Коробка с телевизором была тяжёлая и неудобная. Денис приподнял её обеими руками, полностью загородив себе обзор, и боком-боком стал пятиться по скользкой глине. Повёрнутой набок и прижатой к картону головой он видел тропинку только под ногами. Двигался осторожно, чувствуя, как ноют руки и как под курткой от пота намокает рубашка.
Он прошёл почти полдороги, когда поскользнулся. Ноги ослабели молниеносно, руки стиснули коробку, и он брякнулся на спину прямо в грязь. Сверху навалился телевизор, прибив его к земле.
Рядом с этой громадиной Деня ехал триста километров, ловил её на ухабах, придерживал в поворотах, а когда пошёл просёлок, и вовсе ехал в обнимку. Телевизор ехал в подарок. А теперь лежал на груди, вдавив Дениса в грязь.
Вваливаться в дом с подарком решили не сразу. Вернее, Денис-то уже начал его доставать, но коробка была велика, и он оглянулся в поисках того, кто ему поможет.
— Да оставь пока в машине. — Замначальника локомотивного депо Курочкин, который всю дорогу ехал впереди на служебном внедорожнике, вразвалку подошёл к УАЗику, пошарил на заднем сиденье, забрал пакет с конфетами и стопкой альбомов и книжек. — Пусть сюрприз старику будет, — сказал он, укладывая в пакете книжки ровнее, чтобы они не разорвали тонкий полиэтилен. — Внесём в нужный момент. Пошли.
Денис послушно затолкал коробку обратно на заднее сиденье и выдохнул. До домика ветерана было по раскисшей от грязи тропинке метров двадцать. Не уронить бы.
— Да вдвоём допрем, — хлопнул его по плечу профсоюзник депо Терещенко, — потом. Пошли пока поздоровкаемся. Может, нас и не ждут ещё.
Но их ждали. Не успел Курочкин, отскабливая от итальянских туфель налипшую грязь, нажать кнопку звонка, как дверь распахнулась, и немолодая женщина заахала и потащила их внутрь.
— Пе-е-е-т-я-я-я-а-а-а! — закричала она вглубь дома, — гости приехали, выезжай встречать, я к Маше за стульями.
И нырнула в боковую дверь, махнув им идти дальше.
Длинным затхлым коридорчиком гости протопали до следующей двери, споткнувшись о старый велосипед и жестяное корыто у стены. Денис шёл следом и подхватывал падающие вещи. Так, с грохотом и невнятной руганью начальников, они ввалились в прихожую, из которой в три стороны расходились комнаты. Из одной выкатился в инвалидной коляске седой дедок в чёрном пиджаке с медалями и немедленно припёр всю их гостевую троицу к двери.
— Здорово, начальнички! Добро пожаловать! Светлый праздник, гости в дом, пожалте за стол... — бодро провозгласил он, крепко пожимая гостям руки. — Сте-е-е-е-еша!!
Завопил он так пронзительно, что Денис присел от страха, а начальники рассмеялись. Крикливые люди жили здесь, распахнутые, Денису стало хорошо.
Родственница или, может, жена — никто понять не успел — вынырнула снова, а с ней ещё и соседка, и гостей быстро затолкали в комнату со столом, накрытым накрахмаленной скатертью. Что-то там стояло уже в хрустальных салатниках, непривычных Денису овальных тарелках и больших розетках. Что-то доносили из кухни. Тут же явился тонкий аромат цыплёнка табака, а за ароматом и сам цыплёнок, разрезанный на кусочки и уложенный горкой на блюде.
Курочкин сноровисто разлил водку по рюмкам, не предложив Денису. Выпили, крякнули — и зашелестел разговор про здоровье, про пенсию, надо ли чем помочь? Да всё, сынки, нормально, дом крепкий, обедать есть чем, войну прошли, а сейчас не сдюжим, что ли? Учись, студент, какое поколение! Сейчас таких не делают! Гвозди бы делать из этих людей, ну или костыли для рельсов…
Про поколение — это уже было Денису, но он и сам вспомнил, что нужны будут фотографии в отраслевую газету, да и на сайт неплохо бы. И он козликом поскакал на выход, потом вернулся за ключами от УАЗика и поскакал снова.
