Выше рассказывалось, что хозвзвод распух до пятого десятка, хотя по штату полагалось иметь хозотделение. Во взводе было пять сержантов, а главным, то есть заместителем командира взвода, был сержант Шевчук, родом из Иркутской области, успевший до армии получить образование в техникуме. Среди младших командиров была заметна конкуренция, было видно, что они остерегаются друг друга. Весной они все ушли на «дембель», получив звания старших сержантов и старшин.
Замкомвзвода Шевчук выдал нам общие тетради и велел, согласно регламенту, по утвержденному наверху плану начать заполнять 90 листов в клетку. На первом листе текст заканчивался «…и пусть меня настигнет суровая кара советского народа», то есть надо было красиво изобразить присягу. Затем зачем-то «Обязанности солдата», далее без ошибок переписать «Моральный кодекс строителя коммунизма» и в обязательном порядке конспект работы В.И. Ленина «Письмо к американским рабочим».
Если с первыми тремя переписываниями проблем не было, то с письмом Ленина вышла заминка; где взять это самое письмо? Сержант решил проблему быстро, вынес старую тетрадь, исписанную много лет назад предшествующим поколением, в которой оный конспект умещался на двух страницах: нечего перед этими американцами рассыпаться, длинные письма писать. Однако прочесть этот конспект было невозможно; его так много переписывали, что он превратился в бессвязный набор слов и знаков, поэтому не мудрствуя лукаво, не заглядывая в конспект и не держа в руках оригинала, в том же ключе конспект оказался в моей тетради. Здесь надо заметить, что через энное количество лет, обучаясь в институте, мне пришлось и читать, и конспектировать «Письмо к американским рабочим» по-настоящему. Одно не мог взять в толк: а на кой хрен мне, солдату, нужно это письмо? Чем оно мне может помочь в солдатской службе? А на войне?
Знаменитого командира взвода прапорщика Волчука не было, получив отпуск, отбыл к семье в Волгоград. Солдаты всех призывов относились к командиру с большим уважением и за глаза, а старослужащие и в глаза, звали его Максимыч. Замещал его, исполняя несколько обязанностей, старший лейтенант Романенко. Он числился автотехником и проводил политучебу. Оказалось, что человеком он был во взводе временным и, когда открылась вакансия, он ушел в другое подразделение. Примечателен он был тем, что не любил быстрой езды, требовал держать руль двумя руками и смотреть только на дорогу.
Политзанятия проходили один раз в неделю по два часа. Требовалось сидеть тихо, слушать внимательно нудный голос старлея и конспектировать белиберду, которой он сам не понимал и в которую не верил. Мне было мало нужды слушать и писать, открыв тетрадь с конца, по давней школьной привычке, рисовал всякую всячину, как говорила мать: «Володька на уроках чертиков рисует». В дальнейшем его заменил пришедший в часть комсоргом лейтенант Быч. С приходом нового преподавателя система и манера занятий не претерпели изменений. Одно было хорошо, что шофера, задействованные на машинах, практически не посещали политзанятия. По инициативе замполита части вышел приказ командира, что на время политзанятий все выезды запрещаются, но, увы, приказ приказом, а жизнь жизнью. Загнанные в класс «водилы» в течении короткого времени один за другим уходили на выезд.
Нас политически подковывали и в техническом дивизионе, где мы пробыли два месяца. Там мы почти все были чужие, тетрадей не имели, а надо было сидеть и слушать жужжащий голос офицера, который убаюкивал хотящих спать солдат. Уснувших преподаватель поднимал и велел слушать стоя. Ему было все равно, слушает солдат или нет, понимает или для него услышанное темный лес… Главное – молодой солдат не должен спать, даже, если до четырех утра чистил на кухне тупым ножом тонкой стружкой мелкую дальневосточную картошку.
Я был старше многих на два года, имел, пусть и небольшой, жизненный опыт, поэтому против строгости пропагандиста проявлял солдатскую смекалку. Стол преподавателя стоял у левого ряда, я же садился за первый стол третьего ряда, так что оказывался почти наравне с преподавателем, подпирал голову левой рукой и внимательно сопел прикрыв глаза. Два часа отдыха в полудреме. Естественно, что своим секретом ни с кем не делился, иначе пришлось бы познавать построение коммунистического общества стоя.
