Расшифровка передачи «Книжное казино. Истории» от 24 сентября 2022 года. Гость — Александр Васькин, писатель, москвовед. Ведущий — Никита Василенко.Н. ВАСИЛЕНКО: Суббота, 24 сентября. Сегодня мы продолжаем тему, которую начали в прошлом эфире. Мы говорим о советских писателях, об их повседневной жизни. В прошлый раз мы говорили о том, как писатели встретили революцию, как они её пережили, какие с ними истории происходили, как революция сожрала своих детей, а кого-то вознесла на олимп. Обо всём этом мы говорили с Максимом Шевченко: в такой необычной роли он выступил у нас в прошлый раз. "От оттепели до перестройки" - именно так называется книга нашего гостя, писателя и москвоведа Александра Васькина. Александр, здравствуйте! А. ВАСЬКИН: Здравствуйте, Никита! Н. ВАСИЛЕНКО: Мы сейчас будем препарировать эту самую жизнь. Я напомню, что книга "Повседневная жизнь писателей от оттепели до перестройки" вышла в издательстве "Молодая гвардия" в серии "Повседневная жизнь" и уже доступна в печатном виде и скоро появится в электронном. Это важное уточнение, потому что не все наши зрители могут находиться в России и тем более пойти в книжный магазин. И здесь было бы правильно начать с вопроса, почему, Александр, вы выбрали эту тему. Мы помним, что прошлая ваша книга называлась "Повседневная жизнь Большого театра". Как вам кажется, какую миссию накладывала власть на советского писателя в оттепельный период и далее до перестройки? А. ВАСЬКИН: Вопрос интересный. Важнейшая миссия была идеологическая, потому что писатели, как назвал их Хрущёв, автоматчики партии. Если Сталину приписывают фразу, что это инженеры человеческих душ, то в данном случае это автоматчики, которые должны идти впереди и расчищать путь. И слова "артиллеристы" ему также приписывают, Хрущёву. Представляете, насколько это было значимо в глазах партийной верхушки, руководства СССР. Само значение слова, понятия "советский писатель". Явления даже, я бы так сказал. Конечно, это была профессия, что самое важное, профессиональное занятие. И недаром так стремились очень многие попасть в ряды Союза советских писателей. Но я хочу отметить, что эта книга не только и не столько о Союзе писателей. Здесь есть и те писатели, которые никогда не были в рядах Союза писателей СССР. Например, Владимир Богомолов. Многие удивляются: "А что, Богомолов не был членом Союза писателей?". Нет, не был. Хотя он автор одного из самых известных романов этой эпохи - "Момент истины". Я, кстати, покажу вам книжку: я вчера специально заехал в издательство. Замечательная такая обложка. Свежая книга. Это такой первый блин, но, надеюсь, не комом. Обратите внимание на первую сторону переплёта. Мы видим здесь известного советского писателя Михаила Александровича Шолохова. Видите, чем он занимается? Он настраивается на охоту. В руках у него ружьё. Надо сказать, что были дебаты по поводу обложки. Меня убедили в издательстве, что эта фотография подойдёт. Я так понимаю, что смотрели они... Н. ВАСИЛЕНКО: Далеко вперёд. А. ВАСЬКИН: Да, я вам покажу обратную сторону обложки. Мы узнаём здесь Булата Шалвовича Окуджаву. Я настаивал, чтобы было наоборот. Но у издательства была другая точка зрения, я принял это во внимание, отнёсся с уважением. Здесь Булат Шалвович в Переделкине. У него есть замечательные стихи: "Меж осинником и ельником, среди лени и труда". Вот здесь он запечатлён. О чём идёт речь? О писателях действительно в повседневной жизни. Мы видим Шолохова охотника, он ещё был прекрасный рыбак. А Булата Шалвовича не надо представлять: бард известный, поэт, автор исполнитель своих песен. Вот такой диапазон: от Шолохова до Окуджавы. Здесь много известных фамилий. И всё это советские писатели. [Сборник: Оттепель] Н. ВАСИЛЕНКО: Но если всё-таки говорить о временных рамках. Указано, что от оттепели до перестройки. Почему вы ограничились именно этим периодом? Почему, например, не начали с начала советской власти? Чем повседневная жизнь того периода отличалась от указанного? А. ВАСЬКИН: Дело в том, что уже была книга лет 10 назад и даже больше о советских писателях времён Сталина: 