Скользкими, нечищеными тротуарами ребята стекались в колыбель знаний поодиночке и компаниями. В вестибюле стояла толчея. Сновали малыши с огромными ранцами, болтали о прошедших выходных ученики средних классов, рассовывая по карманам сигаретные пачки, не торопясь подходили старшеклассники.
Яну вроде бы знакомые гулкие помещения школы и мелькающие лица казались не настоящими, бутафорскими. Словно дети из актёрского кружка собрались и теперь разыгрывают его. Они умышленно нарядились в нелепые кофты, одинаковые свитера и спортивные костюмы, а девушки накрутили на головах букли, завили длинные чёлки и раскрасили лица, как индейцы гуроны.
Переобуваясь в пахнущей мокрыми ботинками и грязными носками раздевалке, Ян, как смог, восстановил в памяти имена одноклассников и преподавателей. Потом поднялся на второй этаж к учительской, отыскал расписание для 7 «б» и выяснил, что первым уроком будет литература. Пока бродил в поисках нужного кабинета, коридоры обезлюдели, и надрывно прозвенел звонок.
Но вот, наконец, и нужная дверь. Ян иронически хмыкнул, постоял секунду, прислушиваясь, затем постучал и зашёл. Тридцать пар глаз без особого интереса поднялись на него. Тучная женщина за столом – Инесса Станиславовна Тромина, которую за сильную одышку и любовь к шейным платкам начитанные школьники прозвали Эйсидорой, приподняла левую бровь, искоса взглянула на опоздавшего, потом в журнал, убедилась, что до буквы «с» ещё не добралась, и великодушно разрешила пройти.
Ян видел пустой стул в четвёртом ряду слева – свой стул, но остался у входной двери, оглядывая, словно впервые, лица одноклассников.
Вот прямо перед ним Боря Лернер – тихий и спокойный отличник. В десятом классе он вместе с родителями он эмигрирует в Германию. Сразу за его спиной – Костя Заслонов. Этот эмигрирует ещё дальше. Летом, после окончания школы, вместе с двоюродным братом он поедет кататься на старом «Москвиче», врежется в дерево и сгорит в салоне. Рядом с Костей приглаживает волосы красавица Ксюша Немова. С ней какая-то странная история: вроде бы поступит в педагогический, но на первом курсе учёбу бросит, отправится в столицу и там, по слухам, найдёт себя в сфере эскорта.
Кроме того, Ян насчитал пять человек, которые к две тысячи девятнадцатому году сопьются, и троих, которые надолго сядут.
Впрочем, были и вполне успешные ребята: Егор Кузнецов возглавит филиал банка, Дима Ходаков стоматологом станет, а Лена Егорова – полковником полиции.
Когда из личных страниц в «Одноклассниках» знаешь будущее, предсказывать его довольно просто. Словно у каждого прямо на лбу написана судьба. Вот у банкира Егорки – лоб высокий, лицо серьёзное и очки, у Лены – взгляд подозрительный и челюсть, как у бульдога, а у Серёжи Воронова, которого за групповой разбой посадят на восемь лет, – ни лба, ни очков, а во взгляде – мечта об освобождении. В данный момент – от уроков.
Инесса Станиславовна тем временем закончила перекличку и, обнаружив, что Савенков по-прежнему стоит в дверях, одышливо продекламировала:
– Ещё ты спишь, мой друг прекрасный? Пора, красавица, проснись!
По классу прошла волна смеха.
Ян недовольно свёл брови и уже собрался сделать учителю замечание за некорректное с педагогической точки зрения поведение, как с шестой парты раздался громкий, визгливый голос:
– Просыпайся, совёнок, а то поджопник дам для ускорения.
Этот призыв вызвал ещё один всплеск веселья. Особенно громко веселился сидящий рядом с остряком паренёк с бритым шишковатым черепом.
Внимательно осматривая хохочущую парочку, Ян удивленно подумал: «Как это я про вас-то забыл, мучители вы мои дорогие».
Маленький, злой, с подвижным обезьяньим личиком, зачинщик всяческого безобразия Лёха Колосов и верный почитатель его талантов, туповатый, но физически очень сильный Толик Степанов отравляли Яну жизнь до самого выпускного. Иногда складывалось впечатление, что эти двое приходят в школу исключительно для того, чтобы поиздеваться над одноклассником. Они пачкали Яну одежду мелом, могли облить водой или подложить мокрую тряпку на стул, толкнуть так, чтобы он упал и ударился побольнее, а про постоянные оскорбления и говорить нечего. Со временем Ян как-то научился их не замечать, не слышать, словно толстую шкуру нарастил и, спрятавшись за ней, считал месяцы, недели и дни до окончания школы.
