С оренбургским домом на Набережной связаны летние каникулы, песчаный пологий берег Урала с его ослепительно-безбрежным светом, с привычно не замечаемым соседством сладко-зловонных стоков за конным мостом - прямо в Урал; сапоговаляльная фабрика (её вентилятор с экологическим простодушием советской эпохи бил тем же сухим зловонием в наш двор); рассохшиеся, оплывающие чёрным варом громоздкие паромные лодки, доживающие на берегу свой век – они дали названия пяти коротким, сбегающим к Уралу Паромным переулкам, Первый и Второй рядом с нашим домом, на остальных мы бывали редко…
Только в детстве мы живём подлинной жизнью сего дня, не обессиленные химерами будущего. Здесь, на берегах древней реки, в старинных кварталах города, которые знал, кажется, до своего рождения, творились главные события детской эпохи, когда домой загоняли только голод и сумерки. С рассветными ещё не греющими лучами солнца до знойно-багрового – сквозь фермы железнодорожного моста – заката мы с приятелями купались до гусиной кожи... Здесь, поблизости от «конного», деревянного моста я однажды тонул и, сидя на дне на корточках, видел, как в зелёно-солнечной воде проплывают рыбёшки… От последнего акта жизни меня спас какой-то парень, вытащив, уже потерявшего сознание, на берег. Спросить его имя было некому…
Под этим мостом, в щели между досок которого сыпалась дорожная пыль и зерновая шелуха, мы налавливали метровые куканы* бешено клюющих на мух сигушек (казачье названье уклеек – В.К.) и пескарей, - не было ничего вкуснее их, прожаренных до хруста на сковороде…
В жару, когда кончался клёв, мы на своём пляже у моста (в начале нового века сплошь заросшим тальником), как куры, копались в горячем песке. За этой игрой стояла тайна неведомой жизни. Если постараться, можно было найти посеревшие винтовочные пули
-----—
*Кукан (тюрк.) – верёвка, нитка, иногда лозинка, на которой держат пойманную рыбу.
– берег был нашпигован ими. В консервных банках на кострах мы выплавляли из них свинец на грузила для рыбалки, а из латунных оболочек выходили незаменимые наконечники для стрел.
Лишь много позже узнал я, что река моего детства и всей моей
жизни была одной из передовых Гражданской войны, что каждая найденная пуля однажды несла смерть, что страшная эта война,
после которой понятнее конец света, разметала, превратила в ничто девятерых моих двоюродных дедов и бабок, и даже саму память о них.
Десятой была мать отца Екатерина Варфоломеевна, в девицах Мошкова (1880 – 1959), которую мы с сёстрами звали «баба», сокращая обращение «бабушка». И для соседей по двору она была «баба Катя». В пору моего «второго пришествия» в дом отца ей шёл 73-й год. Худая, с тёмным морщинистым лицом, в сером несменяемом платье из какого-то плотного вечного материала она тихой тенью двигалась по дому, никого не обременяя собой.
Вставала она раньше всех, проверяла снесённые курами яйца, варила эти яйца к завтраку, накладывала в маслёнку маргарин - помню его, намазанного на хлеб, вкус, - его ели вместо дорогого масла!… К обеду варила на керогазе или разогревала суп…
Теперь уже не скажешь, было ли её покорное молчание мудростью или бесконечной усталостью и сломленностью жизнью. Не помню ни одного сердитого взгляда или слова от неё. Только однажды, по рассказу сестры, она изменила себе. Под кроватью у бабы Кати хранился её бедный архив – всё, самое ценное, на что не поднялась рука даже в страшные послереволюционные годы: вынутые из проданных золотых медальонов мизерные в форме сердца фотографии отца и матери, сделанная в ателье роскошная фотография моего отца в грудничковом возрасте, собственная «молодая» фотография (не сохранилась!- как бы я хотел её увидеть!), группы с вырезанными фигурами родственников, не принявших новой власти. Всё это однажды увидела сестра, не сумевшая побороть детского искушения любопытства.
Скорее всего, именно зияющие тайны времени и ожидаемые вопросы вызвали страх и негодование бабы Кати. Она строго запретила сестре вторгаться впредь в этот кровоточащий семейный тайник. До конца дней никто из семьи ни словом не обмолвился о другой, стёртой с лица земли жизни…
В начале 90-х незадолго до своей смерти младшая сестра Нина передала мне главный документ из того потаённого архива бабы Кати. Я отнёс бы его к семейным откровениям: подлинную ветхую, разлезшуюся на сгибах «Выпись из метрической книги о родившихся за 1908 год» Градо-Оренбургской Введенской церкви – той самой церкви на единственном проявленном мной отпечатке из отцовских негативов! Единственный правовой документ, подтверждающий, что дореволюционная история моих с сёстрами предков по отцовской линии – не миф и не литературный сон. Родителями отца там названы «титулярный советник Димитрий Иванов (в дореволюционной России отчество писалось как фамилия) Кузнецов и законная жена его Екатерина Варфоломеева, оба православные». Крестными родителями отца были «купеческий сын Александр Варфоломеев Мошков, статский советник Стефан Киров Кузнецов и купеческая жена Любовь Стефановна Мошкова». О загадках «выписи» мы ещё поразмышляем…
О дореволюционном прошлом бабушки и отца ни от неё самой, ни от него я не слышал ни звука - берегли правоверного октябрёнка, пионера и комсомольца от ненужной и опасной родословной, против которой, узнай её, я, скорее всего, восстал бы!
Только после глухих рассказов тёток лишь с конца семидесятых – в восьмидесятые я начал «копать» в областном архиве отголоски неведомой жизни. От тёток же я услышал, что в двадцатые годы отец печатно-публично «отказался от классово-чуждой» матери, спасаясь от тюрьмы. Правда, саму бабушку тюрьма не миновала, хотя продержали её там недолго…
Из тех же источников застряли в памяти рассказы о том, что в те же двадцатые бабушка просила милостыню. Может быть, может быть - ведь в 17-м году, в начале российского апокалипсиса моему отцу исполнилось всего 9 лет, а его родители – «классово-чуждые элементы», были выброшены из постреволюционной действительности. Только по жизненным аналогиям можно попытаться восстановить, что им пришлось пережить…
По указу от 18 августа 1921 года в Оренбурге проводилось изъятие крупных особняков, превышающих 10 000 руб. по оценке 1916 года, сюда входили и Мошковские дома. А Положение о квартирном учёте в муниципальных и частных домах по Оренбургу от июля 1923 года призывало «не оставлять места для жизни лиц с нетрудовыми доходами».
В фондах архива я нашёл любопытное «Обязательное постановление» Оренбургского губернского исполнительного комитета Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов» от февраля 1923 года. Оно открывало глаза на технологии социального выдавливания представителей вчерашних «эксплуататорских классов» из их домов. Если бы это непосредственно делал «человек с ружьём», это было бы революционным насилием, но, нет, здесь соблюдалась «революционная законность»: «Жилые комиссии должны использовать по норме 16 кв. аршин (аршин – 71, 12 см) на взрослого (меньше 9 кв. метров) и 8 кв. аршин на детей до 14 лет. В случае обнаружения занятия жилой площади сверх нормы Комиссионный Отдел производит уплотнение до нормы, а за время пользования излишней площадью квартиронаниматели обязаны уплатить по повышенному тарифу, а именно: за излишки площади до 10 кв. аршин на человека повышенный тариф не взимается, за излишек площади до 20 кв. аршин взимается двойная норма тарифа, до 30 кв. аршин – пятикратная, до 40 кв. аршин – десятикратная, за излишек свыше 40 – двадцатипятикратная».
Между тем, жизнь этих «лиц с нетрудовыми доходами» стоит несуетного слова. Семейство Мошковых было одним из самых ярких и многолюдных в Оренбурге. Его основатель Сергей Пименович Мошков (1823/24 – 1893) - оренбургский купец 1 и 2-й гильдий, в 1874 году владел изразцовым заводом, в 1880 году избирался в Оренбургскую Городскую думу, с 1882 года арендовал содержание общественных Александровских бань, в 1883 году причислен в первогильдейское купечество. К концу жизни он владел пивоваренным заводом в 3-й части Оренбурга, кирпичным заводом на городской выгонной земле в 4-й части, там же – складом леса.
Жена его Ираида Романовна (1825 – 1902) арендовала по наследству от мужа двухэтажные каменные лавки – корпус № 10 в Казанском ряду. Срок их аренды кончался 1 января 1925 года (!)…
Сергей Пименович Мошков участвовал в «Особой комиссии (1872) для изыскания способа к проводу воды из Урала в Банный проток с возложением на неё составления подробных соображений как в отношении нужных для сего работ, так и потребных для сего материалов и расходов». Фонды Оренбургского областного архива не дадут утаить исторической истины, что «4 года комиссия не входила в рассмотрение порученного ей дела».
Участие Мошковых в водопроводных делах города на этом не закончилось. Приведу факты из этой темы, раскопанные местными исследователями. В 1902-1903 годах Оренбургская городская управа получила доклад о неудовлетворительном состоянии городского водопровода. Водопровод не мог доставить населению потребное количество воды, а одновременная работа всеми тремя насосами и тремя котлами признавалась не только рискованной, но и опасной.
Депутаты Оренбургской Думы решили немедленно приступить к устройству «нового водонапорного резервуара» (на что требовалось до 21 тысячи рублей): остальное «передать на рассмотрение водопроводной комиссии, предоставив ей выбор насоса и котлов, не выходя из определённого кредита».
В середине 1906 года Дума разрешила управе «приобрести для водопровода машины, передав заказ на поставку их фирме «Г. Лист» в Москве на сумму 25 тысяч рублей, а также произвести все дополнительные работы на сумму 4 тысячи рублей».
Однако, скорее всего, в связи с революционными забастовками на российских заводах и железных дорогах фирма почти на полтора месяца задержала чертежи на фундаменты для насосов и котлов, запоздали и само оборудование, и монтёр фирмы. В результате, фирма попросила отсрочить пуск насоса не до 1 марта, а до 1 мая 1907 года. Но Россию лихорадило, и только 8 июля командированный фирмой инженер Бурдаков сообщил о пуске насоса. Испытав насос, водопроводная комиссия нашла его не удовлетворяющим условиям контракта и обязала фирму устранить указанные неисправности. Лишь 20-21 февраля 1908 года комиссия, состоящая из инженеров М.И. Витковского, А.И. Деревенскова, А.Н. Полетаева, моего двоюродного деда П.В. Мошкова, Д.А. Грена, Ф.В. Стебельского, А.И. Бирюкова, О.Ф. Граф и представителей фирмы «Г. Лист», испытала машины и нашла, что «котлы и насос удовлетворяют контрактным с акционерным обществом условиям. Ввиду этого, согласно контракту с обществом, необходимо произвести расчёт за выписанные от него машины».
Видимо, Дума всё-таки учла форс-мажорные обстоятельства – непреодолимую силу российской смуты: большинством голосов (15 против 13) решено: «Штрафы и неустойку за несвоевременное выполнение подряда с фирмы «Г. Лист» не взимать».
Сын Сергея Пименовича мой прадед Варфоломей Сергеевич (1845 - ?) – купец 2-й гильдии, с 1893 года – исполнял должность директора Городского Общественного Банка, в 1899 избран членом Городской Управы. Мошковы владели пивоваренным заводом (видимо, после революции перестроенным под сапоговаляльную фабрику), известковым и кирпичным производством.
Ольга Юрьевна Боброва, жена оренбургского художника-графика Владимира Боброва, музейный работник, как-то передала мне продукцию этого производства, рассчитанную на столетья - тяжёлый монолитный кирпич с выдавленными инициалами «В.С.М.»
С этим связан эпизод из последних лет советской власти. Мне, корреспонденту областной газеты, приехавшему по заданию редакции на стройку жилья, строители передали в руки красный кирпич для кладки стен: «Посмотрите, чем приходится работать!..» Кирпич был как будто не из глины, а из пемзы и весь состоял из трещин. После удара ребром ладони (не профессионального удара!) кирпич развалился.Так изживала себя советская система…
У Варфоломея Сергеевича Мошкова, потомственного почётного гражданина Оренбурга, гласного городской Думы и его жены Любови Степановны (Стефановны) с 1870 по 1887 годы родилось десять детей. Первенец Павел и следующий за ним Михаил окончили высший технический вуз России - Императорское Московское техническое училище (будущее Бауманское). Павел при окончании курса в 1897 году получил личное почётное гражданство. В 1907 году, как уже сообщалось, он вошёл в комиссию из городских инженеров для окончательного испытания машин, поставленных на новом городском водопроводе большей производительности – вечной проблеме городского хозяйства Оренбурга.
В 80-х годах прошлого века хранитель городской истории
оренбургский старожил Вячеслав Петрович Крючков, бывший начальник планового отдела Совнархоза, а в то время – заместитель председателя Оренбургского отдела Географического общества СССР, в нечаянном разговоре вспомнил о необыкновенной судьбе оренбурженки Екатерины Мошковой.
В городе она считалась признанной красавицей. Женихи «роились» возле дома Мошковых. Счастье улыбалось молодому отпрыску известных купцов Чистозвоновых, поговаривали о близкой свадьбе. Дело разладилось вдруг: невеста заболела туберкулёзом лёгких…
В подтверждение поговорки: «Мир тесен» у этой истории есть косвенное продолжение. В особняке Чистозвоновых на углу улиц Орджоникидзе и Кирова в советское время разместили областной противотуберкулёзный стационар. В 1953 году в возрасте 36 лет в нём умерла моя мать.
Вот они, наши с сёстрами предки, от которых остались лишь куцые сведения в фондах областного архива - следы семейной атлантиды. Первые оренбургские Мошковы: купец 1 гильдии, гласный Оренбургской городской Думы между 1879 и 1881 годами Сергей Пименович (1823-1893) и его жена Ираида Романовна (1825-1902), их дети: Вонифатий Сергеевич (1841-1897(?), Варфоломей Сергеевич (1845-?) с женой Любовью Степановной (Стефановной)
(1847-1939(?), Василий Сергеевич (1855-(?) с женой Александрой Гавриловной (1863-(?). Вонифатий, если верить архивным сведениям, был бездетен, у Василия – было пять сыновей: Симон (1883-?), Антон (1885-?), Павел (1886-?), Петр (1888- умер до 1914 года), Григорий (1892-?).
Мой прадед по отцу купец 1 гильдии Варфоломей Сергеевич Мошков 12 мая 1899 года избран на должность члена городской управы на четырёхлетний срок. Подпись его в журнале Думы за 1882 год говорит если не о грамотности, то о силе характера, не резкого, но твёрдого. С 20 августа 1912 года он «Высочайше пожалован званием потомственного почётного гражданина Оренбурга».
Варфоломей Сергеевич Мошков стал отцом моей бабушки Екатерины Варфоломеевны (1880-1959) и моих двоюродных дедов и бабок Павла (28 января 1870-?), Юлии (1871-?), Михаила (8 ноября 1872-?), Александра (17 августа 1874-?), Петра (29 августа 1877-?), Якова (14 октября 1881-?), Евдокии (1885-?), Анастасии (1887-?) и Ивана (19 января 1890-?). Эта человеческая рощица моих предков, в
--------—
*Гильдии – купеческие объединения в России. В зависимости от объёма капитала делились на три гильдии.
конце концов давшая нам с сёстрами жизнь, волей революции, по теориям «интеллигентного людоеда» Н.И. Бухарина – в 1918-1929 годах главного редактора главной коммунистической газеты «Правда», превращалась в «человеческий материал» для выработки – «путём расстрелов или трудовой повинности - коммунистического человечества». Кого из них миновала чаша сия?
Имя за именем… Первый – Сергей…
Полнится список ещё незнакомо,
Тот, что из тьмы незапамятных дней
Вынесла к свету тоска по родному.
Статский советник… Купцы, казаки… -
Это они и клинком, и оралом
С лёгкой руки и тяжёлой руки
Строили каменный град над Уралом…
Распоряжением казённой палаты П.В. Мошков исключён из купеческого звания с 1897 года с получением им при окончании курса в Императорском Московском техническом училище (будущий Московский государственный технический университет имени Н. Э. Баумана) личного почётного гражданства. М.В. Мошков исключён из общества купцов в 1899 году за окончанием курса наук в том же училище со званием инженер-механик. 1 В 1915 году Пётр Варфоломеевич Мошков работал инженером-технологом в Управлении Ташкентской железной дороги (г. Оренбург).
В 1913 году, готовясь к выборам в городскую Думу, сотрудник газеты «Оренбургский край» дал такую характеристику одному из старейших «отцов города" В.С. Мошкову: «Состоит членом нескольких комиссий, в которых усердно работает. Не лишён инициативы. Во всех конфликтах Думы с управой старается всегда быть прежде всего беспристрастным и выяснить, на чьей стороне правда. Размышляет долго, но всегда основательно.
О члене городской Думы Павле Варфоломеевиче сказано так: «Достойный сын достойного отца. С высшим специальным образованием. Был очень полезен во всевозможных технических комиссиях».
Имя Михаила Варфоломеевича мелькало в списках администрации Оренбургской железной дороги до 1918 года. Известно, что Дутов, в последний раз уходя из Оренбурга, забрал с собой многих специалистов-железнодорожников. Михаил Мошков мог уйти с ним. Когда я в 90-х годах запросил наших демократических чекистов о судьбах Мошковых, мне ответили, что дел с участием Мошковых у них нет.
