Жених с мохнатыми ушами вызывает у девушек недоверие. Это печальный факт, но это факт. Если природа безжалостно наградила вас лакированной плешью или тем крупногабаритным носом, который на Украине зовут «бульбой», вам трудно рассчитывать на любовь с первого взгляда. Со второго, с третьего, с десятого — пожалуйста, а вот с первого — сомневаюсь. Даже если плешь — результат плодотворных раздумий, а «бульба» великолепно справляется со своими прямыми функциями, позволяя своему обладателю служить дегустатором на парфюмерной фабрике.
«Зачем вы, девочки, красивых любите?..»
Ах, не пойте и не спрашивайте — и так ясно зачем. Потому что у девушек имеются мечты. И в этих девичьих мечтах сам собою рисуется образ его. И даже не его, а Его! И ни разу не было случая, чтобы Он-из-Мечты рисовался лопоухим и пучеглазым, с руками-хворостинками и кривой редкозубой ухмылкой. Наоборот, Он всегда широкоплеч, Он всегда строен, и мужественный, двухдюймовый подбородок всегда при Нем.
Теперь представьте, что он вышел прямо из вашей мечты и вошел прямо в ваш дом. То есть вы встречались с ним не только в мечтах, а и на улице, но все както мельком... На лице у него ослепительная улыбка, в руках — по пол-литре, по обе стороны от него стоят двое, перевязанные вафельными полотенцами. И сразу становится до сладкого озноба ясным, что двое — это сваты, полотенца — это рушники, а он — это Он.
Итак, он стоит, а рядом, чуть покачиваясь, стоят сваты. Что прикажете предпринять бедной Вере Олищук? Впрочем, приказывать тут нельзя, можно лишь посоветовать. А советуют в таких случаях всегда одно: ни в коем случае не торопиться. Теория бракосочетательства велит, наступив на горло собственному чувству, выяснить нравственную, социальную и финансово-жилищную сущность претендента. Словом, убедиться, на чем именно бродит обольстительная улыбка — на лице или на обличье.
Знала ли Вера теорию? Наверняка, ибо никому в Карловке не удавалось избежать своей дозы лекций «О любви и браке». Но поскольку теоретически наступать на горло чувству куда легче, чем практически, Вера сказала:
— Что ж вы стоите? Сидайте, пожалуйста!
Это была ошибка...
Впрочем, ни за ужином, ни после него Николай Плешко ничего предосудительного себе не позволил, хотя ел с аппетитом. Ласков и сдержан был он и за завтраком, который оказался ничуть не хуже ужина. Обедали прекрасным борщом и полтавскими котлетами, потом ужинали пельменями, потом вареники с курятиной — опять на завтрак... И все эти дни Николай оставался образцом скромности. Хотя, повторяю, закусывал от души.
А потом Николай уехал. Он не мог не уехать, поскольку находился в Карловке в командировке — руководил бригадой, возводившей мачты для высоковольтных передач. Но попросил Веру, работавшую на почте, пока не увольняться, — чтобы она могла первой получить его телеграмму с приглашением приехать к нему навсегда.
Телеграмма так и не пришла. А по Карловке вскоре разнесся слух, что Никола?! передумал. То есть, точнее, и не думал вообще. Коллеги Николая в неофициальных беседах разъяснили причину его скороспелого жениховства. Дело в том, что общественное питание поставлено в Карловке на недостаточно высокий уровень. Угнетенный однообразием питания и прослышавший о том, что Вера на него заглядывается, смазливый молодой техник решил скрасить свое меню домашними яствами временной невесты.
Общественное питание надо улучшать — это бесспорно. Но независимо от этого красавчик Плешко вел себя сугубо безнравственно — это тоже не вызывает сомнений. Но и независимо от последнего Вере Олищук не следовало так опрометчиво давать согласие на брак — и это, пожалуй, бесспорнее всего.
Лодка любви села на мель неосмотрительности, — тут, всплакнув, можно было бы поставить точку. В крайнем случае многоточие, учитывая аппетит пронырливого жениха.
Однако нашлись люди, которые не успокоились, и завершившаяся было история неудачной любви обрела второе дыхание. Веру, отметим, в Карловке уважают. За честность, за доброту, за добросовестность. Ее горькое разочарование не оставило равнодушным никого. А тем более «треугольник» узла связи. Но вместо того чтобы утешить покинутую путем индивидуальной разъяснительной работы, почтовый «треугольник» рассвирепел:
— Наших обижают! Мы ему покажем!
Напрасно Вера умоляла не бередить рану, напрасно уверяла, что сама во всем виновата. «Треугольник» пылал жаждой мщения. Руководителям строительно-монтажного управления было адресовано гневное письмо с изложением событий и требованием примерно покарать коварного обольстителя. Ну и, конечно, к письму была приложена положительная производственная характеристика на тов. Олищук В. И.
Через месяц прибыл ответ. Вопрос, как водится, был заслушан и обсужден, однако... «Однако, учитывая заявление Плешко Н. С. о разлюблении им тов. Олищук В. И. в процессе знакомства, руководство СМУ решило ограничиться обсуждением». Ну и, конечно, к письму была присовокуплена положительная характеристика на техника Плешко Н. С.
— То есть как это — ограничиться!.. — возмутились защитники Веры. — Как борщ кушать, так «ты моя единственная»? А как жениться по-честному, так сразу разлюбление?!
И направили строителям новое письмо с требованием прислать комиссию и расследовать инцидент на месте.
Ох, какое это трудное, какое безнадежное дело — расследовать любовь! Даже в самой запутанной детективной истории есть хоть какие-то вещественные доказательства: следы сапог, запахи, структурный анализ окурка... Но где, скажите, отыщется собака-ищейка, способная разнюхать любовь с первого взгляда? Какой структурный анализ вскроет неискренность вечных слов «Я тебя люблю»? И можно ли считать вещественным доказательством следы сапог, запечатлевшиеся в душе?
Несмотря на эти очевидные трудности, комиссия, представьте себе, прибыла. Их было двое — почтенные люди, уважаемые производственники. Один постоянно выполнял норму на сто сорок процентов, другой и того больше — на двести с чем-то. Они приехали, чтобы раз и навсегда установить, что же произошло в командировке — любовь и разлюбление или разлюбление без любви? У них имелись на это соответствующие полномочия от СМУ. Был доставлен на место и Николай Плешко — для объективности.
— Значит, так... — давал показания Плешко. — Я, как сейчас помню, сначала полюбил. Дай, думаю, женюсь, раз такое дело. А потом чувствую: что-то мне не очень любится. Душа, значит, не лежит...
— Не лежит?! — возмущаются карловские. — Зачем же тогда вареники лопал? Не уверен — не объедай!
Но представители из СМУ репликами не смутились.
— Объективней, товарищи, объективней, — предостерегает тот, который выполняет на сто сорок процентов. — Семья — это ячейка общества.
— Не варениками едиными... — поддерживает тот, который на двести с чем-то. — И не пельменями едиными... И не пампушками едиными...
— Так что же еще вам нужно?
— Документы. Будут документы — женим, а нет — извините.
— Нет, не извиним! Вареник, конечно, не ребенок, но все равно опозорили дивчину...
— А если он заплатит за вареники?
— Деньги у нее у самой есть. Нехай женится!
— В двойном размере, а? Ну, вроде как штраф?
Почтовый треугольник заколебался. Во тьме беспросветности мелькнул лучик компромисса. Но поскольку Вера в этом торжище не участвовала, заседание решили продолжить на следующий день, в ее присутствии.
А на следующий день Вера уехала. Насовсем. «Вера проявила слабость, — написали в редакцию ее рьяные должностные защитники. — Она испугалась встречи лицом к лицу с человеком, который ее оскорбил, и уехала неизвестно куда. Пошла прахом большая оргработа, в которой участвовал почти весь коллектив почты. Помогите нам установить новое местожительство Веры, и мы, безусловно, добьемся от руководителей СМУ положительного решения».
Я читал это письш) и чувствовал облегчение оттого, что «большая оргработа» пошла прахом. Но жгло душу нездоровое любопытство: что произошло бы, если бы все-таки удалось добиться от СМУ положительного решения? Ну, предположим, появилась бы на свет такая формулировка: «Обязать техника Плешко Н. С. в декадный срок возвратить тов. Олищук В. И. руку и сердце. Об исполнении доложить главному инженеру управления». Так, во-первых, не всякий главный инженер — инженер человеческих душ. А во-вторых, Вера наверняка откажется принять на свой баланс нечистую руку и коварное сердце.
«Обман должен быть наказан! Уверены, что редакция в этом нам поможет», — завершается письмо из Карловки.
Конечно, обман достоин кары. Но есть такие случаи, когда на дуэль вызвать можно, а на заседание месткома — нельзя. Когда защита оборачивается бесцеремонностью, а сочувствие — глумлением. Когда влепить пощечину благородно, а влепить строгача — незаконно.
Кстати, тамошний участковый уполномоченный, мудрый и старый старший лейтенант, еще в самом начале предложил:
— Бросьте свои протоколы! Надо отвести его в сторонку и дать разок по шеям. А я отвернусь. Сделаю вид, что ничего не заметил.
Уж не знаю, сколько стоило бы дать по шеям — раз, два или ни разу. Но в главном участковый прав.
В. Надеин