1930−1950-е. Я решил, что осталась такая лакуна: жизнь писателей после смерти Сталина и до перестройки, включая застой. И так и вышла эта книга, так она и получилась. В той книге также подробно говорится о жизни писателей 1930−1950-х. Но здесь уже, как вы понимаете, те времена, о которых и мы с вами слышим, в том числе от наших родителей. Многие читатели и сами жили и в оттепели, и в перестройку, и в застой. Конечно, это время отличалось очень сильно большей свободой писателей, большей раскрепощённостью. И тем, что писателей самих было очень много. Представьте себе, одних только литераторов в СССР насчитывалось к концу перестройки порядка 10 тыс. человек. Н. ВАСИЛЕНКО: Армия! [Сборник: Застой] А. ВАСЬКИН: Да, если хотите, армия, корпус. Ими было непросто руководить. Но здесь в книге приведены воспоминания, дневниковые записи, архивные материалы, рассказывающие почти обо всех советских писателях. Правы те, кто скажет: что там 10 тыс. В лучшем случае можно набрать 200−300 человек, которых мы знаем, о которых мы слышали. И эти люди будут правы. Но тем не менее была такая профессия писатель. И я сейчас процитирую одного известного советского писателя, чтобы мы сразу поняли, насколько важно было это членство. Красная книжечка с гербом. Слова эти принадлежат Виктору Петровичу Астафьеву. Вот что он написал 10 октября 1966 года: "Я вижу вокруг столько обойдённых и объеденных людей, что боюсь за свою счастливую судьбу и всё вижу во сне, как снова оказываюсь в литейном цехе с кувалдой в руках и с полуголодными ребятишками дома". Вот вам оценка Астафьева. Отличие его, уже советского писателя, от прежнего Астафьева, который не был членом союза, работал на заводе. Но согласитесь, это дорогого стоит. Признание откровенное. [Сборник: Перестройка] Н. ВАСИЛЕНКО: Я сразу хочу один вопрос из нашего чата в видоизменённом состоянии: "Насколько представлены писатели республиканские из разных республик?". Когда видишь писателей, представляешь кафе ЦДЛ. А что касается республик-сестёр? А. ВАСЬКИН: Удалось. Я вот сейчас вспомнил: 15 республик, 15 сестёр. Помните, лозунг такой висел в школах. Здесь есть замечательная фотография, которая нас относит к этой теме, где представлены в том числе и наши классики многонациональной литературы. Мы видим здесь с вами фотографии: Лев Ошанин вместе с Давидом Кугультиновым и Мустаем Каримом. Речь идёт, безусловно, и об этом. О том, что советская литература была самой многонациональной в мире. Не было такой литературы, где столько представлено было бы литераторов национальных. Более того, всех их активно переводили на русский язык. Это был главный язык, язык межнационального общения. И благодаря этому эти самобытные литераторы и их творчество становились частью мировой художественной культуры. Здесь у меня есть замечательные фотографии. Все мы знаем писателя Чингиза Айтматова. Внизу фотография: Айтматов, Твардовский поздравляют Гамзатова с присуждением ему Ленинской премии. Вы знаете, когда поднимался вопрос о награждениях (Ленинской премией, Государственной), то в первую очередь, во главу угла ставилось соблюдение принципа дружбы народов. То, о чём вы говорите. В первую очередь должны быть награждены классики национальных литератур. Каждый из советских республик. И потому московские, ленинградские писатели, классики, замечательные литераторы были обижены зачастую, что их обходят, на второй план оставляют, на следующий год. Такая обида была. В доказательство своих слов я прочитаю подпись. Здесь у каждой фотографии есть подпись, которая что-либо да значит. Пожалуйста: "Чингиз Айтматов, единственный советский писатель, трижды удостоенный Государственной премии СССР". Вот здесь мы касаемся с вами важной темы - награды писательские. Глава о наградах называется "Возможно, мне дадут Госпремию: советские писатели в очереди за наградами". Кстати, эта глава была опубликована в журнале "Дружба народов" и вызвала большой резонанс. Вот вам, пожалуйста. Что такое "трижды лауреат Госпремии". Это уникальное явление. Я не говорю о сталинских премиях, переименованных в Госпремию. Там были