— Неужели вопрос уже никак нельзя решить иначе? — спрашиваю я себя, оглядываясь назад, где в паре рядов сидит Вита. Она смотрит в ответ многозначительным взглядом. Есть в нем доля сочувствия, но это, возможно, лишь мое желание увидеть его.
Девушка на самом деле почти неотрывно смотрела на оглянувшегося молодого человека со смешанными чувствами. Холодный расчет, который обычно она производила перед предприятиями, подобными предстоящему, уступал ежеминутно чему-то щемящему и тоскливому. Было ли дело только в том, что впереди себя она видела приятеля? Этот человек точно не безразличен ей, в отличие от прочих клиентов. К тем она всегда относилась скорее как к механизмам, в которых нужно заменить или изъять какие-то запчасти.
А может кошки, которые скребли на душе, раскопали там воспоминание о временах, когда у двух молодых людей что-то произошло. Что-то такое, что уже миновало, но оставило после себя навсегда занозу ностальгии. Ум то и дело сандит, шевеля ее, растревоженный каким-то напоминанием.
Молодой человек уже отвернулся, чтобы его взгляд не показался окружающим странным. Он не хотел, чтобы кто-то заподозрил что-то. Странно без причины пялиться на особу, с которой ты пришел по отдельности и вроде как даже не знаком. Вита же продолжала смотреть в его сторону скорее механически, тогда как сама погрузилась в чувства: может, дело и не в том, что было тогда? Может, дело в том, когда это было? Нечто приятное в воспоминаниях умножалось удовольствием трехкратно оттого, что происходило во времена, которые и сами по себе вызывают приступы ностальгии? Только их уже без боли вспоминать сложно — протяжно выдохнула девушка. Как просто тогда все было и приятно и как резко изменилось: в одну ночь, в один выпуск новостей…
***
— И еще тут сидеть, слушать это, — думал я с раздражением. Попытался было вникнуть в то, что говорят с трибуны, но монотонное бормотание глашатая об успехах на внешнеполитической арене уж точно меньше всего подходило для того, чтобы отвлечься от, мягко говоря, тревожных мыслей: от попыток смириться с тем, что жизнь скоро прекратится.
— А как вообще так вышло? Как я дошел до необходимости продать все свои органы, только чтобы расплатиться по счетам и сохранить жизнь близким? — Невольно размышления от конкретной ситуации полетели куда-то дальше, и я стал вспоминать времена студенчества в медуниверситете, когда познакомился с Витой, которая тогда еще представлялась своим настоящим именем — Мариной Хароненко. Стоило, конечно, тогда меньше таскаться за ней и за другими студентками, а лучше учиться. Тогда, может, удалось бы получить квалификацию и сейчас иметь дело, как у нее. А теперь — кому нужен? Государственная медицинская система из-за своей дороговизны схлопнулась за пару лет, и море специалистов оказались без работы. Конечно, потребность в избавлении от недугов у людей есть всегда, так что вскоре лучшие из "высвободившихся кадров" организовали подпольные кабинеты и клиники. Доход они получили значительный, куда больше, чем имели в бюджетных больницах, но дело было сопряжено с рисками.
Против незаконной медицины активно боролись полицейские, которые для получения звезд не брезговали использовать обновленные законы — вплоть до высшей меры. Кроме того, медикаменты стали хуже доходить из-за рубежа, так что нужно было постоянно контактировать с контрабандистами, которых волновали только деньги, но никак не жизни деловых партнеров и их пациентов. Для общения с воротилами нужно было иметь значительные дипломатические навыки и бесстрашный взгляд, чтобы те не почувствовали слабость или страх и тут же не обратили их против тебя.
Со временем ситуация с медикаментами становилась все хуже, так что те, кто вообще мог позволить себе обращаться к докторам, часто предпочитали заменить барахлящий орган на новый вместо того, чтобы пытаться обеспечивать лечение препаратами, в разы превосходящими те самые органы по цене. Благо, до того в трансплантологии произошло много прорывов, освоенных нашей медициной до той степени, что студенты моего возраста выходили из альма-матер с обширными знаниями об этой сфере, если, конечно, учились прилежно. Не как я, а как Марина. Она была одной из лучших, а потому быстро приобрела репутацию в нужных кругах и новое прозвище — Вита, иронично созвучное с названием крупной фармакологической компании.
Но я обратился к ней уж точно не из-за репутации: услуги такого специалиста в нынешних условиях мне не по карману. Я уповал на добрую ее память о нашем знакомстве, и не зря. Когда я пришел и сказал, что окончательно потерял все возможности платить за свою жизнь и еще задолжал по кредитам столько, сколько достаточно для проблем с банками, и теперь готов на самые радикальные меры, она отнеслась с пониманием: согласилась провести изъятие без задатка — за процент от продажи. Кроме того, она оказала мне главную милость и не пыталась отговаривать, сразу поняв серьезность положения.
