Максим вбежал в спальню и остановился. Вера сидела на кровати и плакала, уткнувшись лицом в его рубашку. Худенькие плечи подрагивали, и слезы, судя по всему, лились ручьем. На его появление она даже не обратила внимания.
— Вера, Вера…
В ответ — ничего, ни головы не повернула, ни слова не сказала, лишь плач стал сильнее.
Рядом с Верой на полу стоял открытый чемодан. Почти пустой. Лишь сиротливой аккуратной стопкой в нем лежали носки.
Стопки его, Максимовой, одежды были и на кровати около комода с выдвинутыми и полупустыми ящиками. Видимо, Вера решила сначала его одежду сложить на кровать, а уже оттуда складывать в чемодан. Вот только процесс у неё застопорился — не смогла она быстро и безэмоционально всё переложить с одного места в другое. Дошла до шкафа, где висели рубашки, сняла одну, да и расплакалась.
Вот, зачем он, зачем? Ведь так всё хорошо было! А он! Ну, кто его просил? — и новая порция слез оросила рубашку.
— Вера…
Опять никакой реакции.
Здравствуйте, дорогие читатели и подписчики канала «ДиНа»! Рассказ «"Ретранслятор" Петруччио (когда другие методы не работают)» — это сорок третья часть рассказа про странную белую кошку Томасину.
Для тех, кто не знаком с Томасиной, но хочет познакомиться — ниже приведены ссылки на начало рассказа и на предыдущую часть.
Нет, конечно, Вера слышала, что вроде как её кто-то зовет, но что ей с того? — у неё личное горе, мир, можно сказать, рушится. На тысячу осколков разбивается прямо на глазах. Что ей до того, что кто-то её зовет? Разлетающиеся осколки не собрать, не склеить, и время не повернуть назад. Чтобы было всё, как до той злополучной коробочки с кольцом.
— Вера…
Максим уже пару минут сидел рядом с ней, пытался обнять, как-то успокоить, но Вера лишь нервно передернула плечами, отодвинулась подальше, да сунула ему в руки коробочку с кольцом и сказала: «Уходи». Затем снова заплакала, только лицом уткнулась уже не в рубашку, ставшую насквозь сырой, а подтянула к себе подушку и стала лить слезы в неё.
— Вера…, — Максим попробовал еще раз обратиться к девушке — и опять никакой реакции, только сердитые подергивания плеч и звуки рыданий, приглушенные подушкой.
Мда… Обычные методы тут бессильны. И что делать? Не тарелки же бить, в конце концов, или перфоратором в стену вгрызаться…
И тут мысли Максима, наконец, каким-то образом упорядочились в голове, и он смог вычленить из них то, что его удивило самым первым. Когда он только зашел в квартиру.
Господи, ну, конечно же!
— Петруччио! Потом заешь свой стресс! Иди сюда!
Раздумывать над тем, идти или не идти, Петруччио не позволила Томасина, она его просто быстренько сопроводила до порога комнаты.
— Еще думает, идти или не идти. Он типа не собака, чтобы по первому зову бросаться. Ага, как сам нервничал, так Максим ему был нужен, а как он Максиму понадобился, он — не собака. Иди давай уже, шевели быстрее лапами.
Вот такую вот картину из Петруччио и подгоняющей его Томасины и увидел вскорости Максим в дверях комнаты, куда смотрел, ожидая появления котика.
— Томасина, спасибо. Петруччио, милый, иди-ка сюда. И скажи все то же самое, что мне говорил, Вере.
— Прям всё-всё?
Петруччио еще не привык к тому, что он может говорить с людьми, и чувствовал себя не совсем уютно. К этому же надо приспособиться, осознать, а тут оно как-то все сразу: и расстроенная Вера, и её решение расстаться с его хозяином, и открытие того, что он умеет говорить… Как-то много всего сразу. Вот Петруччио и чувствовал себя не очень уютно и абсолютно неуверенно. Поэтому и продвигался в комнату крайне медленно. Маленькими такими шажками. Но Томасина и тут вмешалась, опять начала его подгонять.
— Нет, «прям всё-всё» не надо, про сбор вещей можешь опустить, скажи Вере про то, что у неё уже есть, хотя она думает, что не может быть.
И Петруччио, как послушный ученик, просто повторил почти слово в слово то, что до этого говорил Максиму.
— Она переживает, что у неё дитят не может быть, а они у неё уже есть. Только она об этом еще не знает. Я все правильно сказал?
— Правильно, правильно. Ты вообще большой умница и молодец. Только давай немного по-другому сделаем. Надо же, чтобы Вера это услышала.
