13,6K подписчиков

Олег Ефремов. Живой голос

774 прочитали

Сегодня, 1 октября, исполняется 95 лет со дня рождения Олега Николаевича Ефремова (1927 – 2000), художественного руководителя МХАТа на протяжении тридцати лет, с 1970-го по 2000 год, создателя театра «Современник», выдающегося режиссёра и актёра, народного артиста СССР.

Олег Николаевич Ефремов. Фото из фондов Музея МХАТ
Олег Николаевич Ефремов. Фото из фондов Музея МХАТ

МХАТ в его жизни начался рано.

«Может быть, я не стал бы актёром и режиссёром, если бы в 1943 году, во время войны, ещё юношей не посмотрел знаменитый спектакль Художественного театра “Три сестры”. Впечатление было громадное… Я тогда ещё мало что понимал, но так это взволновало, так захватило! Несколько дней я находился под тем впечатлением, которое, наверное, и должен оставлять Чехов. После этого я стал уже думать, как бы мне приобщиться к искусству театра, и в 1945 году поступил в Школу-студию МХАТ», – так Ефремов рассказывал однажды.
Олег Ефремов - студент Школы-студии МХАТ. Фото из фондов Музея МХАТ
Олег Ефремов - студент Школы-студии МХАТ. Фото из фондов Музея МХАТ

Конкурс в Школу-студию был пятьсот человек на место. Перед педагогами Ефремов предстал в своем единственном костюме, доставшемся ему от арестованного мужа тети. Добротный коричневый пиджак болтался на юноше как на вешалке.

Стихотворение Пушкина «Желание славы» он прочел так, что все поняли: это он о себе. Это он, Олег Ефремов, жаждет славы. Как говорил потом Олег Николаевич о своем исполнении: читал наотмашь.

В Школе-студии МХАТ: Олег Ефремов - второй слева в верхнем ряду. Фото из фондов Музея МХАТ
В Школе-студии МХАТ: Олег Ефремов - второй слева в верхнем ряду. Фото из фондов Музея МХАТ

Когда по окончании Школы-студии МХАТ Ефремова не пригласили в alma mater, он вслух пообещал (и театру, и себе) ещё сюда вернуться — руководителем! Так и случилось. Но когда это произошло, театр переживал не лучшие времена. Зрители ходили на спектакли неохотно, половина труппы сидела без работы. И Ефремов начал реформы – он вводил в репертуар пьесы, которые раньше не ставили, учредил «совет старейшин», старался занять в спектаклях как можно больше артистов. Позвал ставить Анатолия Эфроса, Льва Додина, Каму Гинкаса, Анатолия Васильева, Романа Виктюка, Марка Розовского…

Не оставлял и любимого своего дела — лицедейства. Ефремов во МХАТе играл немало, играл с наслаждением. И в своей гримерке проводил времени не меньше, чем в кабинете худрука. Кстати, ее и сегодня можно увидеть в театре: в мемориальной гримерной шкаф с костюмами Ефремова из спектакля «Кабала святош», где он играл Мольера, гримировальный столик, столик кофейный... На стенах афиши «Трех сестер» 1997 года, «Бориса Годунова», «Горе от ума». Над афишами – портрет Станиславского, которого Ефремов боготворил. Как известно, еще в студенческие годы он и его друзья по Школе-студии поклялись в верности заветам Станиславского, написали «Клятву» и скрепили ее кровью.

Сегодня, в день рождения Олега Ефремова, мы подумали, что самое лучшее – это услышать живой голос Мастера. И предлагаем вам прочесть интервью Олега Николаевича, которое тот дал Вадиму Вернику в далеком 1992 году.

Фото Игоря Александрова
Фото Игоря Александрова

Из книги "Вам рассказывает артист" (М.: Искусство, 1993):

ОЛЕГ ЕФРЕМОВ

Театр «Современник», возникший в «оттепель» пятидесятых годов, стал знамением времени, а его организатор — человеком легендарным. Почти полвека служит искусству Олег Николаевич Ефремов. У него самые высокие государственные награды и творческое реноме; он возглавляет Московский Художественный академический театр имени А. П. Чехова. Интервью у Ефремова взял Вадим Верник.

— Олег Николаевич, чем отличается Ефремов нынешний от Ефремова времен «Современника»? Какие чувства вызывают у вас воспоминания о тех годах?

