«Русская земля принадлежит русским, одним русским… хозяин земли русской — есть один лишь русский (великорус, малоросс, белорус — это всё одно) — и так будет навсегда…» (Дневник писателя. 1876. Сентябрь; 23, 127).
С этой стороны Федора Михайловича вы, возможно, не знали. Хотя некоторые знают. В основном это те, кто ищет любой предлог для того, чтобы унизить русских, убить на корню их национальное самосознание и превратить их в некоторый аморфный, "государствообразующий", народ. Национализм Достоевского это часть того нарратива, где русский писатель Пушкин - негр, русский писатель Толстой - абьюзивный тиран, а по поводу Достоевского там определяются по ситуации - то ли педофил, то ли сразу нацист.
А между тем, Достоевский был ксенофобом. Таких ксенофобов в 2005 некоторые эксперты по правам человека насчитывали 50% от населения России. Ксенофобом мы его сейчас можем называть, человечество придумало этот термин, наполнило его содержанием, уже ближе к концу 20 века. Кто такой ксенофоб? Тот, кто не любит поляков, например, или прибалтов, называет французов лягушатниками, а итальянцев - макаронниками. Сейчас людям популярно объяснили, что не любить поляков и прибалтов - это плохо. Чего им не объяснили, так это того, за что их любить.
"Над Россией корпорации. Немцы, поляки, жиды — корпорация, и себе помогают. В одной Руси нет корпорации, она одна разделена. Да сверх этих корпораций ещё и важнейшая: прежняя административная рутина. Говорят: наше общество не консервативно. Правда, самый исторический ход вещей (с Петра) сделал его не консервативным. А главное: оно не видит, что сохранять. Всё у него отнято, до самой законной инициативы. Все права русского человека — отрицательные. Дайте ему что положительного и увидите, что он будет тоже консервативен. Ведь было бы что охранять. Не консервативен он потому, что нечего охранять. Чем хуже, тем лучше — это ведь не одна только фраза у нас, а к несчастью — самое дело". (Из записных тетрадей 1880–1881 гг).
Вот это, например, ксенофобия Достоевского. Это не отрицательная ксенофобия, западный расизм, базирующийся на умственной и физической неполноценности других народов. Это ксенофобия положительная, выступающая за решение проблем своей страны. Ксенофобия становится отрицательной, когда переходит от размышлений о проблемах к созданию для их решения концлагерей или организации погромов, это четкая черта, которую Достоевский никогда не переходил.
В размышлениях Достоевского о русских проблемах много того, что и сейчас близко многим людям. У нас на канале сейчас выходит цикл лекций о Петре I и мы часто сталкиваемся с резко негативной оценкой петровских реформ. Достоевский их тоже не любил:
«Петровские реформы создали у нас своего рода statum in statu. Они создали так называемое образованное общество, переставшее… мыслить о Руси, общество, часто изменявшее народным интересам, совершенно разобщённое с народной массой, мало того, ставшее во враждебное к ней отношение… Несомненно то, что реформа Петра оторвала одну часть народа от другой, главной. Реформа шла сверху вниз, а не снизу-вверх. Дойти до нижних слоев народа реформа не успела… С другой стороны, мы чрезвычайно ошиблись бы, если б подумали, что реформа Петра принесла в нашу русскую среду главным образом общечеловеческие западные элементы. На первый раз у нас водворилась только страшнейшая распущенность нравов, немецкая бюрократия — чиновничество. Не чуя выгод от преобразования, не видя никакого фактического себе облегчения при новых порядках, народ чувствовал только страшный гнёт, с болью на сердце переносил поругание того, что он привык считать с незапамятных времён своей святыней. Оттого в целом народ и остался таким же, каким был до реформы; если она какое имела на него влияние, то далеко не к выгоде его… Оттого петровская реформа принесла характер измены нашей народности, нашему народному духу… народ отрёкся от своих реформаторов и пошёл своей дорогой — врозь с путями высшего общества… Земство разошлось с служилыми сословиями… Бюрократия развивалась в ущерб народным интересам, давление сверху становилось тяжелей и тяжелей, возбуждая больший упор в народе. Крепостное право усиливалось, об образовании народа думали только немногие горячие головы. Сословный быт развивался в ущерб низшим классам. Высшие классы скоро утеряли самый язык, на котором говорила масса. Чужестранный элемент развился в небывалых размерах, и по обстоятельствам, по общественному своему положению, владея материальной силой, старался забрать в свои руки чуждый ему народ. Интересы разошлись до того, что всякое искреннее сочувствие народным интересам, выходившее не из народной среды, принималось массой с недоверчивостью, даже с неудовольствием, потому что она не могла понять, каким это образом господа могут хлопотать о мужике: горькая действительность несколько раз убеждала его, сколько лжи и обмана, сколько узкого эгоизма и своекорыстия скрывается иногда под видимым участием. В точно таких же почти отношениях находятся и теперь эти две силы, разошедшиеся друг с другом очень давно. И теперь сколько разбивается самых лучших намерений в интересах народа, именно потому, что народ не верит в их искренность… к нашему брату он не чует никакой привязанности, нет у нас с ним общих, связывающих уз, нет общих интересов. Вот и кажемся мы народу в некотором роде татарами, нехристями… Родились мы на Руси, вскормлены и вспоены произведениями нашей родной земли, отцы и прадеды наши были русского происхождения. Но, на беду, всего этого слишком мало для того, чтобы получить от народа притяжательное местоимение „наш“…» («Два лагеря теоретиков», 1862 г.; 20, 7–17).
Достоевский был великим писателем, а не алкоголиком-игроманом, как некоторые люди его пытаются представить. Величие его заключалось в том, что его произведения актуальны во все времена, а не в какой-то узкой тусовке и в каком-то временном отрезке. И многие мысли его и сейчас можно считать актуальным:
«Тогда только выработается именно тот общественный быт наш, такой именно, какой нужен нам, когда высшие классы будут опираться не на одних только самих себя, а и на народ; тогда только может прекратиться эта поразительная чахлость и безжизненность нашей общественной жизни. И вот когда у нас будет не на словах только, а на деле один народ, когда мы скажем о себе заодно с народной массой — мы, тогда прогресс наш не будет идти таким медленным прерывистым шагом, каким он идёт теперь» («Два лагеря теоретиков»; 20, 19).
«Национальность есть более ничего как народная личность. Народ, ставший нацией, вышел из детства» (Из записных тетрадей 1872–1875 гг.; 21, 257).
«Мы идём прямо от неё, от этой народности, как от самостоятельной точки опоры, прямо, какая она ни есть теперь — невзрачная, дикая, двести лет прожившая в угрюмом одиночестве. Но мы верим, что в ней-то и заключаются все способы её развития. Мы не ходили в древнюю Москву за идеалами; мы не говорили, что всё надо переломить сперва по-немецки и только тогда считать нашу народность за способный материал для будущего вековечного здания. Мы прямо шли от того, что есть, и только желаем этому что есть наибольшей свободы развития. При свободе развития мы верим в русскую будущность; мы верим в самостоятельную возможность её» (Из объявления о подписке на журнал «Время» на 1863 г.; 20, 210)
Хотя были у Достоевского и другие актуальные сегодня мысли. В его записках можно найти такие современные нарративы, как низкопоклонство перед Западом.
«…Стать русским значит перестать презирать народ свой. Как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнёт и он нас самих уважать» (Дневник писателя. 1877. Январь; 25, 23).
Там же он называет Европу вторым отечеством для русских, но для него это почему-то напрямую коррелирует с признанием нас европейцами частью Европы. Как будто немцы с французами тогда считали друг друга частью Европы - нет, они друг другу глотки были перегрызть готовы. Часть Европы - скорее вопрос ценностей и культуры, а не признания России какими-то чехами или словаками за своих.
Или вот это:
«Посмотрите на великоруса: он господствует, но похож ли он на господина? Какому немцу, поляку не принуждён ли он уступить. Он слуга. А между тем, тем-то — переносливостью, широкостью, чутьём своим он и господин» (Из записной тетради 1876–1877 гг.; 24, 309).
Очень давний нарратив, творчески развитый советской пропагандой, от которого до сих пор никуда не деться. Русские как навоз, "на котором произрастают другие народы". Конечно, Достоевский был не идеологом, не логиком, а писателем. Писатели говорят образами, часто даже не своими, а теми, что они ловят из социальной атмосферы. И которые люди трактуют в меру своей испорченности.
📕 Подпишитесь на Лекторий Dостоевский:
📚 YouTube: https://www.youtube.com/channel/UCtsCAuG4sK9had2F-nnUfyA
📚 VK: https://vk.com/lectorydostoevsky
📚 OK: https://ok.ru/dostoevsky.lectory
📚 Rutube: https://rutube.ru/channel/23630029/
📚 Telegram: https://t.me/dostoevsky_fm_dostoverno
📚 Наш сайт: https://dostoverno.ru/