Блохи и недра.
Жили были блохи. Мало конечно радости, но вот так жили да были. А блохи как известно, народ оседлый, как выберут какое-то место, то хоть тайфуном смывай, хоть ураганом сдувай, а не уйдут и все тут. Привязанность у них, видите ли, большая.
Вот и осели они в глуши, да в такой глуши, что подумать страшно, что вообще кому-то мозгов хватит туда добираться, да времени и сил, но эти ребята упорные, они докуда хочешь доберутся. Вот и добирались, пробирались и все-таки добрались.
А у блох-то чутье имеется, они же не просто так в тьму, да глушь ползут. Ведут их инстинкты, они почву под ногами лучше всех чувствуют, землю ощущают так сказать и ведет их своя особенная дорога.
Прибыли на место, осмотрелись и давай свои буры доставать, свои кирки расчехлять, свои мышцы землекопные разминать, эти ребята могут до такой глубины до буриться, до куда никому в мире не под силам. И давай они породу непокорную ворочать, камень вековой разбивать, жилы рвать, пупы надрывать, буром сверлить, да все это непокоренное покорять.
Крошили, рыли, копали и наконец-то хлынуло черное золото, то к которому у блох особая страсть.
Но не только силой и упорством славились блохи на мир весь, а в первую очередь жадностью своей, жадностью в ненасытности. Если хлынуло это черное золото, то все, блохи и день и ночно качать его будут, да так качать пока не иссякнет место это. Будут скважины бурить без конца и края и казалось бы вот тебе одна скважина, качай, но нет надо их столько пробурить сколько земли имеется и столько качать пока все не выкачается.
А зачем блохам их черное золото? Что им делать в таких количествах, ни одна блоха в мире не знала, только знала блоха, что предназначение ее в том, что бы качать и качать все без остановки и жадность ее не имела границ.
И каким бы мир не был огромным, но поговаривают, что не водится больше черного золота, не успевала земля его столько выработать сколько блохи хотели иметь, да и блох то больше никто и нигде не видывал. Поговаривают ушли они блохи в такие места, куда никто никогда не доберется, а быть может вымерли вовсе без работы и страсти своей.