Из цикла очерков "Археология духа"
Мне казалось, между прочим, что писать о Циолковском будет скучно. Известно, что только книг и крупных исследований о нём написано около четырёхсот. Все возможные факты и мелочи жизни его там подробно уже изложены. Они кочуют из одного источника в другой и никак не меняют устоявшегося канонизированного образа. Сам Циолковский тоже написал больше четырёхсот разных статей и книжек, в том числе и о своей собственной жизни. Опубликовано из этого разнообразия не более полутора десятков его трудов, которые хоть как-то вписывались в формат ушедшего времени. Остальные, вплоть до сей поры, скрыты были в застенках спецхранов и строгих к допуску архивов. Вот это и есть самые интересные места для раскопок. Скажу заранее, то, что писал Циолковский о себе, то, как он думал о будущем и какого человека изобретал для этого будущего, очень далеко от того, что разрешили нам знать. Во всяком случае, то, что разрешалось знать человеку моего поколения. Вот какая оказывается штука, Циолковский, которого выставила эпоха в витрине своих образцовых достижений и идеальных изделий вовсе не тот, какой он есть на самом деле. Тесно ему и душно стало быть экспонатом, витринным манекеном и он опять ожил, смущая как и прежде своей непохожестью на всякий выдуманный идеал. Нищий и роскошный, сумасшедший и неистовый, ничего не успевший и ко многому приблизившийся, безбожник и бесконечно преданный Христу. Тут хочу я предупредить, у меня вовсе нет желания унизить историческую личность, как это теперь стало сплошь и рядом с нашим братом, пытающимся своими несовершенными средствами разглядеть героев прошлого сквозь годы, отделившие их от нас. Сквозь марево времени мы, разумеется, можем не угадать важное. Можем сквозь эту толщу воспринять далёкое своим несовершенным взглядом превратно, а то и вовсе в искажённом виде. Ещё я хочу предупредить, что очерк этот, чувствую уже, не смогу привести в законченный и однозначный вид. Образ того человека, которого я вижу перед собой после долгого чтения его малоизвестных философских и бытовых сказаний, потребует, как и прежде требовал, новых коллективных усилий. Только так мы можем разобраться во всём окончательно. И себя оградить хочу, не дай мне Бог сбиться в этом своём повествовании на пошлый тон какого-нибудь очередного ниспровергателя, обидчика безответных. Это надоело уже. Прошлое наше всё сплошь укреплено опорами и сваями, на которых продолжает держаться наш нынешний дом. Вынуть одну, и вся постройка может рухнуть…
Сегодня я хочу привести несколько фрагментов его, Циолковского, подлинной жизни и не приукрашенных мыслей...
***
Пророчество о русском первенстве
Это был несколько странный советский живой символ. В русском самосознании молодых коммунистических завоевателей вселенной, надо думать, не полностью ещё лишённых древнейших традиций, он вскоре стал тем, чем были для всякого русского воинства святые старцы и пустынники. Ведь они сами не махали мечами на поле брани, например, но вкладывали в сердца идущих на брань необоримую силу духа. Значительной и бесспорной представляется мне подобная же роль Циолковского в среде начинающих покорителей космоса. Они искали благословения и находили его. Королёв, например, был жутко суеверным человеком, и встречи с Циолковским искал вовсе не для того, чтобы узнать технические тайны. Для него он был божеством, гарантирующим исполнение того, что задумано. Если прикоснуться к нему и услышать от него слово, то всё и пойдёт, как надо. Бойцам передовой линии всегда нужен был тайный оберегающий их мистический образ, пусть даже и языческий. Он, Циолковский, не мог указать какую и где закрутить гайку, но давал большее. Он вселял веру в скорый и непременный успех. Удивительное было в словах его наитий. В 1934 году родился Юрий Гагарин. И именно в этом году Циолковский заговорил о том, что первым в космосе будет русский и будет этот русский лётчиком.
Он, Циолковский, на долгие годы стал центром Вселенной для всех русских романтиков космоса, стал талисманом и оберегом. Уверенность, с которой после встречи и разговоров с ним принимались молодые энтузиасты за беспримерное дело, конечно, служило его ускорению и успеху этого дела…
***
Валенки от советской власти
Циолковского награждали орденом Трудового Красного знамени в Кремле. По тогдашним временам, это было равносильно званию Героя труда. Проходила церемония со всей пышностью. Поселили его в великолепнейших апартаментах, достойных любимца партии. Какой-то советский джинн посетил его там и всё искушал: «Говорите, Константин Эдуардович, чего Вам не хватает, мы всё исполним». Циолковский попросил новые валенки.
