Болезнь Ивана Захаровича не прошла для старика бесследно. К огромному сожалению Олимпиады Васильевны, её опасения после выписки мужа из больницы, оправдались. Дедушка стал всё чаще не доносить жидкость до туалета.
Начало цикла рассказов:
Предыдущая часть:
Врачи выписывали таблетки и порошки, но в итоге разводили руками: «Что вы хотите? Возраст!». Возле диванчика Захарыча поставили большой эмалированный горшок с крышкой, чтобы «не конфузился», а супруге не добавлял лишней работы по уборке. Муж с этим вполне согласился.
К весне состояние ухудшилось ещё и тем, что старик начал терять память, часто отвечал невпопад или сидел на диванчике, словно в каком-то забытье: смотрел невидящим взглядом почти немигающими глазами куда-то сквозь стену и даже перестал включать свои любимые телевизор и радиоприёмник. Балалайка давно без дела пылилась на шкафу.
- Как же вовремя я на пенсию вышла, - делилась Олимпиада Васильевна со своей единственной подругой, когда иногда заглядывала в гости, - Ведь чисто дитём становится! Всё надо напоминать, за всем следить. И так каждый день.
- А что ты хотела? – возражала Зинаида, - Я тебя сразу предупреждала, что Захарыч хоть и бодренький, но уже давно не молоденький козлик. Зато вон в каких хоромах живёте!
- Да я же не ропщу! Мне не трудно ухаживать, я ж смолоду к этому привычная, - вздыхала Липа, - Просто сидит же целыми днями, как пенёк. Жалко…
- А что, ему разве плохо? – напирала подруга, - Чистенький, ухоженный, сытый. Ты думаешь ему бы лучше было в одиночку? Помер бы уже поди давно.
- И то верно… - еще огорчённее вздыхала Олимпиада Васильевна.
У Нины жизнь тоже текла по замкнутому кругу: дом, дежурства в больнице и редкие культурные выходы со Славой, потому что и на них не всегда находилось время. Из отделения сразу две медсестрички ушли в декрет и работать приходилось, как говорится, за себя и за того парня. Она часто засыпала с мечтами о лете, долгожданном отпуске и приезде Риты в Москву на актёрскую биржу.
Подруга писала не часто. И тоже жаловалась на хандру и усталость. Но каждое письмо заканчивала непременно оптимистично: «Не вешать нос, Нинок! В августе приеду, погуляем, походим по театрам, прошвырнёмся по бирже. Там актёры, режиссёры, очень интересные люди и выдающиеся личности! Это просто совсем другой мир, как в кино!»
Фантазия рисовала Нине огромное здание со стеклянным куполом-крышей. Там в просторном фойе гудела толпа: мужчины во фраках с роскошными дамами в красивых платьях, между которыми суетились какие-то клерки с папками, бумагами и почему-то чернильными перьями… На этой картинке девушка уже проваливалась в глубокий сон.
Всю осень и зиму Нина даже ни разу не взяла в руки учебник. «Сил нет и неохота, - думала девушка, - Вот наступит весна, выглянет солнышко, появятся новые силы, и тогда я плотно усядусь за подготовку в институт».
Однако, когда начало припекать весеннее апрельское солнышко, забивать голову химическими формулами хотелось ещё меньше. Нина перечитывала письма Риты и каждый раз улыбалась. Подруга описывала в красках свою жизнь: её сестра Геля развелась с мужем, родился маленький Серёжка и так как в бараке, где жила сестра, начальство принялось проводить центральное отопление и делать ремонт, после роддома её вместе с детьми на месяц семья забрала к себе.
«Ты даже не представляешь, какой у нас теперь цыганский табор! – писала Рита, - У меня раньше был хороший здоровый крепкий сон, и не страшны никакие шумы, но теперь, мне кажется, могу спать даже у подножья извергающего вулкана. По мне периодически прыгают девчонки, и всё это под корабельный ревун племянничка!»
Тем не менее нотки усталости и недосыпания у подруги проскакивали. Она писала, что «ужасно мечтает побыстрее уехать на гастроли, а потом в Москву!». Нина открывала учебник, начинала читать очередной параграф, но мысли её уносили вновь на биржу со знакомой картинкой, и девушка через пару минут засыпала.
