Мужчины нам больше не нужны

фото: из интернет-ресурса

Добротная девятиэтаж­ка из светлого кирпича на проспекте Просве­щения когда-то при­надлежала Метрострою. Среди прочих, трёхкомнатную квартиру в этом доме получил и Павел Иванович Волгин - мастер-проходчик, отец двух дочерей и при­мерный семьянин.

Павел Иванович не пил, не курил, из кожи вон лез, чтобы дом был полной чашей.

Жена Алевтина Ивановна, имеющая два высших образова­ния, нигде ни дня не работала, отдавала себя целиком воспита­нию детей и домашнему очагу.

Старшую дочь Танечку, круглую отличницу и красавицу, готовили всей семьёй в звёзды фигурного катания.

Младшая, Ниночка, ходила в художественный лицей.

А эпицентром и симво­лом уюта в доме была мама . Алевтины Ивановны, бабушка Валя. Большая и мягкая, в старомодных выпуклых очках, она восседала на кухне в кресле- качалке девятнадцатого века и бесконечно вязала для семей­ства тёплые шапочки, шарфы, варежки, носки.

Однажды солнечным летним утром Павел Иванович последний раз поцеловал жену и ушёл на ра­боту. Со счастливой улыбкой на лице папа Паша вошёл в лифт на девятом этаже, а спустился на первый с той же улыбкой, но уже неживой... С примерными мужь­ями случается и такое.

На поминках коллеги и на­чальники Павла Ивановича кинг-конгами били себя в грудь, обе­щая семью товарища в беде не оставить, однако уже на следую­щее утро проснулись женщины покойного мастера-проходчика совсем в ином измерении.

Чтобы хоть чем-то кормить большую семью, Алевтина Ива­новна с двумя красными дипло­мами пошла в трамвайные кондукторы.

Понятное дело, из фигурного катания Танечке пришлось уйти. Ниночке тоже пришлось уйти из «художки». Только в жизни бабы Вали ничего не изменилось - как вязала она носки, сидя в кресле на кухне, так и продолжала вязать.

Спальные районы Петер­бурга - сотни малень­ких «мухосрансков», обитатели которых мнят себя жителями культурной сто­лицы, а на деле месяцами не бы­вают на Невском, годами не хо­дят в Эрмитаж и Ясский музей.

Уйдя из фигурного катания, красавица Танечка стала прово­дить вечера в диско-баре цо­кольного этажа своего дома, там же познакомилась с недоучив­шимся программистом Опушкиным, через неделю привела его домой «жить» и забеременела.

Он мнил себя великим хаке­ром и сутками пытался взломать счета какого-то венгерского бан­ка. Почему именно венгерского? Опушкин вычитал в интернете, что именно венгерские банки взламываются легче и проще всего. А то, что матери, бабушке и младшей сестре хакер Опуш­кин не нравился, красавицу Та­нечку не смущало.

Некогда дружная квартира стремительно приобретала кон­федеративное устройство: в гос­тиной отлёживалась после трам­вайных смен мама Аля, в кухне вязала километры никому не нужных шарфов баба Валя, в накуренной спальне хакер Опушкин и беременная Танечка упаковка­ми поглощали жестянки «энерджайзеров» и «джин-тоников», а в самой маленькой комнате оди­ноко отсиживалась, закупорив ватой уши, несбывшаяся худож­ница Ниночка, пророчащая пья­ной старшей сестрице рождение «кунсткамерного уродца». Одна­ко, на удивление всем, Танечка родила здоровую и смышлёную девочку.

Вскоре семейство увеличи­лось ещё на одного человека: дождливым октябрьским вече­ром Алевтина Ивановна приволокла домой обоссавшегося пьянчужку.

Мама Аля и сама не знает, как это произошло. Закончилась изнурительная рабочая смена. Трамвай остановился «на коль­це». Подняв воротники курток и пальто, на ходу раскрывая зонты, вышли из вагона поздние пассажиры. Водитель устало объ­явил: «В парк». И тут Алевтина Ивановна заметила на заднем сиденье дремлющего мужчину, подошла к нему, чтобы разбудить. Это был овощ, остро благоухавший табаком, пивом и аммиаком. Мама Аля потрепала мужчину по плечу и встретилась глазами с бездонно-тоскливо- влажным взглядом. Цунами ущербной жалости захлестнуло душу женщины.

Она собиралась произне­сти: «Мужчина! Конечная! Выйди­те из трамвая!» Сколько раз ей приходилось подобным возгла­сом пробуждать спящих алкашей!

- Как тебя зовут? - неожи­данно для себя спросила Алевти­на Ивановна, и овощ жалобно всхлипнул:

- Володенька!..

Без четверти час ночи мама Аля приволокла Володеньку до­мой, на возмущённые вопли дочерей ответила, что овощи-тоже люди и, если Володеньку отмыть, «то будет мужчинка уж получше поддатого хакера», да и ей, маме Але, всего-то сорок шесть, и она тоже имеет право на личную жизнь.

Обиженные дочки объявили маме бойкот, а хакер Опушкин съязвил, что Петербург перепол­нен «одиноким перезрелым жен­ским мясом» и на безрыбье овощ Володенька вполне сойдёт за пескаря.

Умытый и «почищенный» Во­лоденька покорно ходил с мамой Алей в магазин и катал с дачи тя­жёлую тележку с домашними за­готовками. Дочери овоща игно­рировали. Мама Аля игнорирова­ла хакера Опушкина, а Ниночка игнорировала и презирала всю коммуну, «разом взятую». И толь­ко бабушка Валя, глядя просвет­лёнными глазками на «весь этот бардак», всё вязала, вязала...

- Коммуналки в России ни­когда не кончатся, хотя бы пото­му, что их постоянно создают взрослеющие дочери! - патети­чески заявил хакер Опушкин пе­ред тем, как покинуть квартиру.

И згнав хакера-альфонса, Танечка тут же привела нового гражданского му­жа - Эдика, тренера по фитнесу и бодибилдера.

Большую часть времени са­мовлюблённый Эдуардо (он так себя величал) проводил в «качал­ке», а вернувшись домой, жадно опустошал холодильник и ложил­ся спать. На справедливые упрё­ки женщин качок отвечал, что го­товится к чемпионату мира по бо­дибилдингу, весь его скромный заработок уходит на спортивное питание, но как только он, Эдуар­до, станет чемпионом, вся семья, включая тёщу, Ниночку, бабушку Валю и даже овоща Володеньку, ни в чём не будет нуждаться.

Эдуардо расхаживал по квартире с обнажённым торсом и в велотрусах, подолгу зависал в прихожей перед зеркалом, с кри­тическим любованием созерцая свою мускулатуру. «Вот здесь, пожалуй, надо подкачать, - задумчиво говорил Эдуардо, тыкая пальцем в «межрёберную» мышцу. - А ещё здесь и я здесь».

Парадоксально, но спортсмен Эдуардо тоже обожал пиво!

К великому неудовольствию Танечки, Эдик стал уделять сестрице Нинке гораздо больше внимания, чем положено уделять сестре же­ны. Ходить в магазин и помогать в работе по дому бодибилдер от­казывался, ссылаясь на нечело­веческую усталость, но это не мешало ему закрываться с Ниночкой в комнате по вечерам для «индивидуальных тренировок».

— Эуардо-о-о-о-о!.. Эдуар- до-о-о, иди спа-ать! - капризно звала Танечка гражданского су­пруга по вечерам.

— Ни стыда ни совести! - восклицала «тёща» Алевтина Ивановна.

Овощу Володеньке всё бы­ло до лампочки, а бабушка Валя, не вставая из качалки, вязала, вя­зала... С «просветлёнными» по­жилыми людьми такое случается.

Как-то раз Танечка, подра­батывающая в «Макдональдсе», по причине болезненных месяч­ных заявилась домой пораньше. В квартире не было никого, кроме вяжущей бабушки Вали, а на кухонном столе лежал не без умысла раскрытый Ниноч­кин дневник. Последняя запись, от 17 марта, гласила: «Переспа­ла с Эдуардо. Ничего особенно­го. И что дура Танька в нём нашла?»

Тем же вечером тренер по фитнесу был изгнан обратно в спортзал, где он и проживал до гражданского брака.

Через неделю в дверь на­стойчиво позвонили. Отворила Танечка и увидела Эдуардо с огром­ным мешком в руках. На немой вопрос бывшей гражданской су­пруги качок невозмутимо отве­тил: «Постирай!» Стиральной ма­шины у Эдика в спортзале дей­ствительно не было.

— Эдик! - возмущённо заво­пила Танечка. - Но мы же расста­лись!

— Расстались, - констатиро­вал Эдуардо. - Но стирать надо.

Неожиданно из-за спины старшей сестрицы выскочила раскрасневшаяся Ниночка, вы­хватила у Эдички мешок и упорх­нула в ванную.

