Из цикла об основных понятиях пассионарной теории этногенеза Льва Гумилёва от историка Евтушенко Е. А.
Лев Гумилёв часто повторял, что каждый человек, если его спросить, кто он, не задумываясь, скажет: русский, француз, поляк, армянин, японец. А потом уже добавит, что он рабочий, бизнесмен или студент. Классовую принадлежность можно сменить, перейдя из одного общественного класса в другой, этническую – нельзя.* Это фундаментальнее.
«Всем известно, – говорил Гумилёв, – что люди жили и, вероятно, будут жить какими-то странными ассоциациями, объединениями. Скажем, на «великих стройках коммунизма», где мне не раз приходилось отбывать сроки, все говорили по-русски…. Но там были и казахи, и корейцы, и немцы, и китайцы, и латыши, и многие другие. Отличались ли они друг от друга? Ещё как! И каждый помогал своим. И каждый, в случае чего, держался своих».
Почему так происходит? И по каким признакам люди отличают представителей своего этноса от других? В первую очередь, постереотипу поведения. То есть по тому, как человек себя ведёт в жизни, что он считает хорошим, а что плохим, что нормальным, а что ненормальным. Стереотип поведения включает в себя обычаи, манеры, вкусы, бытовые привычки, обращение со старшими, отношение к женщине и т.д.
Гумилёв приводит такой пример: «На фронте мне рассказывали, как немецкий фельдфебель бил солдата по физиономии, а тот вытягивался в струнку и повторял: «Герр фельдфебель, я виноват!» Попробовал бы мне старшина дать по морде! Был такой случай, он мне по шее, а я ему в зубы. Потом посмотрели друг на друга – ну всё, квиты. А если бы он ударил кавказца – тот схватился бы за оружие».
Или известный пример, касающийся отношения к труду. Если два европейца (шведа, немца, голландца) несут на стройке бревно и раздается звонок – конец рабочего дня – они его бросают. Русские – обязательно донесут. А, например, латиноамериканец поработает, поработает, потом сядет под пальму, возьмет гитару, и будет петь: «Моя сеньорита, моя сеньорита!» И его уже не сдвинешь. И если кто-то всем им скажет, что так работать не правильно, то они искренне удивятся. – Почему? Всегда так работали…
- Стереотип поведения, подчеркивал Гумилёв, не является чем-то незыблемым. Он меняется в зависимости от возраста этноса. При этом, добавим, ментальный стержень – на уровне наследственной памяти (архетипов) – сохраняется гораздо дольше.
Иногда этнический стереотип поведения меняется, точнее, деформируется под воздействием чужой культуры. Это, как правило, затрагивает не весь этнос, а отдельную группу. Например, в XVIII – XIX вв. русское дворянство, а затем интеллигенция стали усиленно перенимать европейский стереотип поведения. При этом, за двести лет европеизации деформации подверглась и ментальная (мировоззренческая) основа многих «образованных» людей. В конце концов, получилась этническая химера: «смесь французского с нижегородским». Французы называли наших дворян и интеллигентов, поваливших в Европу, «переодетыми татарами», а русские – «чужестранцами в собственной стране». В конце концов, после 1917 года этих несчастных людей отвергли как мешающий, лишний элемент в этнической системе…
Но возникает вопрос, под влиянием каких факторов складывается тот или иной стереотип поведения? Гумилёв отвечает: в первую очередь – под влиянием природно-климатического фактора. (Хотя есть и другие.) Ученый писал: «Этногенез есть, прежде всего, процесс активной адаптации человеческих коллективов в среде… причем ландшафтная среда заставляет людей вырабатывать комплексы адаптивных навыков – этнические стереотипы поведения. Следовательно, неповторимое сочетание ландшафтов, в котором сложился тот или иной этнос, определяет его своеобразие – поведенческое и во многом даже культурное».
Это, кстати, к вопросу о «загадочной русской душе». Как справедливо отмечал философ Бердяев: «Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли, та же безграничность… устремленность в бесконечность, широта». Русский человек – человек стихийный. Только в русском языке существуют такие слова, как «приволье» и «раздолье» (В. Одоевский).