В институт она провалилась и даже почему-то не огорчилась. На Нину навалилась какая-то апатия. Она ходила невыспавшаяся на работу, пациенты дико раздражали, санитарки бесили. Один вид хамки Натальи, даже если она появлялась в трезвом виде, вызывал приступ головной боли. Нина зачем-то пару раз сделала резкие замечания всегда тихой и исполнительной Андревне.
Придирки врачей и старшей медсестры казались уже невыносимы. В какой-то момент Нина даже подумала, что, может зря выбрала эту профессию? Однажды после обхода к медицинскому посту подошла Солодовникова. Терапевт стала придирчиво рассматривать наклейки лейкопластыря с фамилиями пациентов на мензурках, куда медсёстры раскладывали назначенные таблетки.
- Девочки, - сказала врач, хмуро сдвинув брови, - Надо чётче писать фамилии. Мне сегодня Ивкин заявил, что по ошибке утром выпил препараты, назначенные Панину. Как такое могло случиться? Немедленно переписать чётче бирки и строго следить за выдачей пофамильно!
- Хорошо, - ответила всегда спокойная, как танк, напарница Люба, - Сделаем, Галина Георгиевна, как скажете.
- Не сделаем, - терапевт передразнила интонацию медсестры, - А сейчас же и немедленно! Яровая! Вас это касается в первую очередь!
Врач резко развернулась и твёрдо застучала широкими каблуками туфель в сторону ординаторской. Нина психанула:
- Ну, почему!? Почему именно мне обязательно надо персонально подчеркнуть? Я что тут, как двоечница в школе?
Нина вскочила и помчалась по коридору в процедурную, чтобы никто не видел её слёзы, хлынувшие ручьями из глаз. Войдя, девушка бросилась к окну. Внизу в больничном дворе по дорожкам парка неспешно прогуливались больные в пижамах и халатах. Кто-то сидел на лавочках и разговаривал с пришедшими родственниками. Звонко чирикали воробьи, сквозь кроны деревьев пробивались лучи солнца. Картина была просто идиллическая и неспешная. И только Нину душили слёзы обиды.
Неожиданно скрипнула входная дверь и в проёме показалась голова заведующего отделением Карманова. Увидев Нину, он вошёл в помещение и тихонько прикрыл за собой дверь. Нина оглянулась. Врач широко улыбался, раскинув в стороны руки для объятий.
- Ну что у нас такого случилось? – сказал доктор с интонацией, утешающей ребёнка.
- Виктор Николаевич! – Нина инстинктивно бросилась в объятия в поисках поддержки, - Она.. Она… Эта Солодовникова…
- Ну что ты, что ты! – завотделением стал гладить девушку по голове, прижав к своей груди, - Давай-ка вытрем слёзки.
Он достал носовой платок, промокнул им щёки медсестры, потом ещё достал что-то из кармана халата, зажал в кулаке и сказал шутливо:
- Конфетку будешь? Ап!
Карманов раскрыл ладошку. Нина от неожиданности рассмеялась и взяла конфету. Однако доктор продолжил её обнимать, поглаживая по плечам и спине, словно продолжая утешать расплакавшегося ребёнка, при этом приговаривая:
- Это просто усталость, переутомление, я подписал заявление на отпуск, скоро отдохнёшь.
При этом доктор уже явно шарил своими ручищами Нине по спине, талии, опускаясь ниже, потом погладил грудь. И это уж никак не могло предназначаться ребёнку. Нина покраснела, дёрнула плечиками, чтобы высвободиться. Карманов её немого придержал и всё же отпустил из объятий. Медсестра пулей выскочила из процедурной, красная, как рак.
…
Продолжение следует.
Дорогие читатели! Комментируйте, не стесняйтесь! Мне важны ваши отклики, даже если они отрицательные. Я стараюсь учитывать критику. Вы помогаете мне исправлять неточности. Спасибо!
Буду благодарна, если вы станете делиться ссылками на мой канал в соц. сетях.
Для любителей почитать – цикл рассказов «Кулёк»:
Цикл рассказов «Записки театрального ребенка»:
Цикл рассказов «Обезьянообразные»: