Это было странное, забавное, великолепное, незабываемое время.
Мы любили жизнь. Нет, даже не так, мы любили жить. Каждый день приносил что-то новое. Что-то удивительное. Мы понятия не имели, что живём в какую-то там историческую эпоху. Мы не догадывались, или просто не заостряли внимания, как тяжко приходилось нашим родителям, пытавшимся обеспечить нам пусть не безбедное, но по возможности беззаботное детство. Это было страшное время. Невыносимое. Самое яркое. Самое вкусное. Прекрасное и ужасное. Время нашего детства.
Мы понятия не имели, что такое гамбургер или пицца. При этом ели всё подряд, от зелёных кислых яблок, честно скомунизженых из соседнего запущенного сада, до отвратительно вкусной ливерной колбасы. Вместо «макарони» и «панкейков» мы поливали сгущёнкой кусок белого хлеба, а тёплые золотистые мамины оладушки макали в сметану или (если мама разрешит открыть банку) – в малиновое варенье, хотя его-то как раз берегли, а не то вдруг – простуда? Тогда и пригодится. И вон та баночка с засахаренным мёдом – тоже. А к чаю вот тебе кусок белого хлеба со сливочным маслом и сахаром. И это было потрясающе вкусно! А ещё – картошечка с грибами, жареная на чугунной сковороде, наверняка видевшей похороны Сталина, и малосольные огурчики со своего огорода, и купленная с получки селёдочка в масле с кольцами ядрёного лучка, и ярко-малиновый борщ на бульоне из тушёнки (потому что нормального мяса не найдёшь), и сало с луком и хлебушком, – этого у нас было вдоволь. И самое, пожалуй, вкусное, что мне доводилось едать в жизни – это кусок чёрного хлеба с растительным маслом и солью. Сытно и быстро, особенно если сорвать в огороде пару зелёных перьев лука на закуску. Никакие суши и чизбургеры не вызывают такой приток слюны, как воспоминание об этом самом куске.
Да, вкусы у нас были изощрённые. Не только в еде, а, практически, во всём, что нас окружало.
Мы носили спортивные куртки из жуткой, максимально «не дышащей» синтетики с надписью «Абибас», блестящие люрексом топики, не прикрывающие пупок, короткие обтягивающие юбки и туфли на платформе «поломай себе ноги». На запястьях непременно красовались напульсники с названиями любимых групп или надписями на нечитабельном английском, а так же собственноручно сплетённые из бисера фенечки. На шею вешали чокеры, за что бабушки гоняли нас мокрой тряпкой и ворчали, что не дело молоденькой девочке таскать на себе эдакий собачий ошейник. Мальчишки вообще не заморачивались по поводу внешнего вида, так что в любом дворе при любой погоде можно было встретить тусовку в поношенных футболках, полосатых шортах и шлёпанцах на «полу-босу» ногу, то бишь, на носок. Мы собирались компаниями и занимались ерундой, слоняясь целыми днями по окрестностям родного дома, забегая только попить или в туалет. И, конечно, чтобы посмотреть любимый мультик или сериал. Показ очередной серии становился знаковым событием дня. В эти минуты весь двор вымирал. А потом мы выползали обратно, чтобы бурно обсудить очередные хитросплетения сюжета. И играли в «Колечко-колечко», или «Садовника», или «Вышибалы», или «Резиночку», или «Светофор»…
В школу мы ходили с рюкзаками неистовых расцветок, причём покупали их нам сильно навырост. Поменять рюкзак на приличествующую возрасту сумку можно было надеяться классу к девятому, не раньше. Некоторым везло и того меньше, они ходили с дипломатами. В рюкзаках всегда валялись огрызки карандашей, опилки, старые жвачки, чёрные от времени деревянные ластики и прочая мелочь. Нам давали карманные деньги, чтобы купить на большой перемене пончик или булочку, а мы копили их на покупку какой-нибудь незначительной, но крайне необходимой нам ерунды. Я скупала журналы и всяческую канцелярию, ибо до дрожи любила рисовать. Рисунки бережно хранились в обложке от старого альбома для рисования в полке с учебниками. Там же хранились милые сердцу журналы вроде «Классного журнала», «Всех звёзд» или «Микки Мауса». Стены вокруг полки были увешаны плакатами всевозможных размеров от листа А4 до двух полных ватманов. С них на нас смотрели Джиллиан Андерсен и Дэвид Духовны, Эй Мартинес и Марси Уолкер, Наталия Орейро и Сара-Мишель Геллар. В мальчуковых комнатах это были Сталлоне, Шварценеггер, Ван Дамм, Брюс Уиллис и другие замечательные актёры с обилием суровости во взгляде и мыщц в организме. Чуть позднее их заменили фотографии любимых исполнителей и групп, от «Дискотеки Авария» до «Backstreet Boys», а в моём случае – «Короля и Шута».
