Тройное и длинное имя не является оберегом от короткой жизни. Как и слово «длинношеее» с тремя «е» на конце не гарантирует долгой жизни этих самых длинношеих. Владимир Семенович был, безусловно, прав. «Укоротить поэтов – вывод ясен». Обидно, когда «укорачиванием» жизни поэтов занималось государство. Еще обиднее, когда сам поэт, поддавшись порыву чувств, сводит счеты с жизнью. Именно так произошло с талантливым литератором Серебряного века, поэтом, писателем, переводчиком Виктором Гофманом. Полное же его имя, данное отцом, австрийским подданным, было Виктор-Бальтазар-Эмиль…
Талант отца сын в землю не зарыл
Таланты отца-краснодеревщика, тоже Виктора, не передались Виктору-младшему, хотя творческая составляющая родителя (Гофман-старший был еще и классным декоратором) проявилась в сыне отменным чувством слов и рифм, коими Виктор-младший жонглировал весьма успешно.
Со своим другом по московской гимназии Владиславом Ходасевичем они восхищенно зачитывались Бальмонтом и Брюсовым, возведя старших символистов в статус кумиров. Гофман отправит Брюсову свои юношеские стихи, а Валерий Яковлевич, как открыватель многих поэтических талантов, не пройдет мимо талантливого отрока, а пригласит к себе в гости и даже возведет (в шутку, конечно, но, тем не менее) в личные пажи.
Для молодого человека было великой честью и удачей, что мэтр символизма признал его собственным "рыцарем-оруженосцем" и открыл двери многочисленных журналов и изданий для публикаций юного таланта.
Мелодия любви, мелодика стиха
Юный паж несмотря на младые годы уже имел личную награду, и «весила» она немало. То была золотая медаль выпускника московской гимназии, окончившего ее на «отлично», причем Виктор Гофман одинаково любил и гуманитарные, и естественно-научные дисциплины, цитируя любимых Лермонтова и Тургенева и играючи решая сложные задачки по тригонометрии.
На литературном поприще у молодого человека тоже все складывалось вполне достойно. Его стихи, немного фетовские, а в чем-то майковские, были все-таки гофмановскими – лирическими, искренними и музыкальными. Игра словами, умелое использование повторений и мелодика стиха выделяли произведения Гофмана из многочисленных стихотворений, публиковавшихся в не менее многочисленных изданиях России начала двадцатого века.
Гофмановские стихотворения - такие лиричные, такие интимные и нежно-выписанные - имели большой успех у курсисток, модисток, дам высшего общества и фей полусвета, одним словом, Гофмана узнали и полюбили.
Валерий вел Витю к успеху, но дама встала на пути
Мэтр и учитель Валерий Брюсов продвигал своего пажа-оруженосца, так характеризуя его о таланты:
«Стихи Гофмана всегда изящны, – красивы своим ритмом, своими образами, своими темами. Некрасивое было органически чуждо Гофману. Быть может, потому самому в его поэзии меньше силы и уже кругозор. В жизни, в мире слишком много “не красивого”, “не изящного”, и Гофман инстинктивно обходил всё это»
Кто бы мог подумать, что между уважением и начинающейся дружбой мэтра и молодого поэта встанет женщина, но случилось именно так.
Сексуальные флюиды "ненасытной ведьмы Ренаты" - Нины Петровской были настолько сильны и афродизиачны, что не только половозрелые поэтические кобели мужи распушали гривы своих волос или зарождающихся лысин (как у Белого-Бугаева), но и задорные щенята из поэзо-вольера Серебряного века стремились вскарабкаться на аппетитную сучку.
Одним словом, старый и малый повздорили на почве разыгравшихся либидо. Дуэли, как таковой, с выстрелами или шпагами не случилось, но разошлись бывшие друзья на пару лет основательно. Брюсов даже дал приказание не публиковать Гофмана в модернистских журналах.
К тому же, мэтр разразился "громом и молниями" в рецензии на вышедший в самом конце 1904 года сборник ранних стихотворений Виктора Гофмана «Книга вступлений. Лирика 1902–1904». Хотя, позже Брюсов повинился в неоправданной резкости своих слов.
Красиво загнутые ресницы не повод для долгой ссоры
Впрочем, в целом критика отнеслась к сборнику благосклонно, дав импульс для развития творческих сил поэта. Не случайно, блестящий «Летний бал» написан был уже в следующем 1905 году.
................................................................
.Был тихий вальс меж лип старинных
И много встреч и много лиц.
И близость чьих-то длинных, длинных,
Красиво загнутых ресниц.
В период размолвки Гофмана в подконтрольных Брюсову изданиях не публиковали. Возможно, именно в это время у двадцатилетнего поэта зародилась мысль написать (и издать) вторую книгу стихов, которая послужит своего рода охранной грамоткой для признания его столичной литературной элитой, поскольку он начинает планировать переезд в Санкт-Петербург.