Теперь тренер приходил в гости к Ни­ночке. Сёстры пере­стали общаться между собой. Мама Аля воз­мущённо комментиро­вала семейную санта- барбару, овощ Воло­денька всепонимающе улыбался, а бабушка Валя продолжала вязать.

Теперь она вязала почти круглосуточно, будто торопясь закончить очень важный обещанный заказ, но... так и не закончила. В очередной раз поутру Алевтина Ивановна об­наружила мать в качалке неживой.

В уютное кресло после по­хорон переместился овощ Воло­денька.

Июньской белой ночью в квартиру завалился полузабытый Опушкин, увешанный пакетами и пода­рочными коробками. В доме не было ни гроша, и разбогатевше­го Опушкина женщины, посове­щавшись, впустили.

За завтраком хакер объ­явил, что взломал-таки счёт, пусть не венгерского банка, но какой-то местной питерской кон­торы. Триста тысяч рублей пока­зались нуждающемуся семей­ству сказочным состоянием.

— А тебя не поймают? - спросила опасливо мама Аля.

— Уже поймали, - спокойно ответил хакер. - Вернее, пока только вычислили, так что поживу у вас, пока деньги не кончились.

Деньги кончились быстро, слава богу, успели купить на всю семью зимние вещи, даже овощу Володеньке справили недорогой пуховик, а ещё единодушно реши­ли готовить пятилетнюю Нику - дочь Танечки и Опушкина - к по­ступлению в престижный лицей.

Опушкин успел познако­миться с приходящим к Ниночке бодибилдером, парни явно при­шлись друг другу по душе. Хакер насмешливо величал Эдичку «те­лом», Эдуардо тоже в долгу не остался, переиначив фамилию нового приятеля на ирландский манер: О’Пушкин теперь звучало в квартире вроде как О’Брайен или О’Нил.

— Дебил ты, О’Пушкин, - ласково говорил Эдуардо хакеру за банкой пива. - Спёр жалкие гроши и теперь шифруешься, на улицу выходишь с приклеенными усами. Красть - так миллиард, и смываться в оффшор... Правда, Володенька?

Довольный овощ утверди­тельно кивал из глубины кресла-качалки: Володенька был счаст­лив, потому что на этих посидел­ках ему ежевечерне перепадало пиво.

К осени О’Пушкина поймали и для начала посадили как злостного киберпреступника.

Но... Неожиданно, началь­ство конторы, которую О’Пушкин взломал, взяло хакера-самород­ка на поруки. Теперь О’Пушкин в круглосуточном режиме отбивал украденные бабки, после чего ему было обещано место системного администратора холдинга. Так или иначе, в граждан­скую семью хакер больше не вер­нулся.

24-летняя Танечка горевала недолго и вскоре приютила оче­редного бойфренда - 18-летнего Гришу из карельского городка Олонец.

Симпатичный голубоглазый Гриша подвизался грузчиком в супермаркете, где заодно воро­вал хлеб и туалетную бумагу. По­ловину более чем скромной зар­платы Гриша тратил на пиво, ко­торым тоже угощал овоща Воло­деньку. Вновь запивший овощ перестал помогать маме Але по хозяйству и, засыпая, мочился в штаны прямо в качалке, отчего кухня заблагоухала знакомым аммиачным ароматом.

Тренер Эдуардо теперь наведывался в дом всё реже: то ли потеряв интересного собе­седника О’Пушкина, то ли охла­дев к неудавшейся художнице Ниночке.

Пойманный на воровстве туалетной бумаги Гриша сидел дома без работы, а потом за­явил, что будет писать «роман века о жизни и душевных ис­каниях современной молодёжи». Понятное дело, А Грише потребовался ка­бинет, под который он тут же приспособил кладовку, выбросив из неё старые вещи и домашние соленья-варенья.

Из кладовки Гриша теперь выходил только в туалет и поесть. Танечка по этому поводу пребы­вала в состоянии негодования, но было поздно: Танечка вновь забеременела.

Теперь Танечка в одино­честве попивала джин-тоники, и мама Аля с руганью выгреба­ла по субботам жестянки из комнаты старшей дочери.

Шестилетняя Ника со сло­вами: «Как же я вас всех ненави­жу!» - перебралась в комнату к Ниночке, где молодая тётя ста­ла давать талантливой племян­нице уроки рисования.

— Вырасту и сразу отсюда уйду, - всхлипывала Ника ма­леньким красным носиком.

— Я тебя подожду, - вторила ей Ниночка. - Дождусь, когда ты вырастешь, и мы уйдём вместе.

Метельным зимним вече­ром писатель-самородок Гриша приволок с улицы целую коробку пивасика, успел напиться сам и напоить овоща Володеньку, а потом за Гришей пришли...

