Вот эта внутренняя вторичность, отсутствие состоятельности, недоразвитость духовной личности, абсолютная неспособность к суверенному целеполаганию все эти тридцать лет всё это играет с нашей элитой очень тяжёлую шутку. Это было и в девяностые годы и в начале нулевых. Да, действительно, в какой-то момент Владимир Путин сделал исторический выбор, на мой взгляд. Но этот выбор был намечен на уровне стратегии, а если опуститься ниже, то все эти явления продолжали править бал у огромного количества людей в головах. В том числе и у тех, кто занимался внутренней и внешней политикой. Поэтому лет пятнадцать никакой внешней политики у нас не было, кроме абсолютной сдачи всего на постсоветском пространстве. А потом начались какие-то не очень понятные дёрганья, что вроде бы какая-то политика должна быть, но какая, мы, если честно, не поняли. Мы занимались этим по остаточному принципу.
Это первая и главная вещь, которая нас подвела. Потому что убеждённость в том, что с Западом можно договориться или нужно договориться, потому что Запад фактически легитимирует наше новое состояние существования, эта мысль пульсировала до последней секунды. Я думаю, что у многих она и сейчас пульсирует в головах. Жизнь возможна только с Западом, по разрешению Запада, по лекалам Запада. Может быть даже где-то в конфликте, но всё равно считаем, что мы и Запад находимся в одной системе. В конце концов это и есть мечта, к которой многие позднесоветские люди стремились.
Почему сейчас либеральной оппозиции грозят вот этими визами? Потому что это идёт оттуда, из позднего Советского Союза и девяностых. Возможность съездить на Запад, в Америку и Европу, это и есть мечта, смысл жизни. Некоторые это делали по обстоятельствам, некоторые по недоразумению. А некоторые это делали вполне убеждённо, думая что они вот так интегрируются в мировую элиту или о том, что таким образом они достигнут своих жизненных целей. А цель была достаточно простая, и касалась исключительно материальных вещей.
По этой причине, в разной степени у разных людей это давало серьёзное влияние на принимаемые решения. Возвращаясь к внутренней несуверенности, к тому что Россия после распада Советского Союза вообще начала себя легитимировать через одобрение или неодобрение Запада, она выразилась в простых вещах. Мы постоянно пытались договориться с Западом. Мы всё время верили в какие-то договорённости. Мы заигрывали с прозападной элитой здесь, внутри. Сначала она полностью управляла этой ситуацией, потом её немножко отодвинули. Поэтому вот эти истории, в том числе и по Украине, о том, что мы вели переговоры, но нас обманули, можно вешать как гроздья сушёных грибов на нитке.