Найти тему

В окно комнаты смотрела чернота ленинградской ночи. С казённой бесцеремонностью её нарушал противный желтый свет уличных фонарей

149 прочитали

Нас привозили со всего Союза. Музыкально одарённые дети. Интернат школы при консерватории. Казалось, впереди - блестящая музыкальная карьера!

Начало. Часть I Глава 1 "Зарядка"

— Паааадъёоооооом!!!!!!!!!!!!! Наааааааааааа зарядку!!!!!!!!!!!! Таня заворочалась на своей железной койке, пытаясь открыть склеенные крепким детским сном глаза. Под утро всегда снилось самое сладкое: дом, цветы, целые поля прекрасных цветов! Она так и называла их – «любимые сны». Много лет потом по утрам они будут сниться ей, пока их не заменят утренние кошмары... По коридору слышался стук резко, ногой открываемых дверей соседних комнат и грубый крик.

Все главы автобиографической повести Татьяны Брунько "Прозрачная девочка" читайте здесь:

Видео в авторском чтении здесь:

Девочки на соседних койках зашебуршились с недовольным сонным бормотанием. Таня открыла глаза. Ну да, никакая не ночь, раз будят на зарядку, значит, сейчас уже 8 часов утра, просто в Ленинграде всегда так темно по утрам осенью. Физрук, длинный худой студент института физкультуры имени Лесгафта по кличке Шпала, резким ударом длинной ноги распахнул дверь тридцать четвёртой, врубил свет и заорал:

— Пааааааааааадъём! Па-чему ещё не встали? Гдееееее ваша физкультурная форма?

Таня жалобно заныла:

— Владимир Николаевич! У меня горло болит, я не могу на зарядку идти!

— Жебцова, сколько раз говорить: без справки пропускать нельзя!

Танина фамилия была Жеребцова, но мало кто трудился её добросовестно выговаривать.

— Я сегодня её возьму, я правда себя плохо чувствую!

— Если промотаешь без справки, пожалуюсь Василь Василичу! А он может и к директору вызвать!

Василий Васильевич был старший воспитатель, добрейший человек, но иногда приходилось соответствовать должности. А директор…бррррр! В общем, аргумент был серьёзный.

— Тань, что ты с ним разговариваешь, он хоть раз разрешил тебе пропустить без справки? – с укором сказала Катя, натягивая физкультурные штаны. – Байка, ты чё не встаёшь? К Вась Васю вызовут! – калмычка Байя и правда вообще не шевелилась.

— Пусть хоть к чёрту вызывают! Не пойду и всё! Достали, сволочи! – был угрюмый ответ из-под одеяла.

Другая Таня молча завязывала шнурки кед. Через две минуты три «примерные девочки» из тридцать четвёртой комнаты хмуро плелись на зарядку в спортзал по коридору четвертого этажа.

1977 год. 11-летнюю девочку Таню сфотографировали на документы для поездки в Болгарию, лагерь "Золотые пески" (у папы была такая возможность). Сейчас уже никто не скажет, почему поездка отменилась. Вместо этого фотография стала украшать Танины документы в музыкальной школе-десятилетке при Ленинградской консерватории.
1977 год. 11-летнюю девочку Таню сфотографировали на документы для поездки в Болгарию, лагерь "Золотые пески" (у папы была такая возможность). Сейчас уже никто не скажет, почему поездка отменилась. Вместо этого фотография стала украшать Танины документы в музыкальной школе-десятилетке при Ленинградской консерватории.

Спортзал был шикарный, огромный, со стеклянным колпаком вместо потолка, и находился он в школе, но из интерната в него попасть было очень просто. Школа и интернат находились в одном здании, только с разных лестниц. Дверка с интернатской лестницы, чуть повыше последнего, четвертого этажа, вела прямо на площадку школьной лестницы, но отпиралась она только по специальным случаям. Не одно десятилетие снилась потом Тане эта дверка, и не только ей! Утренняя зарядка юных дарований, живших в интернате средней специальной музыкальной школы-десятилетки при Ленинградской консерватории, была самым подходящим случаем открыть эту дверку.

Спустя много-много лет мой сон ожил, когда я вместе с Катей, которая увещевала меня, завязывая шнурки кед, побывала в интернате. Катя призналась, что и ей до сих пор снится эта лестница! Казалось, протяни я руку, и дверка откроется, и в неё ворвётся наше шумное интернатское детство! Ощущение у нас обеих было настолько мистическое, что мы разговаривали шёпотом.
Спустя много-много лет мой сон ожил, когда я вместе с Катей, которая увещевала меня, завязывая шнурки кед, побывала в интернате. Катя призналась, что и ей до сих пор снится эта лестница! Казалось, протяни я руку, и дверка откроется, и в неё ворвётся наше шумное интернатское детство! Ощущение у нас обеих было настолько мистическое, что мы разговаривали шёпотом.

В спортзале стоял рояль. В школе везде стояли инструменты, даже в самых неподходящих местах, и это никого не удивляло. За роялем сидел сам директор и играл военные марши. Фамилия директора была Малахов, он был военный музыкант. Его «царствование» продолжалось недолго, года два, но поиздевался он над интернатскими за это короткое время всласть и, наверное, многим запомнился на всю жизнь. Именно он ввёл обязательную утреннюю зарядку в интернате. Ни до него, ни после, её не было. Ну это ещё как-то можно было понять, всё-таки, считается, что она полезна для здоровья. Никто ж не уточняет, в какой форме… Но вот чем ему досадили шкафы, вообще непонятно! Да-да, обыкновенные платяные шкафы, стоявшие в интернатских комнатах! Дело в том, что он распорядился вынести их в отдельную «шкафную» комнату и если ребёнку надо было взять из шкафа какую-то вещь, неважно, чистые трусы или кофту, надо было идти на третий этаж в воспитательскую комнату, просить ключ и обосновывать свою просьбу. Потом, разумеется, относить ключ обратно. А если после отбоя ты замерзнешь в кровати (в комнатах зимой был собачий холод), то лучше мёрзнуть, чем посметь идти в воспитательскую ночью просить ключ, чтобы взять в шкафу что-нибудь тёплое. Если оно было. Все передвижения после отбоя, даже в туалет, запрещались! Любые причины выйти из комнаты в это время считались лишь поводом нарушить дисциплину. На самом деле, так тоже было, но в туалет после отбоя иногда хотелось даже «примерным девочкам». Возможно, «шкафные» были отголоском казарменных порядков… Стоит ли говорить, что после увольнения Малахова их расформировали!

Вид на школу и спортзал сл стеклянным колпаком. Фото было сделано, в тот момент, когда перед школой возводилось новое здание в Матвеевом переулке. Сейчас это пространство застроено  зданием и такого вида нет.
Вид на школу и спортзал сл стеклянным колпаком. Фото было сделано, в тот момент, когда перед школой возводилось новое здание в Матвеевом переулке. Сейчас это пространство застроено зданием и такого вида нет.

Будущие Рихтеры, Ойстрахи и Растроповичи из Якутска, Элисты, Ташкента, Алма-Аты, Брянска, Новгорода, Смоленска и других уголков необъятного СССР уныло плелись под звуки рояля, морщась от расхлябанной, грязной игры директора. Самих их строго карали за малейшее нарушение звукового баланса, загущенную педаль или другие исполнительские нюансы, но игра «по соседям» - это вообще было из другой оперы. Директор явно учился не здесь! Многие ребята демонстративно вихлялись, показывая своё неудовольствие. Таню пошатывало и поташнивало (сказывались простуда и оставленный вчера нетронутым на тарелке отвратительный ужин), но она старалась идти ровно и в ногу. Первое, что её неприятно поразило, когда она приехала из маленького районного городка в эту элитную ленинградскую школу, то, что ученики могли открыто выражать своё пренебрежение и неуважение к учителям. В Танином городе слово «учитель» ещё звучало гордо. Однако, это пренебрежение относилось только к учителям общеобразовательной школы и воспитателям интерната. Музыканты, педагоги по специальности были просто боги! Перед ними преклонялись, ими восхищались, на них молились, любое их слово было законом, любое замечание выполнялось тут же, чтобы получить одобрение учителя по специальности, приносились любые жертвы: лишение сна, еды, мозоли, переигранные руки…

Несколько неровных кругов по залу, лёгкое помахивание руками и ногами, несколько наклонов – и на этом зарядка была закончена. Всё-таки, это была больше формальность, но такая формальность, которую надо было исполнять чуть ли не ценою жизни.

В умывалке к «примерным» потихоньку присоединялись те, кто не был на зарядке. Таня с удовольствием вспенила во рту щёткой болгарскую зубную пасту. Заспанная и недовольная подошла Байя.

— Тань, у тебя чё, «Мери»?

— Угу!

— Дашь? А то у меня кончилась, а Матильда всё забывает купить.

— На!

Зубную пасту девочкам покупала воспитательница, так как выходить в город самостоятельно до восьмого класса запрещалось. Каждая из девочек была прикреплена к «своему» воспитателю, которому родители высылали деньги на дополнительные расходы. За эти же деньги покупались фрукты, например, яблоки в сеточке. Основным расходом была оплата за интернат и питание в столовой – 45 рублей в месяц. При зарплате Таниной мамы в 120 рублей, это была очень большая сумма. Соответствовал ли ей уровень содержания детей, это другой вопрос. Воспитательницу Байи звали Людмила Викторовна. Кто и почему дал ей прозвище Матильда, остаётся загадкой, но оно ей очень подходило. Она была такая же противная, как это имя. Сама Матильда дала очень меткое определение Тане: «прозрачная девочка», настолько Таня была худа и бледна в то время. Танину воспитательницу звали Валентина Андреевна. Её имя просто сократили до «Валандры», она была всё же не такая противная, как Матильда, но очень сухая и педантичная.

Фото из архива автора. Первое окно, выходящее на балкон - окно нашей 34-й комнаты. Мрачноватое здание, не правда ли? Говорят, до революции здесь располагалась немецкая гимназия. А следующее здание, вполне современное, но пристроенное, по петербургскому обычаю, встык, было постоянным объектом невесёлых шуток. Это психо-неврологический диспансер.
Фото из архива автора. Первое окно, выходящее на балкон - окно нашей 34-й комнаты. Мрачноватое здание, не правда ли? Говорят, до революции здесь располагалась немецкая гимназия. А следующее здание, вполне современное, но пристроенное, по петербургскому обычаю, встык, было постоянным объектом невесёлых шуток. Это психо-неврологический диспансер.

Мыло и зубную пасту можно также было заказать купить Кате, к которой постоянно приезжала мама из Гатчины, и поэтому она могла ходить с ней по всем магазинам, в том числе и в «Галантерею» на улице Союза печатников. Эта «Галантерея» представлялась девочкам каким-то раем! Болгарская пенящаяся зубная паста «Мери» или «Поморин» за 35 копеек, шампунь «Янтарь» в тюбике за рубль 50 копеек и даже иногда туда завозили финское мыло за 50 копеек! В этой «Галантерее» девочки заказывали Кате покупать духи рубля за три, причём, запах уже значения не имел при такой бешеной цене. Деньги на это надо было просить у воспитателя, из «дополнительных расходов». Духи бережно упаковывали и шли вместе с воспитателем на Главпочтамт, где отправляли к Восьмому марта маме или первой учительнице.

Фото из архива автора. Спустя 40 лет я иду по столь памятной интернатской лестнице и мои шаги гулко отдаются в тишине опустевшего летом интерната. Это ещё один мой сон наяву. Кто они, эти ребята, которые там живут в наши дни? Хочется верить, что у них гораздо больше возможностей для самореализации, чем было у нас!
Фото из архива автора. Спустя 40 лет я иду по столь памятной интернатской лестнице и мои шаги гулко отдаются в тишине опустевшего летом интерната. Это ещё один мой сон наяву. Кто они, эти ребята, которые там живут в наши дни? Хочется верить, что у них гораздо больше возможностей для самореализации, чем было у нас!

После всех этих приятных утренних процедур интернатских ребят ждал завтрак. Где и как их кормили? Какое блюдо было самым популярным? И почему его использовали не по назначению? Читайте в следующей главе.

Дорогие друзья, главы повести Татьяны Брунько "Прозрачная девочка" выходят также и в авторском чтении на видео.

Эта же глава на видео.

Выбирайте формат, который вам больше по душе, подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить продолжения истории "прозрачной девочки" Тани!