Начинать новую ученическую жизнь с обмена ругательствами не хотелось, поэтому Ян молча сел на своё место, рядом с приветливо кивнувшей ему соседкой – Смирновой Леной, и начал выкладывать на парту из рюкзака учебник, тетрадь и дневник.
Но правильно понять идею игнорирования хамства могли, очевидно, не все. Перекрывая монотонный голос Эйсидоры, предлагавшей обсудить творчество Михаила Юрьевича Лермонтова, раздался резкий с присвистом звук, и в щёку Яну ударил белый влажный комок. Быстро вскинув руку, он поймал маленький снаряд – плотно сжеванный кусок тетрадного листа.
С задней парты донёсся довольный гогот. Для Лёхи и Толика начался обычный весёлый день, который не могут испортить даже нудные проповеди учителя.
Пацаны просто хотели немного повеселиться, но не учли, да и не могли учесть, что привычная мишень их острот изменилась. Ян Иннокентиевич хоть и научился обходиться без чувств, но унижать себя не позволял.
Брезгливо стряхнув бумагу на пол, он ощутил, как к ушам и шее приливает кровь. Медленно повернувшись и отыскав глазами перерезанное широкой улыбкой лицо стрелка, Ян громко произнёс:
– Эй, верблюд, пойдём-ка с тобой прогуляемся за бархан.
Инесса Станиславовна, которая до этого не обратила внимания ни на плевок, ни на хохот, прервалась на полуслове. В классе повисла мёртвая тишина.
От немыслимой наглости бесхребетного ничтожного толстяка Лёха замер, его ухмылку стянуло в жёсткий рубец. Затем, оскалившись, он резко поднялся и, буравя чёрными глазками Яна, направился к выходу. Вмешиваться в конфликт никто не спешил. Толик, не получив от друга ясной команды, остался за партой, провожая соперников растерянным взглядом.
За дверью Лёха сразу перешёл в атаку. Несмотря на разницу в росте, он наскакивал, норовил ударить ногой, выплёвывал искривленным ртом серии матерных ругательств.
Ян сделал несколько шагов назад. Вспомнилось, что перед ним семиклассник, ребёнок в сущности, и его, наверное, можно и словесно поправить. Но надвигающаяся, перекошенная от злобы физиономия Лёхи начала пробуждать глубоко-глубоко спрятанные картинки всех гнусностей, которые с весёлым смехом творил этот коротышка. Они накладывались одна на другую, и Ян почувствовал злость. Не за последнюю выходку, а за всё – и прошлое, и будущее. Это была не мгновенная вспышка ярости, которую он испытал в классе, а полновесное чувство. Оно не мешало думать, действовать, а просто появилось и стало частью его личности, будто заполнив пустой кусочек пазла. Тело тоже реагировало на происходящее. Грудная клетка расширилась, лёгкие качали воздух, словно кузнечные меха, кулаки потяжелели.
Прекратив отступать, Ян упёрся взглядом в глаза сопернику. Лицо Лёхи приняло глумливое выражение, тонкие губы змеились:
– Ну чё, петух, кукарекал ты громко. А только до дела дошло, бегать начал, жопой вилять? Как извиняться-то будешь?
Ян недобро усмехнулся:
– Извиняться сегодня придётся тебе.
– Перед тобой, что ли, лох ты рыночный?
– В первую очередь передо мной. Но тебе придётся сильно постараться, чтобы я тебя простил.
Лёха надул щёки и, хлопнув себя ладонями по ляжкам, с шумом выпустил воздух:
– Вот умора. Жаль, пацаны не видят. Лошарик таблетку храбрости съел. Ты забыл, что ли, как мы с Толяном в прошлый раз тебя жизни учили? Как ты меня тогда назвал? Дебилом? Ну и кто дебилом-то оказался? Кто нам ботинки лизал и прощения просил? Хотел я тебя тогда обоссать, да училка эта влезла. Повезло дураку. Только в этот раз так не подфартит. Тебе сегодня вообще никто не поможет. Будешь за стадионом в луже купаться, да ещё спасибо скажешь, что легко отделался.
Открыть роман на Литрес: https://clc.to/New_Dad_Litres