Фотоаппарат лежал на заднем сиденье, придавленный телевизором.
“Вот блин, подарок же, — вспомнил Денис, приподнимая коробку и вытаскивая кофр. Он оглянулся на раскисшую глинистую тропинку, по которой только что притопал, оскальзывясь, — ладно, вдвоём-то допрём”.
Он добежал до внедорожника, стоявшего впереди. Водитель Серёня, мордатый сорокалетний мужик, смотрел видео в телефоне.
— Помоги телек дотащить, — Денис махнул в сторону УАЗика.
Серёня мазнул взглядом по Денису и грязной луже, в которой тот стоял, и покачал головой.
— Шеф сам подарки дарит, из собственных рук. Вот пусть и тащит. Не было приказа, – и снова уткнулся в телефон.
Денис хмыкнул и, перехватив фотоаппарат поудобнее, побежал обратно к домику ветерана.
Денис Толокнов недавно пришёл в пресс-службу железной дороги прямо с университетской скамьи. Он сразу лихо взялся за материалы и поездки, которые на него вешали с удовольствием, особенно выездные и командировочные. В свои двадцать два года он смотрел вокруг широко раскрытыми глазами, писал посты и пресс-релизы про передовиков и рекордсменов, героических диспетчеров и трудолюбивых путейцев, уникальных грубоватых машинистов и проводниц-матершинниц. Железная дорога стала для него целым миром, в котором застряла прежняя эпоха. Застряла кусками, иногда такими огромными, что их было сложно впихнуть в сознание. Денис восхищался этим миром, живущим по своим законам, и фотоаппарат из рук практически не выпускал. В эту поездку напросился сам, узнав, что руководство локомотивного депо нашло к празднику ветерана, да ещё чуть ли не героя Советского Союза.
— Он ковал победу, — назидательно сказал начальник депо Денису по телефону. — Наше дело — помнить, и почтить память.
— Чью память? — оторопело пробормотал Денис. — Он помер, что ли?
— Сам ты помер, тьфу, — начальник депо сказал непечатную фразу в сторону от трубки. — Память о войне надо хранить, говорю, и чтить ветеранов. Вот и поезжай с нашими, зам мой с профкомом поедут, тебя захватят, напишешь потом, что и как, чин по чину, к празднику статью.
— Сделаем, — радостно сказал Денис, — ветеранов мало осталось, надо беречь каждого, особенно своего.
— Точно, — подтвердил начальник депо, — особенно своего. Надеюсь на тебя.
Ехать пришлось далеко, и сначала Денису всё нравилось. Он удобно сидел на заднем сиденье, подпёртый подарками: телевизором в большой плоской коробке, альбомами, конфетами, какими-то книгами и спутниковой тарелкой. Смотрел в окно на весеннее небо и лес по бокам трассы и думал, что дело они делают очень хорошее. У ветерана, наверное, телевизор старый или вовсе его нет, а тут хоть новый поглядит, цветной, программ много, что ещё старику желать? Люди военной поры, которых он на железке уже успел повидать и пообщаться, неизменно восхищали Дениса неприхотливостью, скромностью и непробиваемым жизнелюбием. А железнодорожные ветераны словно были сделаны из другого материала — довоенного, крепкого, не поддающегося коррозии. Старели они хорошо, и Денису и самому иногда хотелось бы быть вот таким же: бодрым, с ясным взглядом и юморком — и рассказывать далёким потомкам, что жизнь раньше была простая и ясная… Тут они съехали с шоссе на грунтовую дорогу, телевизор упал на Дениса, и дальше мечтать о светлой старости не получалось. Коробка съезжала, и её пришлось крепко держать.
В домике разговор шёл уже тёплый и бойкий: замнач с профсоюзником обнимали деда за плечи и перелистывали перед ним альбом, изданный к юбилею депо.
