- … А у меня двое детишек, мальчик и тоже мальчик, как в кино. Вы «Служебный роман» смотрели?
- Не смотрела! – этот пациент был такой разговорчивый, а Мадине, секретарю главного врача и по совместительству медсестре, страсть как хотелось посмотреть фотки старшей сестры в телефоне, ведь та была первый раз была на югах. Что же он прицепился, свободного времени и так совсем ничего.
- Ну как же, Мягков, Френдлих, «Наша мымра»… Наверняка видели… А у вас есть детишки?
- Нет у меня детишек! – Мадину передернуло. Она, наконец, подняла глаза от телефона – И кино я не смотрю. Вы что хотели-то?
- Да я же вам рассказываю – больничный мне забрать надо. И печать поставить. Выписываюсь я. Доктор, говорят, подписал, а печать у вас должна быть.
- Больничный, ясно. – Мадина нехотя отложила телефон. – Какое отделение?
- Я же вам сказал, из хирургии я. Операцию мне делали сложную. На сердце. Вот три недели у вас пролежал. А теперь все. Мальчики-то мои мне каждый день пишут, а приехать не могут, издалека я. Да у нас таких операций и не делают, наверное. Очень мне ваш хирург понравился. Высокий такой. И есть в нем такая, знаете, статность. А самое главное – чувство сопричастности, сопереживания к чужому горю. Это ведь большое дело, как считаете?
- Да, да. Сопричастность. Я поняла. Из хирургии, говорите? Фамилия как?
- Сергеев я, Олег Петрович.
- Сергеев… Сергеев… - Мадина перебирает стопку больничных листов. – Сергеев! Вот. Все, печать стоит. Возьмите. Вот больничный и эпикриз. До свидания. Не болейте. – Она положила документы на стойку и снова погрузилась в телефон.
- Вот спасибо вам! А то я уже жду, жду. А у меня же поезд скоро. Поеду к детям. У меня же два мальчика, заждались меня, из школы даже сегодня пораньше прибежали. Я же… на… вокзал… сейчас… пойду…
Фото сестры Мадине очень понравились. Она там была такая загорелая, счастливая. И песок такой белый, прямо как снег. И тоже блестит на солнце. А в следующем году обещала и Мадину взять с собой. А пациент этот такой болтун. Ну ушел, вроде. Мадина подняла глаза. Перед стойкой никого не было. Ушел. Слава богу! А что это на стойке? Эпикриз его и больничный…. Что же он не взял! Забыл! Заболтался и ушел на свой поезд. Сколько же она смотрела фотки? Пару минут не больше. Наверное, еще у лифта. Надо догнать, отдать. А то ведь уедет без документов.
Мадина подхватила бумаги, выскочила из-за стойки и похолодела. Не ушел. Вот же он лежит на полу, прямо перед стойкой. Скрючился в позе эмбриона.
- Сергеев! Сергеев! – Мадина рухнула на колени. Не дышит! Четыре пальца на сонную. Пульса нет… Что же с ним? Он же выписывается. Что она там говорил? Из какого он отделения? Хирургия или урология… Все прослушала. Что делать! Что! Он же умрет сейчас. Реанимировать! Мадина перевернула его на спину, рванула ворот рубашки. Через всю грудину ровный свежий шов, стянутый первичным натяжением. Значит оперировали! Так. 30 нажатий, два вдоха, или наоборот… Да нет... Точно так. Врача! Надо позвать врача!
- Пал Палыч! Пал Палыч! – Мадина кричала и плакала, мощная грудь Олега Петровича никак не поддавалась ее слабым рукам. Она не могла даже немного продавить грудину. – Пал Палыч, Помогите!
- Мадин, ты чего орешь как ненормальная! – главный врач приоткрыл дверь своего кабинета.
- Пал Палыч, помогите! Он упал! Упал и умер!
- Что? Что значит умер?! – Павел Павлович бросился к лежащему на полу человеку. – Пульса нет. Что случилось?! Кто это?! - машинально начиная непрямой массаж, закричал он Мадине.
- Это, это Сергеев... вроде. – Мадина крутилась вокруг доктора, не зная, чем может помочь. – Он за печатью пришел.