Впрочем, отходчивый Брюсов через пару лет сам отыщет пути для примирения, а Гофман, конечно, пожмет протянутую руку мэтра.
Этот "Искус" обойти было нельзя
Задуманный же переезд в Питер молодому литератору удалось осуществить в 1909 году, когда вышел в свет его томик «Искуса», а сам автор переехал в столицу, где кипела поэтическая жизнь.
Однако, то ли время было выбрано неудачно, то ли избалованная питерская тусовка была уже «закормлена» поэтическими вкусностями (Серебряный век русской поэзии приближался к своему пику), но прибытие Гофмана не получило того отклика, на который поэт, очевидно, надеялся.
Дошло до того, что он принимает решение полностью отказаться от стихов, и полностью перейти на прозу, выбрав для первой своей прозаической книги своеобразное название «Сказки каждого дня». Учитывая известность в России сказок Эрнста Теодора Амадея Гофмана (опять тройное имя!), это было смело, рискованно и интересно.
К сожалению, от «Сказок…» сохранилось только название, видимо, критический подход к собственному творчеству заставил автора уничтожить рукопись.
Если вы в своей квартире, лягте на пол - три-четыре
Депрессия медленно, но верно овладевала молодым литератором. Спасением показался ему выезд заграницу, где он рассчитывал перезагрузиться, вдохнуть новых впечатлений и идей вместе с европейским воздухом. Крайней точкой его круиза стал Париж, где он и остановился в отеле на бульваре Сен-Мишель, 43.
То, что совсем рядом с отелем располагались корпуса Сорбонны, где всегда много студенческой молодежи, могло помочь бывшему студенту юрфака Московского университета обрести душевную уравновешенность. Но не помогло.
Он ищет встреч с русскими писателями и поэтами, которые в то время приезжают во Францию, пытаясь перезарядиться или перезагрузиться в общении с Анной Ахматовой, Георгием Чулковым, Алексеем Толстым, Николаем Минским. Но из цепких лап депрессии вырваться оказалось совсем не просто. Не помогают ни кафе-шантаны, ни парижские очаровашки в домиках с красными фонарями. Даже гимнастика и стрельба, которыми увлекся Гофман, не спасают ситуации.
Любовь к далекой. Путешествие в далёко...
Более того, легкий самострел (пуля задела палец) показался Гофману смертельной опасностью из-за возможности заражения крови. В состоянии острого психического срыва поэт застрелился – уже окончательно и бесповоротно. В последний день июля 1911 года двадцатисемилетний поэт не преодолел смертельно-декадентский искус, отправившись в свое самое дальнее и безвозвратное путешествие.
К печати была готова книга его короткой прозы «Любовь к далекой: Рассказы и миниатюры 1909–11 гг.», которая была издана в 1912 году уже посмертно. Еще через пять лет Брюсов издаст двухтомник своего рано ушедшего "оруженосца и пажа", куда войдут и стихи, и рассказы, и миниатюры Гофмана.
Самой-самой последней миниатюрой Виктора Викторовича Гофмана стало его послание к матушке из отеля на бульваре Сен-Мишель:
«Дорогая мамочка,
Я сошел с ума. Я уже совсем идиот. Я бы не хотел тебя огорчать, но со мной все кончено… Помочь ты ничем не можешь. Я уже ничего не помню.
Виктор.
Сейчас я хуже чем приговоренный к смертной казни»
Вместо эпилога. "Летний бал"
Остается верить, что, когда поэта провожали в последний путь, над августовским парижским кладбищем кружили листочки и пушинки, исполняя свой вальс уважения к рано ушедшему большому русскому таланту Виктору Гофману.
Был тихий вечер, вечер бала,
Был летний бал меж темных лип,
Там, где река образовала
Свой самый выпуклый изгиб,
Где наклонившиеся ивы
К ней тесно подступили вплоть,
Где показалось нам – красиво
Так много флагов приколоть.
Был тихий вальс, был вальс певучий,
И много лиц, и много встреч.
Округло-нежны были тучи,
Как очертанья женских плеч.
Река казалась изваяньем
Иль отражением небес,
Едва живым воспоминаньем
Его ликующих чудес.
Был алый блеск на склонах тучи,
Переходящий в золотой,
Был вальс, призывный и певучий,
Светло овеянный мечтой.
Был тихий вальс меж лип старинных
И много встреч и много лиц.
И близость чьих-то длинных, длинных,
Красиво загнутых ресниц.
Блестящий мемуарист Юлий Айхенвальд в свое время так закончил свое эссе о Гофмане:
"Покойной ночи, милый принц!" - такими словами напутствовал Горацио в могилу своего друга Гамлета.
Покойной ночи и тебе, милый принц поэзии, Виктор Гофман!..
К этим словам можно только присоединиться...