Чудес не бывает. Пивасик Гриша украл при разгрузке с зад­него крыльца супермаркета. С тех пор в квартире Гриша не появлялся.

А через пять месяцев Та­нечка снова родила - и снова здоровую и смышлёную девоч­ку, вопреки опасениям матери и прогнозам Ниночки, предре­кавшей сестрице «кунсткамерного уродца».

— Всё, что моя Танька умеет в этом мире, так это делать че­ловечков, - завистливо всхли­пывала в своей девичьей келье Ниночка. - Человечки у Таньки и вправду здорово получаются... Никаким джином у Таньки их не убьёшь.

Из мужчин в квартире остался только ссущийся в качалке овощ Володенька, но и этому в одно­часье пришёл конец.

Летним солнечным утром из кухни послышались сначала треск, а потом грохот.

Ниночка была дома одна. Мама Аля - на смене, а сестра Танька, забросив Нику в садик, пошла с маленькой Валечкой в детскую поликлинику.

Торопливо запахнув хала­тик, Ниночка выскочила на кухню. Фамильное кресло-качалка, оли­цетворяющее семейные тради­ции, память о папе Паше и ба­бушке Вале, не выдержав всеразрушающей силы мужской мочи, рассыпалось и рухнуло. Овощ Володенька сладко посапывал на полу в ошмётках сгнившей качал­ки и собственной луже.

Первобытная ярость ко все­му мужскому на планете охвати­ла Ниночку, вселила в её худень­кое тело неженскую энергию.

Матерясь по-мужски, Ниноч­ка схватила спящего овоща за но­ги и выволокла из квартиры. Голо­ва Володеньки при этом билась то о порог, то о неровности лестнич­ной площадки, но овощ не просы­пался. Ниночка вызвала лифт, со­брав последние силы, затолкала Володеньку в кабину, нажала на кнопку первого этажа. Прерывис­то дыша, сдерживая готовое вы­прыгнуть наружу сердечко, девуш­ка вслушивалась в затихающее гудение лифта, опускающего овоща Володеньку в его новую жизнь.

Вернувшись в квартиру, Ни­ночка торопливо собрала в ком­нате мамы Али немногие Воло­денькины вещи и спустила их в мусоропровод.

Потом она сидела на кухне, прямо из горлышка неторопливо пила заготовленное матерью впрок шампанское и улыбалась. Ниночка совсем не думала о том, что скажет маме Але, когда та вер­нётся со смены. Как было, так и скажет, а уж Таньке и вовсе не на­до ничего объяснять. По крайней мере, в семье, возможно, насту­пят мир и покой, а потом, глядишь, и Ниночка родит замеча­тельного крошечного человечка от какого-нибудь хорошего парня.

Не всё же дуре Таньке чело­вечков строгать.

В дверь позвонили. Сначала однократно-робко, а потом снова и снова, и весь­ма настойчиво. Встрепе­нувшись от грёз, Ниночка открыла дверь.

В дверном проёме стояла дворничиха Маша, а на руке этой исполинской доброй женщины висел, как вытертый плащик, овощ Володенька.

— Ваш? - грозно спросила дворничиха.

— Наш, - смущённо проле­петала Ниночка. - Но, знаете ли, он нам больше не нужен... Вы­бросили за ненадобностью. Нам вообще в этом доме мужчины больше не нужны.

Неожиданно для Ниночки дворничиха широко улыбнулась.

— А то я гляжу, вполне ещё пригодный овощ в лифте валяет­ся, - сказала Маша, перебрасывая спящего Володеньку с руки на ру­ку, как одёжку. - Не нужен так не нужен... Мне сгодится. Отмою, от­чищу, двор приспособлю мести... Не всё же таджикам... Нет, правда, вполне пригодный овощ! Принцев-то Уэльских да Кембриджских на всех не напасёшься.

С этими словами Маша по­вернулась к Ниночке гренадёр­ской спиной и пошла к лифту, унося всё ещё дрыхнущего Воло­деньку.

Ниночка облегчённо вздох­нула и закрыла дверь.

Новой жизни не получилось. Узнав о случившемся, мать бро­силась к дворничихе отнимать Володеньку, но могучая Маша овоща не отдала. Алевтина Ива­новна вернулась домой подшо­фе, до утра про­рыдала в своей комнате, а на следующий день Танечка привела в квартиру нового избранника - вислоусого экскаваторщика с Украины по имени Богдан.

#интересные #жизненные #олюбви #мистические #истории