- Что, твою мать, значит вроде?? Мадина, у него шов, во всю грудь, давай эпикриз, что там?!
- Я, я сейчас… Так… Выписан с улучшениями… Тут вот…
- Диагноз какой при поступлении? – Павел Павлович упорно чередовал массаж с искусственным дыханием, но пульса не было.
- Диагноз, а, тут… Сейчас… Слипчивый пере… пери…
- Перикардит! Слипчивый перикардит! Нет пульса… Вспомнил я, его Чернов оперировал недели три назад. Там еще вроде кальцитоз перикарда был… Так хорошо отоперировал… Давай, Сергеев! Давай, дорогой!... Мадина! Нет пульса! Он только что упал?
- Я, я не уверена…
- Ты нормальная? Перед тобой человек упал замертво, а ты не уверена?
Что делать! На каталку и в реанимацию? Нет, не довезу. Чертов административный корпус на самом отшибе! Уйдет Сергеев посреди двора. Если еще не ушел. Нужно реанимировать здесь! Мысли скакали в голове Павла Павловича, сбивая одна другу. Кто рядом? Анастезиология!
- Мадина! Звони в анестезиологию!
Кого позвать – неслось в голове у Павла Павловича… Так, Мадина не повторит же правильно все.
- Мадина! Дозвонилась? Кто там? Тереньтев! Громкую связь! Федор, дорогой! К моему кабинету быстро! У пациента остановка! Каталку, трубки для интубации, адреналин, морфин, камфору – в трех шприцах. Мониторы, наркоз, кислородное дыхание! Бегом!
Еще дефибриллятор надо, – подумал Павел Павлович. Почему же у него в административном корпусе нет ни одного дефибриллятора! Не подумал. Даже в голову не пришло. Как же так. Элементарная же вещь. А теперь ведь уйдет! Молодой еще мужик. Надо все равно звонить в реанимацию!
- Мадина! Реанимационную бригаду!
- Пал Палыч, вам жена звонит, она плачет… - Мадина испугано посмотрела на врача.
- Не могу, не видишь! Скажи перезвоню! Звони в реанимацию, бригаду сюда срочно!
Валентина плачет? Не похоже на нее совсем. Что-то серьезное что ли? Надо будет сразу перезвонить. Что ж за день сегодня такой! Нет пульса. Прибежал Терентьев с каталкой и двумя анестезиологами.
- Федор, давай его на каталку! Интубируем, подключаем мониторы, давай наркоз, кислородное дыхание.
Нет пульса. Терентьев втыкает шприц с адреналином прямо в шов. Продолжает непрямой массаж. Нет пульса. Где же реанимация.
- Что там на мониторах?
- Асистолия…
Павел Павлович обвел присутствующих отчаянным взглядом. Реаниматологов все нет. Никогда он не чувствовал себя таким беспомощным в собственной больнице. Да, он терял людей и на операциях, и при осложнениях позже, и было такое ни раз и ни два. Но здесь слишком уж нелепо. Он не понимал в чем дело. Он не отбил у костлявой дамы уже многих, слишком многих за свою долгую карьеру хирурга. И вроде уже должен был привыкнуть…
- Паш, все. – Терентьев убрал руки, прекращая непрямой массаж. – Время смерти 13-51.
Нет! Не отдам! Старая сука! Не отдам! Не отдам! Взгляд Павла Павловича упал на лежащий на стойке ресепшн нож для бумаг.
- Мадина! У меня в кабинете в столе во втором ящике бутылка водки подаренная. Принеси!
- Паш, ты же не пьешь – Терентьев удивленно посмотрел на главврача.
- Я и не буду! – Павел Павлович схватил со стола нож для бумаг. – Федор, надави ему на зрачок. Есть веретено?
- Нет веретена, но погоди, ты же не собираешься…
- Собираюсь! Мадина, лей мне на руки! На нож тоже! Открываем, делаем прямой массаж.
- Но какой смысл, - Терентьев недоуменно развел руками – он умер…
- Ты анестезиолог или хер в стакане! Наркоз давай!
Сколько лет он не оперировал сам? 8? 10? Но руки-то должны помнить. Так, взять нож поудобнее. Только бы не внутреннее кровотечение… Ну… С богом!
Павел Павлович уверенным движением полоснул прямо по рубцу, стянутому первичным натяжением. Кожа расползлась сразу. Так, теперь ребра, теперь перикард. Помнят руки-то, помнят! Вот и сердце. Неподвижное. Кровотечения нет. Что же случилось? Не важно. Павел Павлович пропускает руку в перикард. Сердце ложится в ладонь как влитое. Сжимает, сильно, но нежно. Еще раз. Еще.
- Пал Палыч, реаниматологи!
- Так, стерилизацию, перчатки, готовьте дефибриллятор!
Павел Павлович стерилизуется, надевает перчатки, продолжает прямой массаж.
- Дефибриллятор готов. Руки! Разряд!
- Федор?
- Нет пульса.
- Еще раз!
- Руки! Разряд.
- Федор, ну!
- Нитевидный. Паш…
- Еще раз!
- Руки! Разряд!
- Ну?
- Нет пульса, Паша… Все…
- Нет не все! Убери дефибриллятор!
Павел Павлович отталкивает реаниматолога и снова запускает руку в перикард. Уверенно и монотонно сжимает неподвижное сердце. Нет пульса.
- Дефибриллятор!
- Паш, ну…
- Дефибриллятор, ну!!!
- Руки! Разряд!
- ….
- Нет.
- Еще раз!
- Руки! Разряд!
- Еще раз! Еще! Еще! Еще!
- Погоди, я не уверен… Есть пульс! Есть!
- Стабилен…
Павел Павлович привалился к стене, предоставив дальнейшее реаниматологам. Не отдал - пронеслось в голове. Не отдал… Сбросил перчатки, шапочку, халат, закрыл ладонями гладко выбритое перечеркнутое морщинами лицо. Не отдал… Опустив плечи зашагал в свой кабинет, устало упал в глубокое кресло, чуть улыбнулся уголками губ. Не отдал!
Что же с ним такое было… Надо тщательно наблюдать его. И вскрывал ведь канцелярским ножом, цирк – кому рассказать… Как бы не нагноение. Надо сказать Чернову… И дефибрилляторы распорядиться, чтобы в каждом корпусе, на каждом этаже. Что-то еще… Мысли путались. Что-то забыл сделать… Валя! Почему она звонила и плакала! Он схватил трубку, набрал номер.
- Валя!
- Паша, Пашенька! Беда! Беда, Пашенька…
- Валя, что?
- Машка пропала!
- Как пропала, когда?
- Да вот, сидела с ней во дворе, она была в песочнице. Подошла Вера Павловна, спросила про рассаду мою. Я отвернулась, на секунду, оборачиваюсь – ее нет. Весь двор оббегала. Нигде нет, Паша, нигде нет. Что делать, Паша.
- Так… Валя… Звони в полицию.
- Да вызвала уже, заявление взяли, приметы, фотографию, ищут уже.
- Давно?
- Да вот только ушли… Я тебе звонила… Найдут, Паша? Найдут?
- Конечно, Валя, - Павел Павлович закрыл глаза. Держать голос, держать, держать! – Обязательно, найдут. Я сейчас буду!
***
Павел Павлович мерял шагами небольшую кухню. Посмотрел на часы – третий час ночи. Значит уже 12 часов прошло. Полиция, спасатели, да и просто волонтеры обыскивают каждый угол. Да и он сам час как вернулся с поисков. Нет результата. А еще ведь дочери не сказал. Затушил сигарету в маленькой железной пепельнице в виде ёжика. Горько улыбнулся. Ведь 20 лет не курил…
Звонок. Павел Павлович, подскочил, но тут же опал – звонили с номера клиники. Неужели Сергеев, все-таки, умер? А вдруг внучка нашлась? Привезли к ним в больницу и…
- Слушаю!
Звонил Чернов.
- Пал Палыч, извините за поздний звонок, я знаю, что у вас несчастье, но тут такой вопрос…
- Говори.
- Сергеев, очнулся. Он в бреду. Требует вас к себе срочно. Час уже не можем успокоить.
- Семен, да ты сам в бреду! Ты выпил что ли! Ты сколько лет зав хирургией? Ты когда видел, чтобы пациент после клинической смерти был в сознании в тот же день?
- Да клянусь вам, Пал Палыч! Сам не поверил бы, но вот он за стеной голосит! Требует Вяземского! И ведь никто не говорил ему, что вы его оперировали. Но он заладил одно, Вяземского позовите! Колодец! Срочно! Какой колодец? У него даже жара нет, но совсем дурной. Пал Палыч, я понимаю, третий час ночи, но может подскочите, я уже и водителя за вами послал, нет сладу с ним, все отделение поднял, наркоз боюсь ему давать после всего этого, пациенты не спят…
Павел Павлович вздохнул, взял еще сигарету. Все равно не уснуть. Да и от поисков ночью от него уже толку мало – еле на ногах.
- Да, Семен. Еду…
Крики Сергеева было слышно уже от входа в отделение. И правда в сознании! Чудеса! Павел Павлович наспех набросил халат, зашел в палату.
- Олег Петрович, ты чего кричишь. Перебудил мне все отделение.
- Вы Вяземский? – Сергеев силился подняться, путаясь в смятом одеяле.
- Да, я. Вяземский Павел Павлович. Ложись, давай, тебя ж только зашили. Второй раз родился, считай – Павел Павлович присел на край кровати и с некоторым усилием уложил Сергеева обратно.
- Слушайте, колодец! Я видел колодец! Это вы меня спасли? Вы, да? Спасибо Вам! Спасибо большое! У меня же детки, мальчик и мальчик. Думал к ним сегодня. А вот, незадача. Но только благодаря вам - жив. Спасибо вам. – Сергеев схватил Павла Павловича за руку и крепко сжал. Павел Павлович потрогал ему лоб, посмотрел зрачки. На бред не похоже. Да и горячки нет.
- Пожалуйста. А теперь спать! Быстро. Это приказ главного врача. Немедленно спать, а то следующий раз я вас спасать не стану, если вы так режим нарушаете. Спать.
- Нельзя спать, нельзя никак! И вам нельзя! Вам в колодец надо срочно. Я видел колодец, понимаете!
- Понимаю, Олег Петрович, дорогой. Вот все понимаю. У тебя сердце останавливалось. Понимаешь? На операции – ни разу, а как выписываться пошел – нате вам. Мы тебя с того света достали, а ты буянишь мне тут. Клиническая смерть. Кто видит тоннель, кто свет яркий, а ты вот колодец увидал. Ничего необычного нет. Давай так договоримся – Павел Павлович крепко сжал руку Сергеева – Сейчас спать, а завтра утром я зайду, и ты мне все расскажешь. Все, что видел. Договорились?
Сергеев смотрел на него безумными глазами и молчал. Павел Павлович встал, и ободряюще улыбнувшись направился к выходу.
- Павел… - тихо проговорил Сергеев. – Нельзя до завтра. Никак нельзя. Нужно сегодня. Сейчас. Сейчас иди к колодцу. Павел. Не доживет она до завтра. Машка. У нее же обе ноги сломаны…
Взявшийся было уже за ручку двери Павел Павлович замер. Резко повернулся и посмотрел на Сергеева.
- Что ты сказал? – Закричал он, но изо рта вырвалось только хриплое сипение. Он подбежал к койке и схватил Сергеева за плечи – Что ты сказал!!!
- Беги, Павел, Беги. – уже шептал Сергеев. - Колодец теплотрассы. Я видел ее. Она плачет. Скорее Павел. Скорее. Ее силы на исходе…
Павел Павлович выбежал из палаты. Схватил телефон, пальцы не слушались. С третьего раза набрал номер.
- Валя! Коллектор теплотрассы за рощей. Там колодец есть. Туда скорее езжайте. Зови всех туда!
- Паш, ты чего. Волонтеры же смотрели теплотрассу…
- Валя, скорее! Валя…
***
Павел Павлович сидел у койки спящей внучки и осторожно гладил скованные гипсом маленькие ножки. В соседнем крыле забылся, наконец, тревожным сном Сергеев. Ему предстояла реабилитация и путь домой, к сыновьям. Павел Павлович улыбался.
Не отдал.