свои рекордсмены: Константин Симонов, огромное количество премий. Здесь, обратите внимание, Чингиз Айтматов. Не Александр Твардовский, не Михаил Шолохов, трижды лауреат, а Чингиз Айтматов. Внимание в этом смысле к национальным литераторам огромное оказывалось. Н. ВАСИЛЕНКО: Александр, вы косвенно подвели к моему следующему вопросу. Можете нам хотя бы коротко как-то структурировать писательский мир того периода? Хотя бы в каком-то иерархическом порядке. А. ВАСЬКИН: Если об иерархии говорить, то здесь я бы, наверное, разделил на 3 части, 3 слоя. Первая - номенклатура, секретарская литература. То, чего сейчас нет, но некоторые критики утверждают, что есть, читая романы некоторых наших нынешних писателей. Секретарская литература - это книги, которые писались и издавались от имени руководителей Союза писателей. Этим людям я посвящаю отдельную главу, объясняю, как тяжело было, поскольку нужно руководить, нужно вести заседания на всех президиумах, на всех съездах, нужно представлять нашу литературу за рубежом, а это поездки многочисленные. Им было непросто. Конечно, многим помогали. Здесь есть отклики на эту литературу разные. Виктор Ерофеев по-своему говорит об этом. Валентин Пикуль. Не очень любили их, понятно по какой причине. Хотя там много интересных людей, авторов, которых и сегодня переиздают. Но моя задача была рассказать о них объективно, без личных оценок, что довольно трудно. Вторая прослойка - писатели очень известные, но отнюдь не секретари и не номенклатура. Юрий Нагибин, Юрий Трифонов, Юрий Казаков, Василий Шукшин, Василий Аксёнов. Их читали, любили, за ними стояли в очереди в книжных магазинах, стояли в очереди в библиотеках. Вот это писатель настоящий, я бы так сказал. Остальная масса - 9.500 человек членов Союза писателей, которых не знали в лицо, по их ли вине, не по их. Вот вам примерная структура, пирамида. Наверху - сливки писательского общества, потом настоящие писатели, ну и все остальные, я бы так сказал. Я хочу сказать, что в Советском Союзе огромная работа проводилась по литературному воспитанию. Всякого рода литобъединения возникали на заводах, фабриках, при клубах районных. Чего уж удивляться, что их 10 тыс. Я думаю, могло бы быть и 20 тыс. Н. ВАСИЛЕНКО: Все мы знаем знаменитую цитату из Булгакова, что квартирный вопрос испортил москвичей. А здесь же есть такое утверждение, что номенклатурных писателей во многом испортил квартирный вопрос. В том плане, что, когда они подписывались в разных письмах в поддержку решения кого-нибудь исключить из Союза писателей, во многом ими двигала надежда, попытка сохранить те блага, которые они получили. Насколько это соответствует действительности? А. ВАСЬКИН: Соответствует. Не для всех, правда. Василь Быков, известный писатель советский, белорусский писатель. Кстати, тоже очень важно, что он был белорусским писателем, писал по-белорусски. Но благодаря тому что советская литература обладала возможностью выхода на мировой рынок, скажем так, Василь Быков стал мировой знаменитостью. Вот вам одно из преимуществ советской литературы. Наряду с тем, что были недостатки. Так вот, Василь Быков пишет об одном из своих коллег, они дружили. Он пишет с сожалением, что там речь шла о подписании письма, знаменитого письма 1973 года с осуждением Солженицына и Сахарова. Его подписал 31 советский писатель. Там были и номенклатурные писатели, но были и писатели которые весьма любимы народом. Тот же Чингиз Айтматов. Там оказалась и подпись Василя Быкова. Это история детективная. Я рассказываю о ней. Василь Быков утверждает (и я ему верю вполне), что он не ставил своей подписи. Его подпись поставили без ведома его. Иначе, как он описывает, ему сказали: "Мы бы тебя отправили вслед за Солженицыным". И он говорит об одном из коллег: "Ну что он мог сделать, тот, который тоже подписал? Получил квартиру недавно, переехал в Москву, стал одним из руководителей журналов крупных, секретарём Союза". То есть я о чём говорю? О компромиссе. Мы не вправе осуждать. Это другое время было. Судить легко с сегодняшних высот нам. Но надо попытаться, наверное, понять. А