Если бы дело касалось только меня, я бы не переживал. Навыков выживания в городе хватило бы, чтобы сколько возможно прятаться от коллекторов и прокормиться хоть как-то. Но поручителями за кредиты были мои родители, а также девушка. Я поставил на кон все и все потерял — нынче это прозаичная история. Спрятаться где-то четверым было невозможно, и я понимал, что подверг смертельной опасности любимых. В такой ситуации ни бегство, ни добровольный уход из жизни уже не могли поправить ситуацию. Лимит на любые отсрочки и реструктуризации был исчерпан.
***
Как только монотонное бормотание глашатая было окончено, Вита встала с места и увидела, что ее спутник, сидевший в паре рядов впереди, также поднялся и нетерпеливо заторопился к выходу из университетской многоярусной аудитории. Сюда они должны были приходить еженедельно в день, когда наступала очередь их квартала. Все жители обязаны прослушать час политинформации. Понятно, что есть и телевизор, а кто-то еще пользуется интернетом, но считалось важным, чтобы люди собирались вместе: для чувства локтя.
Горожане, впрочем, относились к этому уже давно формально, старались найти любой повод пропустить скучное действие, не несущее в себе уже ничего интересного или нового. Но Вита настояла на том, что в этот раз нужно пойти. Так неделю никто не хватится их, и можно будет исполнить задуманное не торопясь и как должно. Кроме того, девушке нужно будет еще замести следы. Я понимал это, а потому согласился, хотя и с трудом смирился с мыслью, что придется еще и слушать этот бред перед…
… Я запнулся. Перед чем же, а? Неужели я сейчас так спокойно хожу, а через несколько часов меня не станет? Когда решение только пришло в голову, я и не думал жалеть: было бы о чем. Во-первых, уже смирился давно с тем, что люди вокруг исчезают то и дело, и ясно, что не по счастливой случайности. Во-вторых, в моей жизни все складывалось только так, что уже было бы кончено и полно. Так, наверное, и не переживал бы, если бы все завершилось в тот же миг, как только план возник в голове. Но чем дальше я шел по пути его исполнения, тем больше рос кактус в моем желудке. Иголки его уже проникали больнее в нутро и парализовали. Ходить, сидеть, лежать, питаться, сдавать анализы и проходить нужные обследования (или, как шутливо говорят врачи, оценку) было одинаково тяжело. Приходилось заставлять себя, сдерживаться, чтобы не кончить все раньше. И хотя бы сон был спасением, но он приходил еле-еле, не каждую ночь. Чтобы сберечь здоровье — главный мой актив сейчас — приходилось пить литрами травяные сборы, которые имеют одновременно седативный и успокоительный эффект.
***
Вита шла недалеко за пациентом и нагнала его в безлюдном переулке. Ей вдруг стало почти физически ощутимо его переживание и захотелось поддержать по мере сил. Раньше она легко строила крепкую стену между собой и клиентом, без которой работа быстро уничтожила бы ее нутро чувством вины и жалости. Когда они поравнялись, то стали похожи на обычную пару: примерно одного возраста высокий и исхудавший молодой мужчина и спутница идут и просто молчат о чем-то общем. Вита посмотрела на его лицо и увидела, что он также обратил взгляд своих запавших и покрасневших глаз на нее.
***
— Так скажи, как это будет? — спросил я вслух. — Что я почувствую?
Не дождавшись ответа, я обратил внимание, как уголки рта растянулись, когда я говорил, будто мне требовалось преодолеть сопротивление, чтобы спросить это. Ответ Виты не мог не волновать меня. Так, наверное, я волновался в детстве перед походом к стоматологу и ждал того, что мама заверит, что если и будет больно, то скоро все пройдет, и дальше будет только хорошо. И тут я тоже не мог отделаться от ощущения, что если вдруг будет больно, то потом все как-то само собой образуется хорошо. Но реальность зачем-то врывалась в эти фантазии и напоминала, что дальше уже не будет хорошо. Будет совершенно никак.
— Я же обещала, — чуть нервно ответила Вита, но потом смягчилась, вспомнив свое. — Замешаю все как надо. Постараюсь. Ты ляжешь под капельницу и уснешь через минуту или две. Или ты хочешь знать подробности?
Нет, пожалуй, подробности знать я не хочу. Вита говорила так уверенно, что утешение само собой на миг нашлось в ее интонациях. Я посмотрел на свою спутницу, вгляделся в ее лицо. Оно еще не успело почти измениться с тех веселых студенческих пор, все такое же округлое, почти кукольное. Разве что прическа стала еще более вызывающей: выбритый висок с одной стороны и аккуратно уложенные прямые короткие волосы, зачесанные на другую и остриженные будто под линейку. Цвет их по моде времени был неопределим и переливался, будто бензиновое пятно в луже. В маленьком вздернутом носике висело довольно увесистое кольцо. Со времени студенчества изменился лишь взгляд ее светло-зеленых глаз. Тогда он был просто внимательным, но с огоньком. Сейчас же обычно он серьезен и холоден. Метаморфозы эти объяснимы всем, что видели эти глаза за последние несколько лет.
