“...But who in your measly little world
Are you trying to prove that
You're made out of gold and, eh, can't be sold
So, are you experienced?
Have you ever been experienced?
Well, I have…” Jimi Hendrix “Are you experienced?”
Прочитал у Лотмана, что Пушкин, засмотревшись на “Последний день Помпеи” Брюлова, написал “Медный всадник”. Или как-то так. Важно, что картина эта всплыла и мне захотелось ее пересмотреть. Пересмотрел. И вдруг, совершенно неожиданно захотелось пересмотреть еще одну. Мою любимую с детства. “Апофеоз войны” Верещагина. О ней я пару статей написал с разбежкой в… не соврать… десять лет. Она меня не отпускает и завораживает многие годы, а мне уже полвека с хвостиком. Повезло побывать в музее Верещагина в Череповце, откуда он родом и где этой картины естественно нет, потому что она в Третьяковке. Там это один из обязательных пунктов моего посещения галереи, вместе с “Иисусом в Пустыне” Крамского.
Но, не будем отвлекаться. Мимодумно, внутри меня возникла какая-то связь “Последнего дня…” и “Апофеоза…” Какая-то не дающая покоя связь. Будоражащая. Мне срочно понадобилось увидеть их вместе. Я вывел их на свой экран. Смотрел то на одну, то на другую. Полез в поисковик что-то читать об этих полотнах. Не сказать что многое почерпнул из прочитанного, хотя некоторые детали, особенно в “Последнем дне…” для меня стали разборчивее. Но, от потери покоя, я перешел к определенного рода муке. Мне захотелось во что бы то ни стало разгадать тайну этой связи, которая очевидно существовала между “днем” и “апофеозом”.
Простое поочередное рассматривание картин не помогало. Тогда я взялся за инструмент, который меня никогда не подводил. Проговаривание чувств и впечатлений. Я сел за клавиатуру. Поэтому то, что вы будете читать, есть результат исследования моих отношений с этими полотнами (а по-латыни “текстами”). Вытаскивания из себя чего-то пока не явного, но явственно предчувствуемого. Мне самому ужасно интересно, что из этого опыта выйдет. “Are you experienced?”
С чего начать? Со смерти… Здесь она очевидна. Но, на этом связь, казалось бы и заканчивается, как только мы ее обозначили. Смерть, возможно из-за своей очевидности на картинах и неминуемости в жизни, словно бы в этой жизни и растворяется. Пропадает. Она перестает быть главным героем. Хотя мы ее вдыхаем каждым нашим вдохом, как воздух. Не чувствуя. Но, нуждаясь.
Как только Смерть перестает быть главным героем, мы находим больше отличий, чем сходства. Начнем с времени. Или момента. Очень хочется срифмовать с “memento mori”. В “Последнем дне Помпеи” это момент, практически миг, до смерти всех, кто на картине изображен. Они обречены на смерть. В “Апофеозе войны” пред нами, скорее, не момент, а длящееся небытие. С момента смерти “персонажей” прошло очень много времени. Так, что отрубленные головы превратились в черепа. Все мясо с них выклевано черными птицами, а ветер и песок поработали над их полировкой. Каждый хоть сейчас в антикварный магазин, анатомический музей или Гамлету в руку. “Действующие лица” этого “текста” обречены на вечность. С ними уже ничего не произойдет в этой жизни.
Если в “Последнем дне…” мы буквально различаем секунды “до…” То в “Апофеозе…” нам дана бесконечность “после…” Здесь не может быть ни секунд, ни минут, ни часов, ни дней, ничего…
Дальше люди. Их много на первой картине. И совсем никого на второй. Ну как “никого”. Формально здесь очень много “бывших людей” или того, что от этого “много” осталось. Большая гора черепов посреди пустынного пейзажа. Однако такое скопление черепов и дление этого скопления не оставляют зрителю шансов не увидеть… скорее созерцать чего-то, что остается после того, как голова отсечена от тела и постепенно из человеческой головы, которая когда-то видела, слышала, говорила превращается в отполированный гладкий череп. И поскольку таких трансформаций на этом месте произошло очень много какой-то сгусток различных энергий, ставший единым состоянием не может не оказывать на смотрящего сильного давления. Давления визуального и эмоционального. Такого давления нет в “Последнем дне…”
Если честно, то люди на этом “дне” так выписаны, что не возникает и какого-то сопереживания (по крайней мере у меня его никогда не возникало) с этими мечущимися людьми, как с жертвами природных катастроф или терактов, о которых сообщают современные новостные ленты. Скорее такие жертвы рождают в голове неприятную мысль о том, что это, в принципе, могло бы произойти и с тобой и приятную мысль, о том, что все же, слава Богу, не произошло.
Ты наблюдаешь за этими суетящимися людьми и понимаешь всю их обреченность. Бессмысленность их суеты. Их бегства от стихии. От Божьего провидения. Единственный человек, направляющий свои стопы в сторону разбушевавшегося вулкана, который поглотит вот вот весь город, что не слишком пережил распятого Христа; так вот, этот человек - христианский священник. В нем, в отличие от его языческого коллеги, нет и тени паники. Но принятие и осознанное переживание предстоящей смерти. Он к ней готов. Для остальных все происходящее - зловещая, ничем не предвещаемая неожиданность и нелепость, которая еще немного и поставит точку в их истории. А ведь столько было планов и надежд. Даже у старика, которого несут на себе его дети.
“Действующие лица” “апофеоза” совсем не действующие. Сказать больше, они из сущих, стали несущими лицами. Да и лиц уже давно никаких нет. Только черные дыры глазниц и бесконечная пустота черепов. Однако их со-стояние сильнее того, на что способны в ужасе спасающиеся люди обреченного города. Этих можно пожалеть. Но, зарядиться ими нельзя. Они практически обнулены за исключением одного, совсем незаметного с крестом на шее.
И все же связь… Какая-то связь… Такая мощная, теребящая, притягивающая к себе связь между этими полотнами, читай “текстами”. Между “Последним днем Помпеи” и “Апофеозом (от др. греч. “обожествлять”) войны”. Между мгновениями “до” смерти и вечностью “после”. Какая-то разность потенциалов, создающая ток. А тот, в свою очередь, притягивающее магнитное поле, воздействие которого невозможно игнорировать. Сила, воля и власть его над нами бесконечна…
… Так вот она тайна… Это и есть настоящая жизнь… Между мгновениями, днями, годами “до” и бесконечностью “после”. Эти пространство, время и отношения к себе и окружающему миру. Эта история, как результат исследования этих отношений в этом пространстве и этом времени. Настоящая жизнь, делимая на такты уничтожающими стихиями и горами черепов. Настоящая жизнь и история от принятия надвигающегося бессмертия до пребывания в со-стоянии бесконечного бессмертия. Вот он… ответ…
“Are you experienced?”