***
Как умирающий Циолковский обхитрил врачей
Обращаться к врачам и вообще лечиться он, Циолковский, не любил. «При естественном ходе болезни вырабатывается иммунитет, — была у него своя теория и в медицине. — Вредные бациллы побеждаются и нарушенное равновесие постепенно восстанавливается. Введение в организм лекарства искусственно прерывает течение болезни и необходимого иммунитета не вырабатывается». В принципе, это предположение тоже верно и многие врачи этой теории придерживаются и теперь.
За неделю до смерти Циолковский написал письмо Сталину. По сути это и было завещание: «До революции моя мечта не могла осуществиться. Лишь Октябрь принёс признание трудам самоучки: лишь советская власть и партия Ленина — Сталина оказали мне действенную помощь. Я почувствовал любовь народных масс, и это давало мне силы продолжать работу, уже будучи больным… Все свои труды по авиации, ракетоплаванию и межпланетным сообщениям передаю партии большевиков и советской власти — подлинным руководителям прогресса человеческой культуры. Уверен, что они успешно закончат мои труды».
В составлении и редактировании этого письма принимали участие большие партийные шишки. Это видно. Сам Циолковский уже не мог писать и даже диктовать не мог.
Тут его уже можно было оперировать, практически, без его согласия. Перед операцией он каким-то способом ухитрился узнать точное время. И только тогда спокойно позволил загрузить себя на каталку. Когда он очнулся и ему сказали, что операция закончена, он опять настойчиво дознавался о точном времени. Ему показали наручные часы. И только потом спохватились. Умирающий Циолковский их обхитрил. Он понял, что операции, в сущности, не было. Его просто разрезали, посмотрели и зашили опять. Операции не было, значит, это конец. Но он нашёл в себе силы деланно удивиться: «Я думал, что вы ещё не начинали, я же ничего почти не чувствовал; оказывается, у меня было превратное понятие о современной операции».
Страдания Циолковского, судя по всему, усиливались, но он переносил их без малейших жалоб. Не выпивший в жизни ни капли спиртного, он, в эти последние дни, категорически отказавшись от пищи, решительно требовал водки, коньяку, рому, вообще любых крепких напитков. Он стал прилежнейшим из алкоголиков.
***
Циолковский, Сталин и Иисус Христос
Оживился он и опять воспрял духом, только когда принесли телеграмму Сталина с пожеланием скорейшего выздоровления и дальнейшей плодотворной работы: «Знаменитому деятелю науки, товарищу К.Э. Циолковскому. Примите мою благодарность за письмо, полное доверия к партии большевиков и Советской власти. Желаю Вам здоровья и дальнейшей плодотворной работы на пользу трудящихся. Жму Вашу руку. И. Сталин».
И нашёл силы диктовать ответ: «Москва. Тов. Сталину. Тронут Вашей тёплой телеграммой. Чувствую, что сегодня не умру. Уверен, знаю — советские дирижабли будут лучшими в мире. Благодарю, товарищ Сталин, нет меры благодарности». Последнюю фразу Циолковский смог написать сам.
Почему Циолковскому так важны были в эти мгновения именно дирижабли, осталось ещё одной загадкой его гения или вовсе угасающего сознания. В это время в воздухе уже безраздельно господствовали самолёты. К этому времени русский изгнанник Игорь Сикорский наводнил уже Америку сверхнадёжными гидропланами, наладившими регулярные межконтинентальные рейсы через Атлантический океан. И уже готовил свой грандиозный перелёт на самолёте Туполева, российского двойника Сикорского, великий лётчик Чкалов.
«Отец не любил ничего трафаретного, — пишет Любовь Циолковская, — поэтому он, как и раньше, говорил нам, чтобы при его похоронах не было ни попов, ни музыки, а также просил не препятствовать, если захотят его мозг подвергнуть исследованию. Меня же просил купить папок для размещения рукописей».
Думаю, что не только о том думал в последние свои дни Циолковский. Среди того, что он планировал закончить в течение тех благодатных пятнадцати лет, была бы и книга о Плотнике из Назарета, которую он урывками писал всю свою жизнь. Он мечтал изобразить его так, как никто этого не делал. Он писал о Его земной жизни так, будто предвидел нечто и в своей судьбе: «Любовь, возбуждаемая Им в народе, Его обаятельная личность, может быть, и были причиной преувеличений, в которых нельзя винить Галилейского Учителя: ведь не сам Он писал о себе, а его восторженные и преданные почитатели. Сознательная и трагическая кончина этой кристально-чистой души ещё более способствовала созданию легенд. Ведь нет ни одного народного героя, которого не окружили бы сказками, сагами и легендами…».
Возможно, тут он и о себе думал. Вот и Циолковского предстоит очистить от придумок и несуразицы совершенно ему не нужных.