И я вдруг ощутил спокойствие от того, что это лицо будет последним, которое я увижу. Во-первых, оно достаточно красиво, а это лучше, чем узреть под конец что-то неприятное. Во-вторых, в ее глазах я все равно увидел толику участия к своей судьбе. Пожалуй, решиться на такое и переживать роковые минуты в атмосфере холодного безразличия было бы сложнее. Так рассуждать мне до тех пор, пока кактус в желудке вновь не зашевелился и реальность происходящего вновь не нахлынула на меня пронизывающим холодом. "Какая разница, — спрашивала она меня с режущим ехидством, — увидишь ли под конец милое личико или морщинистое и старое? И какая разница, будет ли взгляд его участлив? Результат один".
И я поморщился от этого вопроса. Хотелось остановиться на месте и стоять, но уже механически я сделал усилие идти дальше. Путь занял еще минут десять, в которые я старался сосредоточиться только на том, чтобы дышать: вдох-выдох, снова вдох и опять выдох. Только сосредоточившись на этом, удалось как-то отстраниться от страха и мыслей, избавиться от которых вовсе было уже невозможно. Времени на очередную попытку не оставалось.
***
Вита привычным движением открыла магнитный замок на невзрачной двери в обычной пятиэтажке, в которой ей от родителей по наследству досталась двухкомнатная квартира. В ней девушка не без помощи контрабандистов организовала приемную и операционную. За дверью ее спутник чуть пошатнулся от непривычного запаха препаратов, формалинов и дезинфекторов, обычных для любой подпольной клиники. Вроде как ничего необычного для человека, окончившего медакадемию, в этом коктейле не было, но дело было не в самих ароматах, а в том, что они стали очередным резким и тревожащим напоминанием о скором действии. Как-то явно в голове стали возникать воспоминания с практических пар по анатомии.
— Хочешь выпить чаю, посидеть? — к счастью, прервала Вита дальнейшее погружение в эти мысли.
— Да, пожалуй, — как-то отстраненно, но уверенно и с благодарностью ответил я.
Мне показалось, что девушка вышла из комнаты, но в тот же миг я почувствовал укол в шею. Почти сразу тело отказало, ноги подкосились. Осталось только смутное удивление от того, что миниатюрная девушка с такой легкостью подхватила меня и аккуратно положила на диванчик. В ту же минуту она быстро подкатила откуда-то заготовленную капельницу. Откуда именно, я и не мог понять, так как следил за ее движениями только глазами. Ни моргнуть ими, ни даже сменить ракурс взгляда из-за неожиданного укола я не мог. Вита быстро настроила провода и ввела катетер.
— Прости, обойдемся без чая, — между делом сказала она, не отвлекаясь от работы. — Так будет проще.
Кому будет проще, я так и не понял. Переспрашивать уже не хотелось. Сон стал накатывать волнами, которые, к моей глубокой радости, стали смывать и тревоги последнего дня, и все ожидания, которые казались все менее важными. Все менее значительным мне казалось и прекрасное лицо, бывшее передо мной. Эти кукольные черты, вздернутый носик и печальный, участливый взгляд. Вскоре его вовсе заполонила пелена. Осталось только вспышка любопытства, что же будет, когда она рассеется…
***
Совершив все нужные приготовления, Вита присела на диван и сделала то, чего не позволяла себе ни с одним пациентом — взяла его за руку и держала некоторое время. Она еще минуту назад волновалась о том, правильно ли сработает специальный армейский анестетик, которых стало много в последнее время на черном рынке из-за вооруженных конфликтов, вспыхивающих то тут, то там. Вещества такого плана были достаточно доступными и достаточно действенными, но иногда давали сбои, причиняя пациентам страдания. Но сейчас врач поняла, что все прошло как надо, и теперь, отвлекшись на миг от процесса, вновь ощутила ностальгию. Она подумала, как же могло случиться, если бы все сложилось иначе тогда, на втором курсе? И отчего не сложилось тогда? А если бы и сложилось, пережило бы то, что случилось в ту ночь и о чем говорили в том выпуске новостей?
Вита отпустила ладонь пациента, перехватила руку выше – на запястье, где обычно нужно прощупывать пульс. Убедившись в том, что все идет как надо, она ушла в соседнюю комнату, скрытую клеенчатой занавеской, но скоро вернулась, толкая перед собой каталку. Своими слишком сильными для такой миниатюрной девушки руками она переложила тело и увезла его в операционную.
31 августа 2022
Ставрополь