В Европе – по-другому; там все тесно, «все оформлено и распределено по категориям», все рационально. И добавим, всюду контроль, везде за тобой присматривают, и бежать в случае чего, просто некуда. А у нас было куда – на вольный Дон, Волгу, потом в Сибирь. Поэтому, например, на Западе никогда не существовало столь близкого русскому человеку стихийно-анархического понятия «Воля», вместо этого у них было понятие «Свобода» (в рамках закона). Потому же, как ни парадоксально, наш человек при политическом деспотизме, был внутренне более свободным (в быту, нравах, общественой жизни), чем европеец, на которого всегда давила близкая власть, буква закона и жесткая сословность – это нельзя, это нельзя – почти все нельзя – ходи по линейке, куда показывают указатели. В противном случае будешь толкаться, и мешать другим – ведь, действительно, тесно. И, опять же, кругом частная собственность. А это «священно». (Буржуазный уклад складывается в Европе довольно рано, по той же причине – удобное географическое положение (плюс Гольфстрим (с/х)), морская торговля и пр. См. карту.)
Бердяев писал: «Мы с немцем о понятии «свобода» никогда не договоримся. На вольном воздухе он ощущает на себе давление хаоса, немец чувствует себя свободным лишь в казарме».
Писатель С. Куняев вспоминал, как однажды в гости к Вадиму Кожину приехал профессор-славист из ГДР. Во время застолья немец попросил исполнить какую-нибудь русскую народную песню: «А мы как раз созрели для того, чтобы спеть «По диким степям Забайкалья, где золото моют в горах» – песнь о бродяге. Исполнили с душой. И посмотрели на гостя, естественно, ожидая одобрения… А он спрашивает: почему вы так восторгались героем этой песни? Вот он к Байкалу подходит и «рыбацкую лодку берет». А ведь лодка-то чужая! Он к тому же сбежал с каторги и опять за воровство принялся. Он же рецидивист! Мало того! Навстречу ему «выходит родимая мать» и говорит, что брат его тоже в Сибири «давно кандалами звенит» – Ведь вся семья у них криминальная! Чему же тут восторгаться?»… Как говорится, без комментариев.
- Зададимся вопросом, почему русские, в большинстве своем, не умеют работать так систематично и пунктуально как европейцы? Почему у нас так любят авралы? – В первую очередь, потому, что в России, в отличие от Европы неблагоприятный климат: короткое лето и длинная, холодная зима. Русский крестьянин должен был за короткий срок выполнить весь годовой объем сельхозработ («страда»). Поэтому работал наскоком. Да еще рискуя потерять урожай из-за ранних заморозков, затяжных дождей или засухи. Отсюда это наше традиционное: «Давай, давай! Быстрей, быстрей! – «День год кормит»…
А вот, например, у китайцев или корейцев, наоборот – у них год год кормит. В их теплом, влажном климате крестьянин должен был работать целый год, практически без перерывов на межсезонье. Поэтому работал монотонно, как машина. Плюс специфическая рисовая культура, которая в отличие от зерновых – посеял весной, убрал осенью – требует постоянной, каждодневной заботы. Именно поэтому юго-восточный человек идеально подходит для работы на современном конвейерном производстве – ему не скучно быть машиной. А русскому человеку скучно, даже более того, противно и очень нервно. Он по своей природе более разносторонний, универсальный работник. Ведь земледелием русский крестьянин занимался всего пять-шесть месяцев в году и чтобы свести концы с концами должен был делать что-то еще: плотничать, столярничать, заниматься извозом (известно, что лучшие водители-дальнобойщики – русские), наконец, уходить в город на заработки (отхожий промысел).
- Другой пример. Небольшой этнос – чеченцы. Известно, что они с давних пор, еще до прихода русских, занимались грабительскими набегами на соседние племена, а иногда и друг на друга. Кроме добычи захватывались и пленные, которых или продавали в рабство, или возвращали за выкуп. Со временем набеги превратилось в национальную традицию – в них закалялся воинский дух, училась военному искусству молодежь. Эта страсть к постоянной, «малой войне» прочно закрепилось в стереотипе поведения чеченцев и некоторых других горских народов.
Но возникает вопрос: а, что, разве нельзя было обойтись без набегов? Ведь это же постоянный риск быть убитым… Оказывается нельзя. Дело в том, что пригодных для пашни земель в предгорьях и тем более в горах было очень мало. Развитие скотоводства так же было ограничено немногочисленными пастбищами, за которые шла постоянная борьба. Поэтому горцам зачастую не хватало еды и самых простых вещей, необходимых для выживания. Набеги явились, так сказать, способом добычи необходимого и прибавочного продукта. Причем, совсем небольшого. Главной ценностью для горца было оружие и боевая лошадь. (Своего рода «средства производства».) В остальном довольствовались минимумом.