Музыку мы слушали на кассетных магнитофонах. Самым шиком считался двухкассетный мафон с возможностью записи. На смену ему пришел феерически шикарный музыкальный центр с отделениями для 2 кассет и CD-диска.
Фильмы смотрели с видеокассет, их же переписывали, законтачив два видика между собою. Часто записывали фильмы и передачи с телевизора, особо ловкие джедаи умудрялись в процессе записи вырезать рекламу, и это считалось высшим мастерством кунг-фу. Затем появились DVD-плееры, и диски плотно потеснили кассеты с домашних полок. Однако привычка переписывать все подряд на диски осталась.
Телевизоры и мониторы компьютеров имели минимальное разрешение и выглядели, как огромная коробка (черная или серебристая, соответственно, - телик, белая – монитор). Компьютерный системный блок ставился обязательно под стол и жутко визжал кулерами, а еще в комнате с компьютером всегда присутствовал специфический запах «электроники». Мышки были строго серыми, операционные системы – строго Windows ’98. Чуть позже мажоры разжились системой Windows2000, и с нее благополучно не слезали до выхода печально известной Vista, а некоторые дотянули аж до «Семерки» (правда-правда!).
Фотоаппараты были большой редкостью в малообеспеченных семьях, а если и имели место быть, то только китайские «мыльницы» с самым слабым объективом и отвратительной светопередачей. Пленки Kodak, Conica, Fujifilm навсегда останутся в нашей памяти и в потайных коробках наших мам и бабушек. Интересно, еще существуют салоны, в которых их можно проявить? Раньше мы только и делали, что таскали пленки в салон или на почту, и проявляли фотографии (за деньги, между прочим!) строго по номерам кадров, обозначенных мамой на специальном фото-конверте. А потом собирали проявленные мутные, размытые, с обрезанными головами, руками и другими частями тела, заваленным горизонтом, передержанной или недосвеченной экспозицией, но такие милые сердцу кадры в пухлые пластиковые альбомы с прозрачными целлофановыми кармашками…
Мобильные телефоны появились не сразу и не у всех, обладание таким девайсом считалось признаком мажорства и роскоши. А вот стационарные домашние телефоны были очень даже в ходу. В 90 процентах случаев это был дисковый аппарат, орущий на всю квартиру не своим голосом. Самый цинус – если трубка была перемотана синей изолентой в месте давнишнего излома. А об металлический ограничитель диска вечно отбивался указательный палец. Как это ни странно, такой телефон на улицу с собой вынести было нельзя, так что звонить друзьям на домашний было бессмысленно, а часто попросту страшно – вдруг к трубке подойдет чья-то мама или, того хуже, папа? Лучше всего было пойти поискать товарища в хорошо известных всей компании местах – где-нибудь да сыщется.
Настоящей эпопеей были междугородние звонки. До того, как придумали использовать международный код 8 (гудок) 48 (подставь нужные цифры), звонить мы бегали на телеграф (так по старинке называлось отделение почты, в котором стояли кабинки телефонов-автоматов). Заказывали звонок в Москву или еще куда-то, оператор делал вызов, потом нас приглашали в кабинку с номером. За прозрачной жутко скрипучей дверью была крохотная, прибитая к стенке кабинки лавочка, на которую можно было сесть во время разговора, а на стенке напротив двери висел многокилограммовый серый монстр с трубкой. Ходить туда мы, дети, не очень любили, только если приходилось вместе с мамой или бабушкой. Помню, что такие разговоры были целым событием, к ним готовились, как к празднику или походу в кино, и заранее обдумывали, о чем говорить, как говорить. Разговор, ко всему прочему, еще и обходился в энную сумму денег, так то.
А вот с появлением мобильных все стало намного проще. Хотя поначалу они казались невероятным изобретением кибернетики, и платить за связь приходилось при помощи карточек со стираемым слоем (такие же были в ходу при оплате интернета, который, между прочим, подключался через телефонную сеть и имел скорость плохо выспавшейся улитки с признаками ДЦП в организме). Разговоры на всех тарифах стоили баснословных денег, да еще всяческие дополнительные услуги (которые мы, естественно, не умели не то, что отключать самостоятельно, но даже были не в курсе об их существовании) сжирали последние копейки и вводили абонента в «минуса». Так что телефон поначалу был просто неким приятным бонусом к костюму – нехай будет, может, когда и пригодится. Скорую там вызвать, или пожарных. А еще в телефоне были забавные игрушки с низкополигональными модельками и тупым прохождением, похожие на старый добрый Тетрис. Ради них телефон и таскали с собой повсюду, а вовсе не для того, чтобы звонить или (упаси Боже!) сидеть в интернете.
