пачка сигарет" https://vk.com/audio-2001169190_47169190 и "Звезда по имени Солнце". https://vk.com/audio-2001169199_47169199
**А в слонов играть очень просто: нужно найти кого-нибудь, кто чем-то занят, подкрасться сзади и скорее начинать топать и громко кричать, до тех пор, пока тебя не погонят прочь.
_________________________________________________________________________________
Начало
Предыдущая глава
Продолжение
_________________________________________________________________________________
Буду признательна за неравнодушие, лайк и подписку!