Ну а теперь вернемся к китайцам и зададимся вопросом: почему у жителей Поднебесной так развита чиновничья иерархия, общинность и культ семьи? Во-первых, потому, что ирригационное земледелие (Хуанхэ и др.) требовало организовать большие массы людей, и, следовательно, содержать штат управленцев (государство-муравейник!). Во-вторых, в теплом и влажном климате субтропиков можно было вырастить много еды. А когда тепло и достаточно еды, и при этом почти никто не угрожает извне – с трех сторон естественные границы – горы, пустыни, океан – в семьях всегда много детей. (Избыточная численность населения регулировалась жестокими междоусобицами, когда, порой, целые княжества уничтожались «под ноль».)
- Из географического фактора вытекает не только китайский, но и русский коллективизм. Выжить в неблагоприятных климатических условиях Центральной России, при низкой урожайности, и рискованном земледелии, можно было, только объединившись в сельскую общину. Именно поэтому в России нашли свою питательную почву идеи социализма и коллективного хозяйства. И поэтому русские крестьяне, уходя на заработки, объединялись в артели, где каждый отвечал за всех, а все за каждого, и где стимулом к работе были не столько деньги, сколько ответственность работника перед «обществом». И надо сказать, что производительность работы таких артелей была очень высокой.
Как уже было замечено, на стереотип поведения кроме климатического фактора влияет фактор геополитический. В России – это огромная территория, долгое время не защищенная естественными границами: морями, горами, пустынями. И, следовательно, постоянная угроза нападения извне. Поэтому, начиная с XIV – XV вв. русский человек формировался не только и даже не столько, как вольный казак, но и как государственник. Он понимал, что только сильное централизованное государство может защитить его от многочисленных внешних врагов, да и от своих разбойников тоже. (И до сих пор продолжает нелиберально верить, что «государство – должно помогать!»). Поэтому наш мужик добровольно подчинялся деспотизму государственной власти, и порой отдавал этой власти последнюю рубаху, понимая, что без рубахи прожить можно, а без безопасности нельзя. Налетят те же крымские татары, побьют, пожгут, выберут самых здоровых парней и красивых девок, и уведут на продажу в рабство.
- Однако все меняется и, как уже говорилось, стереотип поведения – тоже. Русский человек за последние, «кризисные» 150 лет заметно изменился. Он стал более буржуазным, и, соответственно, менее духовным. Новый русский индивидуалист сильно потеснил старого русского коллективиста.
Конечно, русский индивидуалист не похож на западного бюргера, он у нас еще недоделанный – одной ногой в общинном прошлом, другой в «цивилизованном» будущем, да при этом еще с евразийским уклоном. Но, тем не менее, он уже индивидуалист. Если мысленно представить себе тысячелетний путь, который проходит большинство этносов – от не очень комфортной, но героической и религиозной молодости (высокая духовность) до сытой, но пошлой и безрелигиозной старости (никакой духовности – только есть, пить и блудить), то нынешний русский человек находится где-то посредине. Поэтому, заметим, не надо, смотря в прошлое, идеализировать современного русского человека.
Несколько успокаивают два обстоятельства. Во-первых, тот факт, что может быть гораздо хуже – ну, например, как в старой Европе. Ее, очевидно, уже в ближайшие десятилетия ждет судьба Вавилона и Содома. Во-вторых, то обстоятельство, что даже при массовом «обмещанивании» населения евразийская (общинно-имперская) психология у нас все еще продолжает доминировать над классической буржуазной (западного типа) и искусственно занесенной – «либеральной». Особенно в провинции. При всех потерях – здоровый стержень в народе остался. Поэтому ставить крест на современном русском человеке и списывать его со счетов, тоже – не надо.
P. S. Говоря о непохожести разных этносов, надо особо заметить, что кроме поведенческих и ментальных различий есть что-то еще, что выходит за рамки человеческого сознания. «Как любое природное явление, – писал Гумилёв, – этнос дан людям в ощущениях. Когда мы видим человека, принадлежащего к другому этносу, мы даже не можем определить, почему он не свой. Но мы чувствуем, что он – не свой».
Но об этой важной особенности – в другой раз.
*Примечание 1. Однако бывают люди без национальной идентичности, или с ослабленной (плавающей) идентичностью. По Гумилёву – это результат образования этнический химер – смешения несовместимых этносов (на уровне наследственных архетипов), что приводит к какофонии мировоззрений и мироощущений, и, как следствие – к постоянному внутреннему дискомфорту людей, включенных в химеры. А это, в свою очередь, приводит к «негативному мироощущению» – злобному взгляду на окружающий мир. (Подробнее об антисистеме см. в моей книге в конце гл. «Фаза надлома», Комментарий 1)
Если люди такого типа объединяются в группы, то получаются организованные атисистемы (от нацистов до глобалистов). Если они сидят по своим норам, то получаются «злобные тролли». Иногда то и другое совмещается.