Грандиозный и насквозь олитературенный он потерял теперь своё обаяние маленького человека в крупных трагических обстоятельствах. Мне жаль было бы окончательно расстаться с ним, подслеповатым и глухим, который видел же что-то недоступное никому. И который превратил своё воинствующее незнание в копьё Дон-Кихота, нацеленное на воображаемые и несуществующие химеры. Ведь чувства-то при этом он испытывал подлинные, и они ничуть не менее ценные и великие, чем те, которые испытывали Коперник и Галилей. Одиночество его было неподдельным. Трагедия, на которую он добровольно обрёк себя, может быть и есть то ценнейшее в нём, что не поддаётся пока осмыслению и ждёт всё-таки своего Шекспира, которого он так не любил. Может быть, он один только и знал, что такое счастье земное, потому и был всю жизнь несчастен, что не хотел очевидного и скорого счастья только себе. Человек не может быть счастлив, когда несчастны все остальные. Это и есть окончательная и прекрасная суть его философии, которую нам ещё предстоит открыть в том, что он так страстно хотел нам доказать, сбиваясь, противореча очевидностям, не пугаясь казаться смешным и безумным. Да, но ведь и все остальные пророки такими только и бывали…
И вот ещё о чём хотелось бы сказать. Мне так хочется думать, что его неоформившиеся предположения и гипотезы для отдалённого будущего всего человечества, для его судьбы не могут быть сегодня оценены до конца. Может ведь так случиться, что его идея внеземного продолжения земной жизни станет в этом будущем, через биллион лет (любимое, кстати, число Циолковского, которым он постоянно оперировал в своих построениях) одной из самых неоценимых догадок и услуг людям, какие не мог сделать ни один из гениев, когда-либо живших на земле... А-а?
***
Какими Циолковский видел нас и наше время?
В повести «Вне земли» он нарисовал картину жизни идеального общества. Это идеальное общество аккурат относится почти что к нашим дням. Он описывает 2017 год, то есть, то, что, казалось ему, будет через сто лет после времени революции, которое сделало возможным его личное счастье.
«На всей Земле было одно начало: конгресс, состоящий из выборных представителей от всех государств. Он существовал уже более 70 лет и решал все вопросы, касающиеся человечества. Войны были невозможны. Недоразумения между народами улаживались мирным путём. Армии были очень ограничены. Скорее это были армии труда. Население при довольно счастливых условиях в последние сто лет утроилось. Торговля, техника, искусство, земледелие достигли значительного успеха. Громадные металлические дирижабли, поднимающие тысячи тонн, сделали сообщение и транспорт товаров удобными и дешёвыми. В особенности были благодетельны самые громадные воздушные корабли, сплавлявшие по течению ветра почти даром недорогие грузы, как дерево, уголь, металлы. Аэропланы служили для особенно быстрых передвижений небольшого числа пассажиров или драгоценных грузов, употребительнее всего были аэропланы для одного или двух человек. Мирно шествовало человечество по пути прогресса».
Опять дирижабли, и опять ничего не угадано.
***
Какое правительство он считал лучшим?
А вот, может быть, лучшее из его завещаний. Тут он предлагает к утверждению черты идеального правительства, которое достойно идеального государства.
1. Оно не устраивает дорогих пиров, но и не истощает себя воздержанием.
2. Оно не украшает себя золотом, серебром и драгоценными каменьями, не имеет сотни дорогих и разнообразных костюмов, но одевается просто, тепло и гигиенично.
3. Оно не занимает дворцов, в которых поместилось бы в 100 раз больше народу, но и не лишает себя гигиенического простора и удобства.
4. Оно не окружает себя красавицами, которые вертят ими, как хотят. Их жёны живут так же скромно, как и их мужья.
5. Оно любит своих жён и детей и не обижает их, но не выдвигает их в правители, а ценит по их качеству и заслугам.
6. Оно не окружает себя сотнями слуг, а старается обойтись совсем без них.
7. Оно не боится слова и слушает всё (насколько хватает времени и сил), как бы горько и обидно ни было.
8. Оно признаёт за каждым человеком, каков бы он ни был, одинаковое право на землю.
9. Оно ограничивает свободу насильников и делает их безвредными, но не мстит им.
10. Основою всего считает мысль, руководимую мировым знанием и опытом, т. е. наукой.
11. Всякая мысль и слово свободны, пока не сопровождаются насилием.
12. Оно распространяет знания.
13. Оно отыскивает даровитых людей и использует их на общее благо.
14. Оно исследует недра Земли и ищет в них богатства.
15. Оно использует всевозможные силы природы.
16. Оно всячески способствует развитию промышленности.
17. Оно земледелие считает одной из отраслей промышленности.
24 марта 1934 г.