А еще у нас были тамагочи! Это было просто массовое явление, стоило появиться этой милой забавной игрушке у одного, как она тут же появлялась у всей компании. Стоили они не то, чтобы сильно дешево, но все же дешевле телефонов или компьютера. И мы таскали их с собой повсюду, чтобы кормить вовремя, играть, укладывать спать и убирать за ними какашки. И все равно они дохли с завидным постоянством, а сдохнув раза три-четыре, начинали жутко бесить и забрасывались в какой-нибудь дальний ящик стола, чтобы стать частью того самого ностальгического хлама.
Объем флешек составлял до 128 мегабайт. Самым продвинутым носителем считались DVD-диски, так как на них влезало аж 4 гига! В ходу были дискеты объемом (о, боги!) целых 1,5 мегабайта каждая (куда вам столько памяти?!). У каждого счастливого обладателя домашнего ПК в системнике имелся под них разъем. Сейчас не у каждого даже CD-привод имеется, до чего дошел прогресс…
Еще мы любили собирать всякую мелочевку. Игрушки от «Киндер-сюрприза». У меня был целый целлофановый пакет. Или вкладыши от жвачек «Лав из». Их я тоже собирала. Я вообще барахольщица, так что собирала много всякого. Например, фишки (или, как их еще называли, капсы) с покемонами или персонажами «Сейлор Мун», а потом – «Властелина колец». Вырезки из журналов с любимыми актерами и музыкантами. Иногда раздобыть качественную фотографию кумира было целой эпопеей. Их выменивали, выпрашивали, выигрывали…
А еще мы переводили понравившиеся картинки при помощи копировальной бумаги, черной или фиолетовой. Бывало, положишь бумагу не той стороной, и вуаля! – картинка скопирована на обратной стороне листа с текстом. Весьма неприятный бонус, надо сказать. Поэтому я предпочитала заниматься «переводками» при помощи оконного стекла. Прикладываешь картинку к стеклу, а к картинке – белый лист бумаги, и переводи, сколько пожелаешь. Заодно и книгу не испортишь.
Да, мы любили читать книги. Подумать только, мы все поголовно даже были записаны в библиотеку! Кто-то читал больше, кто-то меньше. Кто-то вовсе отлынивал от чтения. Но мы все читали хорошую литературу. Добрую. Полезную. А не тупые бложики, угарные мемасики и новостные ленты. У меня до сих пор где-то валяется мой читательский билет со списком книг, взятых из районной библиотеки. И в нем не только художественная литература.
Уроки мы делали самостоятельно. Такого не было и быть не могло, чтобы с нами сидела мама, а тем более папа, и с поварешкой в руке вдалбливала нам знания. Нам доверяли. Нас считали способными самостоятельно справиться с тем, что мы обязаны в силу возраста уметь делать. Максимум, что можно было испросить – это просмотреть письменную работу на предмет ошибок, и то, если у мамы было на это время. В остальном мы сами прекрасно справлялись. И получали, что заслужили. Поленился – изволь двоечку схлопотать. Выучил – молодец, пять тебе, ну или четыре. Мне, например, было интересно учиться. Учебники были доходчивыми и адекватными. Учителя – строгими, но справедливыми. Они не только понимали свой предмет, но и искренне пытались донести это понимание до нас, оболтусов. Они не просто отсиживали свои часы на уроках, потому что знали каждого из нас лично, наши семьи, наши отношения. Они были заинтересованы в нас.
А мы были заинтересованы друг в друге. Мы знали всё о самых близких друзьях. Мы были всегда вместе. Хорошим событиям вместе радовались, за проказы вместе огребали. Любили бегать по лужам под летним дождём, прятаться от грозы всей толпой в одном подъезде. Кидаться снежками после школы зимой, обзываться всякими обидными прозвищами и вместе над этим смеяться до колик в животе. Слушать музыку вдвоем с одного кассетного плеера. Играть в бадминтон в ветреную погоду и ругаться на то, что воланчик не летит, блин, в твою сторону, потому что ветер дует на меня. Купаться в речке до сведенных ног и посиневших губ. Печь картошку на костре после весенней уборки придомовой территории, или жарить кусочки чёрного хлеба на тонкой палочке. Ловить майских жуков, сажать их в пустой спичечный коробок и слушать, как они шебуршат по картону своими зазубренными лапками.
Встречать рассвет, глядя, как туман поднимается над землёй, а траву покрывает серебристое покрывало росы.
Считать звёзды в темном морозном небе новогодней ночью.
Мы умели жить. Умели быть самими собой. Умели чувствовать, ненавидеть и любить.
Сомнения нам навязали, психологов нам присоветовали недруги.
Мы всё умели сами.
Всё.