С этими словами Максим встал с кровати, подхватил Петруччио на руки, посадил его рядом с Верой.
— Ну, давай, помурлычь ей что-нибудь на ушко и скажи, что у неё уже всё есть. Давай, давай, вы, котики, это очень хорошо умеете делать.
Петруччио аккуратно залез на колени к Вере, каким-то образом умудрившись просочиться в пространство между её руками и подушкой — вот, вроде бы, казалось, никакого пространства нет, настолько крепко Вера прижимала к себе подушку, но, вот уже между ней и подушкой находится котик. Мурлычет что-то, еще и ходить взад-вперед по коленям умудряется, топчется там… И как пролез?
И вот уже подушка, как ненужная, отодвинута в сторону, Вера смотрит на котика, улыбается, вытирает слезы, говорит ему, какой он хороший, а она что-то расплакалась… Петруччио мурлычет, выгибается под руками — гладь меня, гладь, я же такой хороший! И, убедившись в том, что слез уже нет, и даже намека на них нет, говорит Вере шепотом:
— Вера, Вера, ты не переживай, не плачь, у тебя же всё есть.
— Да, мой хороший, у меня всё есть, ты прав. Ой! Петруччио! Ты научился говорить!
— Да. Только не перебивай меня, пожалуйста. А то собьюсь, спутаюсь. И не скажу то, что хотел.
— А что ты хотел? Ой, надо же Максиму позвонить, сказать…
— Да подожди ты с Максимом, никуда мой хозяин не денется. Ты вот переживаешь, что у тебя котят не может быть… Ну, вот, сбился… Сейчас, еще раз. Ты переживаешь, что у тебя дитят не может быть, а дитенок у тебя уже есть. Вот!
И Петруччио сел довольный. Он справился. Он сказал всё правильно. Потом, правда, решил уточнить, а вдруг не совсем правильно? — и пошел по направлению к своему хозяину. Тут Макса и заметила Вера.
— Ой…! Ты тоже всё слышал? Петруччио говорит…
— Да слышал, слышал. Он меня еще у порога огорошил новостями. И про то, что ты вещи собираешь, и плачешь, и про дитят, которых не может быть, а они есть…
— Ой…! — на глазах Веры снова показались слезы. Она-то думала, что сможет просто расстаться с Максом, ничего ему не объясняя, а тут…, придется, видимо, объяснять…
— Вера, ну, ты что? Всё же хорошо.
— Да, тебе легко говорить! — Вера уже уткнулась вместо подушки в плечо Максима, — У тебя-то дети могут быть, а вот у меня — нет…
— Вера, Вера, ты, видимо, плохо расслышала котика. А он так старался. Ребенок уже есть.
Вера непонимающе уставилась на Максима.
Какой ребенок? О чем это он? У него уже есть ребенок? А почему он мне тогда ничего об этом не говорил? Хотя… Я ему тоже не говорила…
— Господи! Какие вы косноязычные! — Томасина решила взять дело в свои лапы, а то такими темпами скорее ребенок родится, чем они разберутся, какой ребенок, где ребенок и чей, — Максим, пусти! А то лепечет тут не пойми что: «плохо расслышала котика», — а своего языка у тебя что, нет? — и сразу для двоих выдала, — Вера, ты беременна!
Томасину Вера услышала сразу.
— Как? Не может быть… Мне же врачи…
Петруччио непонимающе уставился на Томасину, — Она, что, не верит? Не чувствует, что это правда? Как так может быть-то?
И пока Томасина объясняла Петруччио, что люди в этом плане сильно отличаются от кошек, да и от собак тоже — ну, вот не чувствуют они, им доказательства нужны, анализы всякие, Максим в это время почти тоже самое говорил Вере.
— Вера, Вера, ты, главное, сейчас успокойся, не плачь, хорошо? Тебе вредно расстраиваться. А я сейчас бегом до аптеки, куплю там тест, нет, три теста, чтобы уж никакой ошибки. Ты сама убедишься, а завтра, завтра к врачу уже запишешься. Чтобы наблюдаться. Да?
— Ты, что, думаешь, они правду сказали? И я действительно беременна?
Слезы готовы были снова излиться Ниагарским водопадом, и Максим, чтобы предотвратить новый потоп, посадил на колени к Вере Томасину и Петруччио, наказав им делать что угодно, но только чтобы Вера не плакала.
— Всё, я в аптеку, я быстро.
Продолжение — «А если его другие услышат?» — см. ссылку ниже.