— Ты смотри, как всё изменилось, отец, — вещал Курочкин. — Мы хоть и молодые, но порядок у нас, чистота. А машины какие! Ты таких не видел…
— Да-а-а-а… — тянул ветеран, разглядывая фотографии. — А это кто? Начальнички депо?
— Да, мы аж от самого основания всех подняли, ну-ка, узнаешь, кто был в твоё время?
Дед сощурился, вглядываясь в чёрно-белые фотки.
— Незнакомые… Где тут Яков Семёныч?
— Какой Яков Семёныч?
— Ну начальник наш: ходил важный, мужики его верблюдом звали — за глаза, конечно, — закхекал-засмеялся ветеран. — Не помню фамилии, строгий был до нашего брата машиниста.
Замнач с профсоюзником переглянулись.
— За машинистов нужно выпить, — сказал Курочкин, — на их плечах всё стоит.
Денис пощёлкал фотоаппаратом, съел салат и выключил диктофон. Разговор был неформальный и записывать было нечего особо.
— Воспоминания — это самое важное, — вещал трезвый профсоюзник, поглядывая на Курочкина с рюмкой. — Как воевали, как родину защищали, молодым это передавать.
— Да чего рассказывать-то… — спорил с ним дедок-ветеран. — У нас в Московке и в живых-то с войны трое вернулось, я да Вася Терёхин, и третий, со Скобловки, — не помню, как звать… Время-то какое было? Не приведи господь такое молодым. Пусть живут себе. Незачем им страсти эти рассказывать.
— Ты выпей, сынок, — обратился дед к Денису, наливая дрожащей рукой в рюмку. — Зачем тебе про войну? Ты про мир напиши: вон какие орлы приехали, в надёжных руках железные дороги — это главное. Выпей и закуси.
Денис выпил, щёки его заалели, и он поспешно набил рот тёплой жареной курицей. А когда прожевал, увидел, что гостей за столом нет.
— Курить ушли, — охотно отозвался ветеран, разглядывая растерянного Дениса добрыми глазами, — звонить — дела рабочие, сам понимаешь.
Курочкин и профсоюзник, видимо, стояли на крыльце, запах табака и голоса Денис услышал, пока шёл по коридорчику, вспоминая, куда поставил велосипед, чтобы не уронить ещё раз.
— Ты дурак, что ли? — сказал громко замнач, и Денис остановился, не решаясь открыть дверь и выйти.
— Я-то причём? — оправдываясь, забормотал профсоюзник. — Ну не узнал начальника депо и не узнал, старый же, лет ему сколько?
— А Московка? Это ж Зап-сиб, под Омском где-то. Не сообразил?
— Да это Горелова напутала что-то, — заканючил профсоюзник. — Я ей сразу сказал: не было у нас таких ветеранов. Я их наперечёт всех знаю, тем более их пятнадцать всего осталось. А три ордена красной звезды — это не шутка, я бы знал.
— Ни хера вы там у себя не знаете. — Курочкин выругался. — А телевизор — пятьдесят тыщ подотчет. Как я его не своему ветерану подарю? И как отчитаюсь?
— Так и не дари. Пусть в машине и лежит — хорошо, что сразу не занесли. Книжки, альбомы, конфеты да внимание, что ещё старику надо?
У Дениса ноги приросли к полу.
“Как не дарить? Что значит "не свой" ветеран? Разве бывают не свои?”
— Света… твою мать, — громко сказал Курочкин в мобильник. — Три минуты тебе выяснить, откуда взялся ветеран, к которому мы сейчас приехали, и перезвони мне срочно.
Снова потянуло дымом: оба закурили. Денис в темноте кипел и молча возмущался. Ругаться с ними? Его просто пошлют, и все дела: он и так здесь в нагрузку. Как быть?
Запиликал телефон.
— Да, — сказал Курочкин.
Денис стоял в темноте и нервно чесался. Выйти сейчас и сказать: “Пойдёмте телевизор принесём?” Что они делать будут?
