Дети у Филимоновых выросли, свили свои гнёзда, и дом, который так долго и с таким трудом строили когда-то, стал велик для двух пожилых болезненных людей.
Половину его — две комнаты с отдельным ходом со двора — решили продать. Покупателей нашлось много: дом был добротен, стоял на одной из близких к центру улиц, но все как-то не нравились они Филимоновым, ни к кому не прилегло сердце. Ведь, продавая дом, обретаешь не только совладельца, но и соседа, под одной крышей с которым придется коротать старость...
Да, много лиц мелькнуло за последнее время перед глазами Филимоновых . И она, заслуженная учительница, и он, посвятивший жизнь книжной торговле, как будто неплохо разбирались в людях. Вот, кажется, и ничего человек, и жена у него общительная, разговорчивая, но один резкий жест, одно грубоватое слово, и уже само собой вырывается: «Нет». Не раз и не два пришлось произнести это неловкое «нет» Филимоновым, причём чаще всего они даже не могли объяснить покупателям причину отказа. Просто пугало их что-то, отталкивало.
Но всякому перебору бывает конец. В одно тёплое апрельское утро, когда Филимоновы , греясь на солнышке, с болью поглядывали на исходившие паром грядки: самим уже не управиться нынче с участком, в калитку вошёл весёлый, пышущий здоровьем мужчина. Кивнув Филимоновым, как старым знакомым, он сочувственно указал на сохнущую без сильных рук землю:
— Выветривает. Дружная нынче весна, — и с удовольствием осмотрелся. — Сад у вас хороший. Двор... Розы бы развести. Представляете — розы у крыльца? И мы с вами пьём чай с розовым вареньем... У меня жена специалист по розам. Мой конёк — пионы и гладиолусы. Мы, к сожалению, бездетны, отдали сердце цветам. Долго жили на севере... Теперь решили обосноваться здесь, поближе к теплу. За ценой не постоим, место хорошее. И друг другу мы с вами люди вполне подходящие: я на пенсии, жена будет работать. Присмотрим, поможем. И на вас в трудную минуту, как вижу, можно положиться.
Филимоновым пришёлся по душе разговорчивый, с его любовью к цветам покупатель. Понравилось и то, как по-хозяйски осмотрел он комнаты, всё похвалил, всему порадовался. Имя у него было интеллигентное: Леонид Евгеньевич. Жена — Алла Алексеевна. Мягкое имечко...
Долго ли коротко ли шли переговоры, только ударили наконец Филимоновы с Левашовым по рукам. Радовались, когда на двух грузовиках привезли соседи богатый заграничный гарнитур. Помогли расставить, разложить вещи. Уютно посидели вечером за чашкой чаю с необыкновенно вкусным печеньем: Алла Алексеевна оказалась на этот счёт мастерицей. И с лёгкой душой, счастливые собственной щедростью, отмерили на другой день милым соседям львиную долю приусадебного участка: чтобы хватило и груш, и яблок, и вишен. Много ли самим надо? Сколько сгнивает, сколько раздают... Лучше отдать деревья в хорошие руки.
Словом, всё сладилось великолепно: каждый вечер то Филимоновы пьют у Левашовых чай, то Левашовы у Филимоновых . Жизнь как бы приобрела новый смысл: есть кого ждать, есть ради кого стараться. И телевизор вместе куда веселей смотреть, и о новостях посудачить. Алла Алексеевна устроилась в библиотеку, книги приносила самые свежие, никем ещё не листанные. Сама она читала не так много, зато хорошо одевалась. Не бедно прожили Филимоновы жизнь, но никогда Екатерине Сергеевне и во сне не снились подобные наряды. Дом, дети, работа — не до платьев, да и денег лишних не водилось. Годы-то прожиты какие...
Нет, не завидовала своей соседке Екатерина Сергеевна — радовалась за неё.
По всему палисаднику насадила Алла Алексеевна розы. Леонид Евгеньевич развел пионы и гладиолусы. Всё сбывалось, как в сказке про золотую рыбку. Филимоновы и детям написали: мол, закинули мы в море житейское сети, повезло нам, вытащили золотую рыбку...
Будто гром с ясного неба упала однажды в почтовый ящик Филимоновых судебная повестка: вызываются-де такие-то по поводу неправильного раздела дома. Неправильного? Как же так? Кто эту ерунду выдумал? Еле дождались старики, пока вернулся с базара Левашов. Кинулись к нему:
— Взгляните, Леонид Евгеньевич! Мы ничего не понимаем!
— Уж так получилось, дорогие товарищи, что пришлось мне пойти к власть предержащим. Не желал вас лично травмировать, — дружески улыбнулся Левашов. — Дом поделён неточно. В купчей указано: половина, а у вас две комнаты, кухня, веранда. Против нашего кутка — дворец.
— И напрасно прямо нам не сказали, милейший Леонид Евгеньевич. Жилая площадь поделена поровну. Веранду и кухню пристраивайте, пожалуйста. Места хватит.
— Вот-вот, я так и предполагал, что вы будете против. Какой же смысл было начинать разговор? Пустых ссор мы с женой не любим. Но справедливость есть справедливость, и тут уж, извините, я от своего не отступлюсь.
Взглянув на закаменевшее вдруг лицо любезного соседа, старики не на шутку перепугались и бросились за советом к знакомому адвокату, некогда ученику Екатерины Сергеевны.
