Его не стало три дня назад. Но я еще чувствую его присутствие. Кажется, сделаю лёгкое движение и дотронусь до него.
Эта история — напоминание о том, что нужно вовремя обращаться к врачам.
Мы встретились, когда мне исполнилось девять. И с этого дня не расставались ни на секунду. Родители считали, что для нас это слишком рано. Говорили, что ожидали подобной встречи хотя бы через года два-три. Только его близкие поддерживали нас и помогали нам.
В третий класс я пришла с ним. С ликованием показывала его подружкам, которых не видела все лето. Он стоял и молчал, давая себя разглядеть со всех сторон, насколько это было возможно. Крепкий, твердый, скромный. Я гордилась им примерно месяца три. Потом он стал обыденной частью жизни. Но той самой жизни, которую я уже без него не могла жить.
Я помню тот день, когда впервые чуть не потеряла его. По улицам разливался аромат сирени, теплый май сменился холодным июнем. Мы шли с выпускного экзамена по литературе. Я смеялась, вспоминая, как шуршала на весь класс фольга от моей шоколадки. Тогда все принесли с собой сладости, но только моя предательски сообщала всем присутствующим, что я снова подкрепилась. Еще мгновение назад я была в роли шуршащей упаковки, и вот уже сложилась пополам. Его словно током ударило. Я ощутила его боль, как свою.
Тогда мы никому не сказали о случившемся. Тайком от родителей, боясь обследования врачей, была выпита обезболивающая таблетка. Тихо изъята из запасов мамы в медицинском шкафчике в ванной. Еще долгие две недели после было страшно, что пропажу лекарства обнаружат. Но все обошлось.
Потом мы поступили в институт, на удивление легко сдав вступительные. Вместе жили в общежитии, прогуливали пары, жевали один пирожок на двоих, когда стипендия неожиданно кончалась. Боль вернулась неожиданно. Сначала я осматривала его самостоятельно. Тыкала пальцем в его тело, отмечала, где больнее всего. Спустя две недели и пачки обезболивающих было принято решение — идти к врачу.
Мой дикий страх за него не позволял врачу нормально провести осмотр. Я цеплялась за руки медиков, умоляя делать все аккуратно. Три врача не выдержали и выгнали нас. Спасение пришло с четвертым. Доктор нашел подход к нам, и несмотря на сковывающий ужас при виде инструментов, сумел завершить осмотр и поставил диагноз.
Ему оставалось лет пять. В лучшем случае.
Нам оставляли пять лет.
Конечно, врач провел лечение. После него он некоторое время был похож на себя прежнего. Я бережно относилась к нему. Помогала соблюдать все рекомендации доктора. Вовремя выполняла положенные процедуры. И некоторое время жизнь шла, как обычно. Мы снова смеялись, плакали, ели пиццу на набережной, наблюдая, как чайки уносят кругляши колбасы, кинутые на воду. Я обожала эти моменты. Обожала ветер в волосах, шум улиц, шуршание подошв по асфальту и его твердое тело.
А потом… потом я вышла замуж и забеременела. Эйфория, буйство гормонов, ожидание новой жизни внутри меня, отодвинули на второй план все вокруг и его тоже. Он все понимал, но держался за жизнь, зная, что мне важно сейчас родить здорового ребенка. Поэтому просто был рядом, не напоминая, что время очередного осмотра прошло еще полгода назад.
Невыносимая боль вернулась, когда я была на восьмом месяце. Заливая щеки слезами, я сидела в кабинете и слушала печальный вердикт — поддерживать жизнь не имело смысла. Не имело смысла ни одно лечебное мероприятие. Я снова умоляла и цеплялась за руки врача. Дикий страх отзывался ноющей болью в районе сердца.
Нам дали время — еще месяца четыре, максимум полгода. Врач — золотые руки, подлатала его. И мы ушли доживать совместную жизнь и встречать новую, которая должна была вот-вот появиться.
Дочь ярким лучиком ворвалась в мою жизнь. Бессонные ночи, смена подгузников, улыбки беззубого ротика, первые шаги. Я не заметила, как прошел год. Потом еще один. Казалось, что все ушло, ничего страшного не случится. Врач ошибся. Я живу. Он живет. Мы по-прежнему вместе.
Тот самый день пришел в июне — ирония судьбы. В таком же холодном, как когда первая боль скрутила его. Дочь я оставила с мужем. Он понимающе обнял меня, когда я сказала, что больше нельзя ждать и нужно идти к врачу. Я плакала всю дорогу. Просто не могла остановиться. Из-под тёмных очков смотрела на мир вокруг, который не понимал, что я иду прощаться. Злость и ужас сплелись в области пупка. В груди было холодно и страшно.
— Почему вы не приходили раньше, — задал вопрос врач. Он смотрел на нас добрыми карими глазами. Маска на лице слегка волновалась от дыхания.
— Было очень страшно, — честно ответила я.
— Здесь работы на пятнадцать минут, максимум. Мы укол будем дольше ставить, — успокоил меня врач.
Я посмотрела на часы. Они висели прямо напротив кресла, где мы сидели еще вместе.
«Час пятнадцать», — отметила я про себя, вцепилась в кресло и закрыла глаза.
Спустя боль от иглы, скрежет инструмента и глухой стук подноса, я услышала бодрый голос доктора:
— Вот и всё.
Я открыла глаза, минутная стрелка нервно дрожала над шестеркой.
Еще через десять минут я стояла за дверью кабинета. Позади меня поблескивала на солнце надпись «Стоматолог».
119