что им было делать? Я другого вспомню замечательного советского писателя: Анатолий Жигулина. Помним все его книгу "Чёрные камни". Он один из представителей ярких лагерной прозы. Это одно из направлений советской литературы, получившее небывалое развитие именно в СССР. Пожалуй, ни в какой другой стране аналогичное направление в литературе не было так широко развито, как в СССР. Так вот, Жигулин, если коротко, подписал письмо в поддержку Солженицына. Жигулин очень много прошёл в жизни, тёртый был человек, сидел в молодости, в 1940-е был осуждён, потом вышел. Вы знаете, ему сказали: "Ты должен отозвать свою подпись". Это год 1967-й. "Иначе мы не только тебя за границу не пустим - ты у нас даже печататься не будешь. Ни ты, ни твоя жена". Вы знаете, он отозвал свою подпись. Он в дневнике об этом пишет. Очень тяжёлый процесс. Вот вам, пожалуйста, что делали с людьми. Казалось бы, у него было мужество не занимать Анатолия Жигулина. Но в данной ситуации его припёрли в угол, когда сказали, что не будет печататься, а значит не на что будет жить. Кем он пошёл бы работать? На завод что ли ему идти? У него нет другой профессии, он писатель. Вот вам 2 таких примера. Н. ВАСИЛЕНКО: Вы уже очень много говорили о дневниках, вы упомянули, что более 200 было разных вами изучено воспоминаний, дневников, других документов - свидетелей эпохи. Когда я читал эти воспоминания, у меня сложилось такое ощущение, что советская писательская среда была, говоря современным языком, очень токсичная, каждый пытался себя обелить, переложить свои неудачи, определённые ситуации конфликтные, которые возникали, сделать ответственным за них другого человека, другого писателя. Насколько вы согласны с моим восприятием или это оно у меня искажённое? А. ВАСЬКИН: Всё зависит от автора дневника. Конечно, дневник - глубоко субъективное произведение. Я думаю, что советские писатели поставили рекорд по числу дневников. Редко у кого нет дневника. Назовите любую фамилию известного советского поэта, прозаика - у него обязательно есть дневниковые записи. Вы знаете, у некоторых зашкаливает желание переписать собственную биографию. Чем дневник хорош, чем дневник отличается от воспоминаний? Дневник пишется по горячим следам, сегодня. Фёдор Абрамов - прекрасный дневник. Благодаря автору биографии Фёдора Абрамова, Олегу Трушину, мы можем этот дневник сейчас читать, потому что он его разобрал, опубликовал. Читать, я вам скажу, занятие непростое. Вчера буквально я был в архиве. Насколько же тяжело. Почерк разобрать невозможно. В те времена писали ручкой. Это сейчас на компьютере, хотя дневники сейчас не ведутся практически, этот жанр уходит. Вот Фёдор Абрамов не сделал ни одного шага в сторону эту, чтобы как-то обелить себя. Он очень себя критикует, требователен к себе. Это вообще сравнил его с дневником Льва Толстого по уровню психологического анализа: что он делал каждый день, что он сделал плохого, что не доделал, что обязан сделать завтра. И он взывает к своей совести. Есть иного рода дневники. Юрий Нагибин. Это надо читать подготовленному читателю. Юрий Маркович бичует всех. И себя прежде всего, он с себя начинает. Очень жесток к своим коллегам. Поэтому когда дневник вышел, я слышал от тех, кто там был упомянут, нелестные выражения в адрес Нагибина. Но вряд ли ему это было интересно. Он сдал дневник в печать, и он не увидел реакции. Вряд ли она была бы ему интересна, учитывая, каким необычным человеком был Юрий Маркович. Поэтому чем больше они грешили, тем больше они доверяли бумаге свои мысли. В книге, о которой мы говорим сегодня, есть дневник интересный, я на него ссылаюсь, Олеся Гончара. Классик советской, украинской литературы. Он герой соцтруда (гертруда это называлось). У него был полный бак. Что такое полный бак? Мы знаем георгиевского кавалера полный бак. Здесь совсем другое. У писателей был такой жаргон. Полный бак - это Звезда героя, лауреат премии СССР, лауреат Ленинской премии и, как вишенка на торт, лауреат Госпремии республиканской. Олесь Гончар как раз из таких. Дневник его на украинском языке вышел. Не так сложно было его перевести. Интересно читать, самобичевание постоянное. Человек был руководителем Союза писателей днём, а вечером и ночью он изливал душу. И много так. Твардовского возьмите. Сколько у него таких слов пронзительных в дневнике. Это удивительное произведение - дневник Александра Твардовского. И это очень хорошая иллюстрация той эпохи. Если нужно составить мнение, что на самом деле было, а не только в газетах, нужно открыть дневник Александра Твардовского, Фёдора Абрамова, Анатолия Жигулина и Нагибина. Давида Самойлова дневник очень интересный. Есть что почитать и есть чему удивиться. Н. ВАСИЛЕНКО: Я среди своих знакомых провёл небольшой опрос, как они представляют жизнь советского писателя. И тот человек, который напрямую не сталкивался с именно представителями литературного Олимпа, информацию воспринимал и массовой культуры, в основном все ссылались на Сергея Довлатова, что есть писатель, который состоит в Союзе, получает зарплату, а есть писатель, который занимается любимым делом по вечерам, в остальное время пытается писать в районные газеты, может быть в роли разнорабочего выступает. Или, например, как замечательный поэт-драматург Геннадий Шпаликов работает сценаристом. Как жили именно те, кто находились на литературном Олимпе? Действительно ли они получали за свой статус только зарплаты, у них были даже больничные? Насколько они были обласканы той властью, которая тогда была? А. ВАСЬКИН: Хорошо жили советские писатели. Процитирую опять же одного из писателей: "Играю в теннис, езжу в Дубулты, Сочи, Ялту, Пицунду. Круг жизни, видимо, определился уже навсегда". Это пишет драматург и член Союза писателей Юлиу Эдлис своему другу Василию Аксёнову 2 марта 1982 года. Василий Павлович в другом месте находился, как мы с вами понимаем. Н. ВАСИЛЕНКО: Он тогда уже в Нью-Йорке был. А. ВАСЬКИН: Да, он там в теннис играл. Вот вам ещё один писатель. Таких много, чтобы не было ощущение, что это всё придумано. Вот один из писателей пишет: "Январь - в Дубултах, 30 дней. Март - Голицыно, Дом творчества, 26 дней. Март-апрель - 14 дней в Алма-Ате, командировка журнала "Огонёк", май-июнь - 14 дней, командировка газеты "Правда", сентябрь - Коктебель, Дом творчества, октябрь - Самарканд, Бухара, 2 недели, декабрь - 2 недели". К чему это? Вот так они жили, постоянно разъезжая по домам творчества. Самым лучшим Домом творчества был Дом творчества Райниса в Дубултах. Книжка начинается как раз с рассказа об этом Доме творчества. Так и называется "Дом творчества Дубулты. Идёт охота на волков". Причём тут волки? Не обязательно рассказывать. И вторая глава посвящена этому Дому творчества - "Писатели и шахтёры". Речь о том, что в зимнее время Союз писателей сдавал Дом творчества шахтёрам. А шахтёры в СССР отдыхали 40 дней, как мы помним. И они не привередничали особо. Вот писатели был капризные люди, не все хотели зимой в Прибалтику ехать. Кто был в Прибалтике, знает, что там зимой особо делать нечего, если вы любите гулять по берегу, дышать воздухом. А шахтёрам было всё равно. Поэтому там происходило удивительное явление, когда советский писатель нос к носу встречался со своим читателем, с тем, для кого он пишет, с шахтёром. Шахтёры не могли понять, как писатели вообще могут жить в этом Доме творчества. Во-первых, где массовик-затейник, пьют мало и здесь делать нечего особо. Конечно, там висели объявления: "Тихо, тут работают писатели". Невозможно было это соседство. Хотя я пишу, почему невозможно. Понимаете, советская власть писателей строила. Были постоянные в этой связи решения, что нужно, чтобы писатели не засиживались в Москве и Ленинграде, что большая часть из них стремится попасть на постоянное место жительства в столицу или в столицы союзных республик. Было предложение министра культуры Михайлова отправить писателей из столицы в народ, колхоз, на завод, чтобы они там пожили несколько лет, чтобы они не ездили туда на недельку на творческие встречи. Это всё правда, всё реально, но решение это не удалось осуществить, поэтому они как ехали в столицы, так и ехали. Вот этот момент, что писатели редко встречались с читателями надолго, это тоже была привилегия. Те, кто зимой там с шахтёрами сталкивался, они не очень рады сему обстоятельству, потому что они считали, что шахтёры мешают им работать. Пустым был, конечно, Дом творчества зимой. Другие дома творчества - сколько их было? Я уже назвал Коктебель, Пицунда. Замечательные, конечно. С точки зрения человека простого, это была привилегия, конечно. Почему, так сказал ещё Виктор Петрович Астафьев: "Я чувствую себя счастливым". Член Союза писателей сразу поднимался на ступеньку, если мы говорим об иерархии общества советского. Я вам приведу 2 абсолютно одинаковых примера, как советские писатели относились к тому, что получали книжечки о членстве. Я специально взял абсолютно разных людей. Первый - Владимир Войнович. Вот что он пишет: "Когда меня приняли в Союз писателей, я был счастлив и горд, что государство признали меня писателем. Для меня началась новая полоса. Звание члена Союза писателей можно, пожалуй, приравнять к генеральскому. Членский билет давал многие привилегии. И главное из них было - не ходить на службу, а самому распоряжаться своим временем". А вот Владимир Крупин: "Сегодня вручают билет писательский. Это много, конечно. Как паспорт. Как партбилет". Эти слова написаны в дневнике в марте 1976 года. Вот вам отношение разных людей специально, диаметрально противоположных по своим воззрениям. Попадали в эту касту. И, конечно, это было на всю жизнь. Это было радостно, что ты вырвался из основной массы населения, что ты можешь писать, творить, делать всё, что хочется. Ну, не всё, что хочется, работать надо. Н. ВАСИЛЕНКО: По поводу "на всю жизнь". Ведь были Василий Аксёнов, Александр Галич, Виктор Некрасов, которые состояли в Союзе писателей. В итоге мы знаем, что они не только покинули этот Союз - они покинули СССР. Когда тебя "уходят" из Союза писателей, насколько каток проходится потом по этим авторам? Только это было бюрократическим актом, или это были настоящие гонения, которые заканчивались вычёркиванием из повседневной жизни, как и для читателя? А. ВАСЬКИН: Я дополню список, вами озвученный: Солженицын, Бродский (кстати, 2 нобелевских лауреата), Коржавин, Копелев, Максимов, Гладилин, Синявский, Довлатов, Лимонов, Владимов, Войнович, Зиновьев, Мамлеев, Кузнецов. Это всё писатели-эмигранты. Конечно, выезжали они по-разному. Здесь, как правило, был определённый алгоритм, который предшествовал выезду основной массы писателей. Много. Целый Дом творчества. Даже можно Союз писателей, если бы они все жили в Париже. Помните, у Окуджавы: "Когда опустеет Париж". Это же не просто так, почему Париж опустеет? Он имеет в виду, когда они все вернутся, его друзья. "Где ждёт меня Вика Некрасов". Так вот, что предшествовало эмиграции? Травля обязательно, психобольница тоже, тюрьма. Иногда просто уезжали читать лекции, как, например, Лев Копелев с Раисой Орловой. Сергей Чупринин описывал, как они провожали их в эмиграцию, как будто навсегда. Я помню эти строки Чупринина, когда они собрались на Красноармейской. Тогда эти проводы в эмиграцию были как похороны. Я нашёл несколько свидетельств Войновича того же. Просто как похороны: приходят люди, дверь не закрывается, открыта. Приходи, кто хочешь. На похороны же не приглашают. Это ощущение жуткое. Здесь есть цитаты тех, кто провожал, и тех, кто уезжал, а потом вернулся. Мы знаем судьбу Солженицына. Это один из самых ярких примеров, как его посадили в 24 часа на самолёт, и его уже в Германии встречает Генрих Бёлль. О Бёлле тут тоже есть, он бывал в СССР, у Дубултах тоже жил, но ему не понравилось, хотя отдельную виллу предоставили. Не со всеми жил, а отдельная вилла. Бродского мы знаем судьбу. Отсидел своё. Виктор Некрасов - сталинский лауреат, участник войны, орденоносец. Затравили. В Киеве началась травля. Почему всё началось? Он выступил против строительства в Бабьем Яру парка культуры. Н. ВАСИЛЕНКО: А его, насколько я помню, обвинили, что он устраивает сионистские сборища. А. ВАСЬКИН: Да, это Виктор Некрасов! Наум Коржавин! Разве он не менее достойный писатель. Тут не всех сажали. Исключали из Союза писателей. Вот вам судьба Александра Галича. У Галича было 3 инфаркта, но из литфондовской поликлиники всё равно исключили. Вот вам деталь советской повседневности, которая нам быт открывает писателей. Что значит исключили из поликлиники? Сейчас этого не понять. Ну иди в другую поликлинику платную, куда все в основном ходим. А тогда тоже были платные, но исключить из литфондовской поликлиники всё равно что было приговорить его к скорой смерти. Это было очень тяжёлым наказанием: исключение из литфондовской поликлиники. Потому что ты не член Союза. Когда Пастернак умер, что они написали в некрологе? Член Литфонда Пастернак. Это было оскорблением для многих. И Лидия Чуковская пишет: Самуил Маршак были возмущены, как можно было так оскорбить. Литфонд - интереснейшая организация. Наверняка у непосвящённых возник вопрос: откуда дровишки. Все гонорары (плюс того времени) обязательно начислялись. Это не то, что сейчас: всё, что хочешь, можешь копировать в интернете, и ничего автор не получит. Судиться бесполезно. А тогда было очень строго: Литературный фонд СССР, созданный в 1930-х. Был очень строгий контроль. Туда стекались все отчисления. Например, 10% от разных жанров. Куплеты на эстраде одно, песни в ресторане - другое. Это тоже жанр литературы, сочинение песен. Деньги капали. И на счёт литераторов, и на счёт фондов. Это богатейшая организация, которая строила за счёт этих средств и дома творчества, и поликлинику содержала. Это была поликлиника. Можно было сказать: я прикреплён к поликлинике Литфонда, не будучи писателем. Бывали такие. Строил Литфонд дома. Мы знаем, у метро "Аэропорт" таких домов несколько. Но это не значит, что Литфонд - некая мифическая организация. Подчеркну: писатели содержали, они наполняли её. А уже этот фонд строил, лечил, кормил. Но в самом Литфонде была тоже номенклатура, и нужно было хорошее отношение поддерживать и с секретаршей, и с техническим персоналом, чтобы они могли дать путёвку в Дом творчества не зимой, а в июле или августе. Н. ВАСИЛЕНКО: А когда наступила перестройка, система обеспечения писателей по сути тоже рухнула? А. ВАСЬКИН: Да. И вот тогда для всех писателей наступил момент истины настоящий. Естественно, ни о каком обслуживании речи не шло. И пришлось продавать всё, что нажито. Например, Лев Ошанин продал Орден Ленина. Можете себе представить. Потому что надо было жить на что-то. Кто-то продал квартиру в Москве и переехал в Переделкино, во Внуково. Кстати, дачные посёлки - отдельная тема. И ей тоже посвящены главы. Даже 2 главы. Поскольку я затронул эту тему, одна глава называется "На недельку до второго я уеду в Комарово. Или в Красную пахру. Здесь понятно, о чём идёт речь. Комарово, Красная пахра - очень престижные посёлки. Престижные не для писателей (хотя для них тоже), а для тех, кто хотел бы там тоже поселиться: артисты, музыканты. Такова была система ценностей. И ещё одна глава "От слова "переделывать". Переделкино - посёлок любителей свежего воздуха". Здесь я доказываю, что Переделкино не случайно называется, поскольку они часто всё переделывали. Началось всё ещё с Фадеева, который переписывал. Он писал: "Сижу в Переделкино, переписываю роман". Наступил полный развал, оскудение. Писатели опустились очень быстро на 1 ступеньку, на 2, на 3. То есть опять как читатели и остальные стали жить. И уже никакой роли не играло удостоверение члена Союза писателей. Вот такое произошло для многих отрезвление. Не все его смогли пережить, конечно. Это тяжёлый очень момент. Конечно, он нашёл отражение в дневниках писательских. Не все пережили 1990-е. Для них тоже это было шоком. Где тиражи 100-тысячные, где отчисления? Обесценились деньги на книжках, и писатели стали обычными советскими людьми. Н. ВАСИЛЕНКО: Об этом будут написаны другие книги. Надеюсь, мы о них поговорим. Может, даже в этом эфире. Спасибо, что нашли время. Мы сегодня говорили о повседневной жизни советских писателей от оттепели до перестройки. Так называется книга писателя и москвоведа Александра Васькина, которая вышла в издательстве "Молодая гвардия".
228,6K подписчиков