— Что делать, Володенька? Помогите!
— Придется подавать встречный иск, иного выхода нет, — заключил, выслушав их, уже начавший седеть Володенька.
— Зачем нам судиться? Ради чего? Не привыкли мы к этому. Все так хорошо было, они же приятные люди... Неужели им мало места в своих комнатах, и такая уж радость — отсудить часть семиметровой кухоньки?
— Екатерина Сергеевна, голубушка, надо подавать встречный иск. Я понимаю, насколько вам горько, но иного выхода нет.
Филимоновы , конечно, послушались, подали встречный иск, и начались тягчайшие по своей нелепости, похожие на дурной нескончаемый сон дни. Конечно, вечерние чаи с Левашовыми кончились. Мало того, Алла Алексеевна потребовала немедленно вернуть все принесённые ею книги — пока, мол, они их не зачитали.
Екатерина Сергеевна отдала книги беспрекословно. Левашова при ней перелистала каждый томик, проверила страницы, ткнула пальцем в пятно на обложке.
— Не умеете пользоваться — нечего брать! Заляпали грязью, а ещё учительница!
Екатерина Сергеевна промолчала, не хотелось пускаться в мелкие свары. Не было её вины в том пятне, да разве докажешь. Она смотрела на злое лицо Аллы Алексеевны и спрашивала себя, где были у неё раньше глаза, как она могла настолько заблуждаться относительно соседей. Ведь видела же, что наряды Аллы Алексеевны слишком кричащие, слышала, как самодовольно высказывался Леонид Евгеньевич, что нынче только дураки не умеют устроиться, а они с женой далеко не дураки... Правду говорят, что любовь слепа. И сейчас вот, прозрев, всё простила бы Екатерина Сергеевна соседке, признай та ненужность и дикость их столкновений.
Суд, конечно, разобрался; выяснилось, что у Левашовых жилой площади на сколько-то метров больше. Филимоновы получили право передвинуть перегородку, забрать эти злополучные метры. Однако ничего делать не стали. Они бы и своим поступились, если бы это устроило соседей. Но с каждым днём становилось яснее, что уступки только ухудшат дело, что Левашовы из тех людей, для которых чем лучше, тем хуже. Убедившись, что Филимоновы неспособны постоять за себя, они обнесли розы высоким штакетником, захватив и хозяйскую часть. Будто Екатерина Сергеевна сорвала бы когда-нибудь хоть один цветок... Немного погодя Филимоновы обнаружили возле крыльца брошенные в кучу лопаты, тяпки, грабли: сарай был на половине Левашовых, пользоваться им договорились сообща. И вот они выбросили Филимоновский инвентарь.
И тут промолчали старики: лопаты можно держать под верандой, это проще, чем затевать скандалы. А что скандал рано или поздно затеять придётся, делалось всё очевидней: сначала Левашовы перегородили приусадебный участок колючей проволокой, потом оказалась на замке помойка. Тут Филимонов не выдержал: выдрал замок вместе с навесом. Левашовы словно только этого и ждали: какой же ливень оскорблений обрушила на стариков Алла Алексеевна ! Оказалось, эта накрашенная дамочка имела лексикон ломового извозчика.
Они уже ничему не удивлялись больше, старики Филимоновы : ни тому, что цветы, как выяснилось, Левашовы развели для продажи, Леонид Евгеньевич сам носит спозаранку на базар. Ни тому, что, когда начали поспевать фрукты, Левашов ревниво следил из-за своей проволоки за каждым шагом стариков: не сорвали бы вишни с веток, что свешиваются на их сторону. А когда начались заморозки, у Филимоновых вдруг отказал водопровод. Кинулись искать причину, обнаружили: Левашов вырыл с той стороны забора, якобы для посадки дерева, яму, обнажив отвод Филимоновых ; трубы замерзли... Случай этот переполнил чашу терпения, взволновалась вся улица: сколько можно обижать всеми уважаемых старых людей? Неужели нет предела нахальству и низости?
Левашовых оштрафовали. С тех пор ям над трубами Левашов больше не рыл. Но покоя не прибавилось: и днём и по вечерам, уходя куда-либо, Левашовы включали до отказа радио, через тонкую перегородку всё было слышно, у стариков от громовой музыки тупели головы.
Жить так дальше было невозможно. Если бы только понять, знать, ради чего всё это творят соседи, легче было бы принять решение. Какое? Филимоновы примеряли и так и этак, но придумать ничего не могли. Жаловаться? На что? При посторонних соседи тише воды, ниже травы. Может, предложить им отступного? Деньги за проданную половину дома целы, не успели потратить. Пусть уступают полдома назад, а сами купят что-либо лучшее.
Решился Филимонов , сказал об этом Левашову. Тот глянул насмешливо:
— Думаете, на дураков напали? Место тут золотое, центр близко, всё под рукой. Вот если вы надумаете продавать свою половину, дадим хорошую цену. Тыщёнку можем накинуть против вашего. Ехали бы к детям, чего вам тут стеречь. Ни себе, ни людям.
Все стало ясно: их выживали из собственного дома, выживали продуманно, упорно, всеми средствами. Может на самом деле отступиться, продать им дом... Дом, который построили своими руками, в котором выросли дети, куда любят приезжать на лето внуки. Дом, во дворе которого вольно разрастались незамысловатые ноготки и настурции и где никогда прежде не было замкнутых заборами роз...