— Если говорить о собственном ощущении, то в ту пору у меня не было — даже моментами — состояния одиночества, какого-то вакуума. Мы всё делали сообща: вместе боролись за спектакли, вместе принимали решения, мне никогда не приходилось за что-то отвечать одному. Вот такого единения с другими сейчас... ощущаю меньше. Хотя это вовсе не означает, что я нахожусь в беспросветном мраке. Пессимизм, с моей точки зрения, состояние в чём-то патологическое. Конечно, у каждого бывают моменты депрессии, связанные с различными причинами. Но всё равно я убеждён, что человек обязательно должен во что-то верить, на что-то надеяться, куда-то и к чему-то стремиться.

— В вашей творческой судьбе немало драматичных моментов, конфликтных ситуаций. К примеру, разделение Художественного театра. Преодолев те или иные трудности, всегда ли вы ощущали себя победителем?

— Смотря о каких трудностях говорить. Думаю, кроме меня, моих сложностей не знает, пожалуй, никто. Как я их преодолеваю? Не всегда, может быть, удачно. Порой болезненно, мучительно. А вот те трудности, которые вроде бы на миру... После показа по телевидению документального фильма о наших делах в Художественном театре мне выражали сочувствие, писали письма. Это была, очевидно, цель режиссёра; так она собрала, смонтировала материал. Отнесём такую реакцию на счет таланта автора фильма — Марины Голдовской. Что ж, в произведении должен быть какой-то конфликт, иначе не заденешь зрителя. Но те акценты, которые расставлены в фильме, не были для меня первостепенными.

— В истории с разделением МХАТа многие уловили скандальную ноту, и только.

— У нас, куда ни посмотри, всё оборачивается немножечко скандалом. Мы не умеем спорить. Великие учёные, как и значительные политические противники, дискутировали страстно, едко, зло, но в этом обязательно присутствовал определённый уровень культуры, интеллект. Сегодняшние аргументы в споре, даже когда они принимают форму не скандала, а, скажем, исповеди или поучения, как правило, удивительно грубы, резки. Думаю, это наша главная беда, корни которой — в глубокой бескультурности, невоспитанности, неинтеллигентности. Ленин говорил о том, как трудно строить новое общество в такой неразвитой стране, как Россия. И ведь были предприняты первые шаги, чтобы люди научились хотя бы читать и писать. Но постепенно вопросы культурного развития отодвигались на задний план и наконец ушли совсем. Я говорю об этом не свысока, поскольку и себя причисляю к поколению достаточно некультурному. Наше образование было односторонним, слишком политизированным. Многое сознательно отсекалось, было закрыто для доступа; широта взглядов считалась делом ненужным. В результате даже самые прогрессивные вещи делались у нас как-то непрогрессивно, что ли.

В наши дни вроде бы поняли: остаточный принцип в бюджете для культуры должен быть ликвидирован. Но как ликвидировать «недостаточность» в голове, в генах? И хотя какие-то сдвиги намечаются, пока это происходит в основном на словах.

На репетиции спектакля "Чайка", 1979 г. Фото Игоря Александрова
На репетиции спектакля "Чайка", 1979 г. Фото Игоря Александрова

— В обновлении нашей жизни значительная роль может принадлежать театру. Как в связи с этим вы определяете репертуарную политику МХАТа?

— Убеждён: не мысль и не проблема рождают образ, а, наоборот, живой образ вызывает у зрителей мысли. Вот поставил я пьесу Людмилы Петрушевской «Московский хор». Петрушевская открылась для меня как поразительный автор. Чем, к примеру, труден и прекрасен Чехов? Он бесконечен, как жизнь. У Петрушевской, как и у Чехова, каждый характер, каждый персонаж имеет свое подробное и точное прошлое, знает, что ему делать. А без прошлого и будущего, без корней и целей нет характера, нет и человека! Такую драматургию, драматургию жизни, хочется видеть сегодня на сцене. Поэтому у нас в репертуаре появились «Кабала святош» Булгакова, пьеса польского драматурга Мрожека «Портрет», «Вишнёвый сад» Чехова, горьковские «Варвары». Удивительно современна пьеса «Варвары»,—современна проблемой страшного бескультурья и социальных крайностей; речь в ней идет о том, как непросто изменять, обновлять жизнь.

Репетируем «Бориса Годунова» Пушкина. Могу сказать почему. Когда путаются, меняются, сталкиваются общественные и эстетические представления, не хотелось бы участвовать в гонке, словно стараясь вытащить нечто наиболее красивое и модное. Такие «периоды» я уже проходил — мысленно или как-то иначе. Наоборот, надо «уцепиться» за что-то основополагающее, фундаментальное. Пушкин даёт мне главный ориентир. В его произведениях выражается основа гуманизма, которого так не хватает в наши дни (впрочем, и Пушкина, оказывается, можно ставить авангардно, и тогда от него мало что останется).

В роли Бориса Годунова с Сергеем Шнырёвым - Феодором. "Борис Годунов", 1994 г.
В роли Бориса Годунова с Сергеем Шнырёвым - Феодором. "Борис Годунов", 1994 г.

— Ваш МХАТ в его сегодняшнем качестве существует уже несколько лет. К чему вы стремитесь и от чего хотели бы уберечь единомышленников, да и самого себя?

— В Художественный театр я пришёл двадцать лет назад, когда почти ничего не осталось от того, что было заложено Станиславским. Предстояло возвратить главное — живой театр. Артистический мир очень сложен, особенно мхатовский, определённым образом воспитанный. Иногда нелегко быть до конца откровенным, сказать актёру: «Знаешь, ну не выходит у тебя роль, не получается»; это воспринимается как кровная обида! Больше бы раскованности внутри театра, да и мне самому быть откровеннее с другими. Хватит осторожничать! Слишком много времени ушло на дипломатию...

Чрезвычайно важно, чтобы МХАТ почувствовал себя увереннее по всем статьям. Этой уверенности пока нет ни у меня, ни у труппы. Мы многого ещё не умеем —с точки зрения строительства театра. И даже в профессиональном смысле. Не все, конечно. Недовольны собой бывают, как правило, редкие люди искусства.

Внутри человека обязательно должна идти работа, только тогда он может стать художником. Не хвалюсь, но эту неудовлетворённость я ощущаю в себе очень сильно. И хочу, чтобы она поселилась в нашей труппе, — пусть это стимулирует старания вывести Художественный театр на следующий уровень. Знаю, какая мощная потенция заложена в наследии Станиславского, Немировича-Данченко и, можно сказать больше, в искусстве театра в наши дни. Потенция, которая явно не используется, не реализуется. Многое, к сожалению, уходит на ветер. Но я абсолютно не согласен с пророчествами и оценками наших критиков, которые иногда больше похожи на счетоводов либо прожектёров. Не считаю наш театр увядающим или несостоявшимся. Рано ещё раздавать ярлыки.

Ирина Мирошниченко, Николай Скорик и Олег Ефремов на репетиции спектакля "Дядя Ваня". 1985 г. Фото Игоря Александрова
Ирина Мирошниченко, Николай Скорик и Олег Ефремов на репетиции спектакля "Дядя Ваня". 1985 г. Фото Игоря Александрова

— «Современник» начинали молодые актёры. А как вы смотрите на молодежь МХАТа сегодня — есть у неё будущее?

— Туг надо бы иначе ставить вопрос. Если есть будущее у театра, то будущее есть и у его молодёжи — у тех, кто будет серьёзно заниматься делом.

— Олег Николаевич, почему в последнее время мы так редко видим Ефремова-актёра?

— Как-то не до того было. В «Современнике» я много играл в спектаклях, мною же поставленных. С возрастом начинаешь ощущать, как трудно такое совмещение. С другой стороны, при огромной труппе, которая существовала во МХАТе, мне казалось эгоистичным брать себе какие-либо роли. Раз уж ты главный режиссёр, так и ставь спектакли; этим я и занимался. Вот впервые сыграл чеховскую роль — Астрова в «Дяде Ване». А в «Кабале святош» играю Мольера. Во время работы над этим спектаклем возникали близкие ассоциации в смысле взаимоотношений с труппой, но всё равно надо было постигать и постигать образ: что за личность Мольер, что предлагает Булгаков?..

Ну а сниматься в кино просто некогда. К сожалению. Иногда соглашаюсь, если выпадает время. Если распорядок съемок приемлем при моем распорядке. Правда, так сложилось, что я никогда не снимался в тех ролях, которые действительно хотелось сыграть. Было много случаев, когда меня звали на определённую роль, а потом снимался другой актёр, поскольку я был занят в театре... Ну, снялся у режиссёра Самсона Самсонова в фильме «Синее небо, а в нём — облака». Играю хормейстера Ветлугина, трагикомического героя. Судите сами, что получилось.

На репетиции спектакля "Вишнёвый сад": Виктор Сергачёв, Елена Проклова, Вячеслав Невинный, Олег Ефремов. 1989 г. Фото Игоря Александрова
На репетиции спектакля "Вишнёвый сад": Виктор Сергачёв, Елена Проклова, Вячеслав Невинный, Олег Ефремов. 1989 г. Фото Игоря Александрова

— Театр, кино, общественные обязанности. Кроме работы есть что-то ещё в вашей жизни?

— Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо, а иначе как можно было бы вообще существовать? Поэтому у меня есть друзья, есть и подруги. Есть книги и всё остальное. Растут внук и внучка, которых воспитывает моя дочь Настя, А недавно родился ребёнок у сына Миши.

— Что читаете, что произвело наибольшее впечатление?

— Может быть, что-то я пропустил, но из того, что читал... Публикации, которые были интересными, на первых порах задевали (имею в виду выступления социологов, историков, философов), сейчас немного поднадоели, всё это я вроде бы уже знаю. Хочется что-то иное читать... С удовольствием перечитывал две вещи: «Жизнь и судьбу» Гроссмана и «Доктора Живаго» Пастернака. Серьёзное, громадное впечатление, не просто интересно, не просто «на ночь», а с каким-то смакованием читал!..

— Не возникало ли у вас желания написать книгу воспоминаний?

— Пока нет. В сборниках напечатано несколько статей, составленных из моих выступлений. Чтобы самому что-то писать, нужны время и особый талант. Есть люди, которые хорошо пишут, читаешь и думаешь: зачем ты режиссёр, ведь у тебя другое призвание?

Фото Игоря Александрова
Фото Игоря Александрова

— Широкий размах приобрело студийное движение, как вы к нему относитесь?

— По-моему, это прекрасно. «Современник» возник в одиночестве. Он «пролез» с трудом, всеми правдами и неправдами. А сейчас люди могут свободно образовывать театры, свободно творить. Группа молодых актёров ушла, с моего благословения, в студию «Человек» — выбрали самостоятельный путь. Недавно они образовали Пятую студию МХАТа.

Впрочем, все студии, за редким исключением, пока «дуют» в одном направлении. Они видят театр достаточно внешний. Ищут занятность формы. Когда станет предъявляться некоторый счет к студийному движению, молодые театры почувствуют большую ответственность. Пусть студии будут разные, и не надо им бояться банкротства. Не получилось — расходитесь! Кто знает, может быть, из студийного движения ничего не выйдет серьёзного. Но такой путь нужен, это естественный этап в современном театре.

— По вашим стопам пошел сын, Михаил Ефремов. Он руководил театром-студией «Современник-2», которого уже не существует. Теперь он актер МХАТа имени Чехова. Близки ли вам его творческие искания?

— Могу сказать, что по характеру Миша не наследник, он ищет дорогу сам. Мне интересны его поиски — когда они связаны не с эпатажем или желанием удивить, но когда в них есть движение к искусству, в каких бы формах оно ни выражалось.

Художественный театр в 1980-е годы, во время реконструкции, которая длилась десять лет
Художественный театр в 1980-е годы, во время реконструкции, которая длилась десять лет

— Олег Николаевич, в свое время вы высказали идею о реконструкции проезда Художественного театра. Эта идея реализуется?

— Хотелось бы сделать так, чтобы люди стремились сюда не только на спектакль. Чтобы была пешеходная зона. В проезде могли бы расположиться центр Станиславского, театральный пропагандистский центр, небольшие кафе, салоны художников. Наш проект получил поддержку на форуме социальных новаторов, проходившем в Москве. Надеюсь, в конце концов проезд Художественного театра (наконец-то он стал называться, как прежде, Камергерским переулком) будет целиком служить интересам театрального искусства.

3 октября на Основной сцене МХТ имени А.П. Чехова состоится вечер к 95-летию со дня рождения Олега Ефремова "Немного тишины..." Режиссёр - Николай Скорик. В вечере примут участие художественный руководитель МХТ имени А.П. Чехова Константин Хабенский, артист балета Сергей Полунин и пианист Андрей Коробейников.

#мхт #история #ефремов