— Я понял, ладно, разберёмся, как вернусь, — замначальника депо зашуршал курткой. — Представляешь, он просто взял и переехал сюда. Жил себе жил в Московке своей, а тут на старость лет вдруг приехал — родня какая-то объявилась или что… Поэтому ты его и не знаешь. Не наш он, с Омска, так я и думал.
На крыльце высморкались и закашляли.
Денис отступил в темноту, развернулся и быстро пошёл назад в комнату. Здесь соседка уже расставляла чашки для чая, посередине стола стоял надрезанный торт. Дед-ветеран сидел в коляске у стола и чайной ложкой бережно зацеплял крем с бисквитом с блюдца. Ел тоже аккуратно, и видно было, что это ему очень нравится. Затопали и зашли замнач с профсоюзником, хозяйка прибежала с дымящимся чайником. Гости попытались отказаться, ссылаясь на то, что обратно ехать долго, но дед и слушать ничего не хотел. В приказном порядке усадил их за стол, шикнул на болтушку-соседку и начал благодарственный тост, держа дрожащей рукой рюмку.
Денис сунул руку в карман за диктофоном и нащупал там ключи от УАЗика.
Коробка с телевизором была тяжёлая, огромная и неудобная. Махнув рукой на незакрытую дверь машины, Денис приподнял её обеими руками, полностью загородив себе обзор, и боком-боком стал пятиться по скользкой глине. Повернутой набок головой он видел тропинку только под ногами. Двигался осторожно, чувствуя, как ноют руки и как под курткой от пота намокает рубашка.
“Ничего, — думал он, тяжело дыша, — для вас не свои, а для нас свои. Надо только донести. Чёрт, тяжёлый же, зараза! Ничего. Главное занести, чтобы все увидели. Не будут же они отбирать у ветерана телевизор? Сволочи жадные. Ничего”.
Он прошел почти полдороги, когда поскользнулся. Ноги ослабели молниеносно, руки стиснули коробку, и он брякнулся на спину прямо в грязь. Сверху навалился телевизор.
Денис завозился как жук, пытаясь выбраться. Коробка висела над грязью: он умудрился не макнуть её ни одним краем.
“Надо встать, — думал Денис, тяжело дыша, — наплевать уже на куртку и на всё наплевать, надо встать и не испачкать”.
Он сел, держа коробку на коленях и обхватив сверху и снизу руками, потом отдышался и, стиснув зубы, стал вставать. Спина застонала и тонко намекнула, что потом будет болеть, раз Денис такой самоотверженный. Наверное, со стороны это выглядело жутко смешно — как он копошится в грязи и держит эту дурацкую коробку больше себя самого. Наконец, он встал и двинулся к дому, чувствуя, как холодные струйки текут с волос за шиворот.
Как дотащил до крыльца, помнил плохо. Руки еле держали, пальцы занемели, вцепившись в картон. Хорошо, дверь открывалась вовнутрь. По коридору Денис шёл боком, слышал грохот падающих сзади вещей. Дверь в конце коридора распахнулась, и Денис коробкой вперед ввалился в неё. Оттеснил телевизором замнача Курочкина, который поспешно подхватил почти падающую коробку.
— Пётр Сергеич! — крикнул парень, еле держась на ногах. — Дорогой Пётр Сергеич!
Дедок выкатился на коляске в прихожую и замер, обалдело глядя на коробку и заляпанного грязью Дениса.
— Это подарок вам! — срывающимся голосом проговорил Денис. — Мы хотели сюрприз — вот, держите! Телевизор… большой… Там ещё тарелка спутниковая! Это всё вам! С праздником вас! От всего коллектива, от машинистов, от железнодорожников… от всех своих! Правильно я говорю?
И Денис с ненавистью посмотрел на Курочкина, придерживающего телевизор с другой стороны.
— Правильно, — сквозь зубы процедил заместитель начальника депо, с бешенством глядя на Дениса. Потом всё же отвёл глаза и выдохнул. — С праздником, отец!
#короткий_метр #смотритель_маяка #смотритель_пишет #реализм #бывает