Вы знаете, что детей в детдоме отдают голыми? Вот чтобы ни одного государственного носочка не покинуло здание. Или это только в воронежских детдомах.. или только в этом конкретном..
Хорошо, что тётя это знала и привезла с собой платьице с босоножками.
И вот я стою в одном конце коридора, а в другом мне выводят мою сестру. Босую и голенькую. Длинная копна волос на ножках.
А работники детдома внимательно смотрят на происходящее. У них есть право отказать в ребёнке, если она заплачет и не захочет ко мне подойти.
Я это знаю и со всей силы улыбаюсь сестре. Протягиваю руки, чтобы она ко мне шла, и улыбаюсь.
Она делает первый шаг.
Меня трясёт, я боюсь разрыдаться, но улыбаюсь и зову её.
Время замедлилось, секунды превратились в часы.
Позади десять месяцев борьбы за ребёнка и осталось несколько минут. Надо их выдержать, не разрыдаться и не напугать сестру.
Это самый бесконечный коридор в моей жизни, коридор, в котором я не имею права сделать ни шага.
Она должна подойти ко мне.
И она идёт.
Стоять становиться невыносимо тяжело. Я падаю на колени, но продолжаю улыбаться и звать её.
Видно, что она растеряна, напугана, но она подходит ко мне. Я беру её на руки. Пытаюсь встать, но ноги не слушаются. Тётя мне помогает. Сандра уткнулась мне в шею и замерла. С ней пытаются говорить, снять с моих рук, но она вжалась в меня мертвой хваткой.
Я освобождаю одну руку и мне по очереди дают документы для подписи. Я подписываю.
Затем очередь подписывать директрисы.
Неузнаваемым, заискивающим тоном, она разговаривает со мной, пытается говорить с Сандрой, но сестра не реагирует, пока вдруг, поставив последнюю подпись, директриса не спрашивает: «Ну, всё, Сандра, уезжаешь от нас?»
Сандра выныривает из-за моего уха и так громко, как я вообще не представляла, что способен ребёнок, кричит: «Дааа!»
Я подоглохла на пару дней)
Надо сказать, что всё время, пока Сандра была в детдоме, она говорила только шепотом. Мы боялись, что она уже забыла как говорить вслух.
После её «Дааа!» уже не боялись)
Сандра, по-прежнему, отказывалась слезать с моих рук. Тётя Таня исхитрилась и, каким-то образом, надела на неё платье.
Мы пошли на выход.
Снова встретили американцев.
Они увидели меня с ребёнком на руках и поздравили. И снова я не заметила их подавленности..
А позже началась заворушка..
Оказалось, что два месяца назад, в этом детдоме, при невыясненных обстоятельствах, погиб ребёнок.
Мальчишка трёх лет. Тот самый, за которым приехали американцы. Они его выбрали, они его полюбили, они навещали его и сближались с ним, пока вдруг не объявили карантин.
И никто не мог войти в этот детдом. Говорят, даже милиция не могла.
А детдом, как мог, заметал следы, выдумывая карантины.
Всё раскрылось.
Я больше не интересовалась судьбой этого детдома, хотя очень интересно, понесла ли ответственность директриса.
Мне бы очень хотелось, чтобы понесла.
Но теперь я была в Сандре. Она была совсем крошкой, но сколько же она запомнила из этого детдома.. Сколько всего рассказала, отчего волосы шевелились..
Но теперь всё было позади. Она осталась в семье.
Сейчас ей 19. Она учится на медсестру. Я бы хотела, чтобы она стала певицей, как наша мама или актрисой, как я, но она выбрала профессию своей приёмной мамы.
И, согласитесь, это ценно.
Значит всё получилось.