Примечательным человеком был замполит части майор Абдумовлянов. Раньше он служил в «летунах» и не за что не хотел расставаться с красивой летной формой. Так и ходил, выделяясь на сером фоне остальных офицеров и прапорщиков. Но когда мы, шофера, поменяли связисткие «мандавошки» на крылатые колеса с рулем, он возмутился нарушением формы одежды, на что получил быстрый «отлуп», поддержанный командиром части. После этого и наш автотехник прапорщик Злобин, носивший в петлицах два мосла (прибыл к нам из артиллерийской части), появился в один из дней с шоферскими эмблемами.
Больше всего замполита возмущало солдатское хождение в туалет через Ленинскую комнату. Он регулярно поднимал перед ним остро стоявший вопрос на построениях и собраниях части. Но все его заклинания были бесполезны, каждый солдат, направляясь по нужде, заходил в Ленинскую комнату и вырывал из подшивки газет лист. Поэтому на столах лежали подшивки только с самыми свежими номерами. Это у наших противников, у американцев, не было ни Ленинских комнат, ни подшивок газет с портретами членов Политбюро КПСС, и даже письмо В.И. Ленина к американским рабочим они не читали, более того, они не знали о его существовании. А была у несчастных империалистов туалетная бумага.
Прошло время, до конца службы оставалось месяца четыре, разоспался так, что не слышал команды подъем. Сквозь сон слышу прыжки и беготню, в голове закрутилось, что в телеграфе зачем-то утром устроили сонтренаж молодым. Вдруг моя кровать начинает трястись.
- Тряси, тряси, – думаю, – надоест, бросишь.
Нет, не надоедает. Трясет. Уже собрался матом запустить, но надо же знать каким и кого? Выглядываю из-под одеяла: гля, майор Абдумовлянов трясет мою кровать и приговаривает: «Тревога! Тревога! Тревога!»
Сел, опустив с кровати ноги, посмотрел вокруг на суетливую беготню, и начал не спеша одеваться. А майор не унимается, все тревогу кричит. Молча оделся, молча пошел в автопарк. Завел машину, подогнал к КТП третьим.
На следующий день на построении части замполит решил рассказать о нехорошем происшествии, о солдате, слабо понимающем политику партии на данном этапе и остроту момента.
- Вчера, по тревоге, - докладывает майор всему служивому люду, - называть фамилию не буду, но это даже не солдат, а сержант…
Среди солдат и офицеров слышится приглушенный смех. Все уже знают, а некоторые офицеры шутливо расспрашивали меня о событии.
- Я, замполит, вынужден был поднимать, – продолжает он. – Ему говоришь, что тревога, а он посидел на кровати, сидя оделся, и неспешным шагом направился к выходу. Проходит мимо противогазов – противогаз ему не нужен. Может в оружейку за карабином зайдет? И оружие ему не нужно!
Строй громко хохочет. Громче всех смеюсь я.
Хохотали не надо мной, хохотали над замполитом. Но навряд ли он это понял. А что мне сделают? Наоборот, вроде как геройский поступок совершил. Для пояснения скажу, что шофера никогда по тревоге ни противогазов, ни карабинов не брали. «Безлошадные» молодые хватали их по пять штук и тащили в автопарк, а когда объявляли отбой возвращали их на предназначенное место.
Раз в полгода в части собирали комиссию из нужных офицеров, куда приглашали нас по одному. Это называлось проверкой морально-деловых качеств водителей. Если молодые волновались и побаивались мероприятия, то для старослужащих оно было своеобразным развлечением. Вспоминали и напоминали тебе все твое «хорошее» от начала службы и до сего дня, и давали тебе последнее слово. Попробуют пожурить, но и у меня язык без костей. Как говорил известный персонаж: «Все равно с Земли не сгонят, дальше фронта не пошлют…»
Что-то я забежал в своем рассказе далеко вперед. На календаре декабрь 1973 года, служить еще 22 месяца. А в действующей Конституции СССР, принятой по инициативе Первого Секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева, было записано о построении в СССР КОММУНИЗМА к 1980 году. До всеобщего благоденствия, которое и вталкивали замполиты в наши замшелые мозги, оставалось всего семь лет. Озарение пришло другому коммунисту-ленинцу – Генеральному Секретарю ЦК КПСС Леониду Ильичу Брежневу. Уважаемые товарищи, небольшая ошибочка вышла, совсем пустяшная. Оказывается, после социализма коммунизм наступить не может. Почему? Потому что между социализмом и коммунизмом есть небольшая, но формация – развитой социализм. По такому существенному поводу была принята брежневская Конституция (1976) с развитым социализмом. А прорабы коммунизма, замполиты, парторги, комсорги, пропагандисты и агитаторы с тем же жаром начали вместо коммунизма вбивать в юные головы развитой социализм.
Содержание: