Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Некоторое время назад, когда все мы жили в другом государстве и даже представить себе не могли, что общество может вдруг расколоться, что две обычнейшие буквы латинского алфавита будут охраняться российскими законами, и вновь загромыхает металлом отовсюду забытое благополучно слово "предатель" ... Когда в Дзене была ещё "лента", и аудитория от одной даже статьи могла взлететь на десятки тысяч... да, так вот тогда вышла у меня эта публикация. Сегодня решил её реанимировать, несколько переосмыслив, - но не от тоски по былым результатам (какие уж теперь... результаты?), а потому, что, думается, тема, в ней поднятая, неожиданно приобрела несколько иные звучание и актуальность, чем тогда, полтора года назад. "Белые" внезапно перестали быть просто некоторой, противостоящей "красным", силой, они стали чем-то иным. Может быть, точно так же, когда-нибудь и на то, что сейчас происходит, мы (или уже не мы) взглянем по-другому... В общем - вот...
***************************************************
Первый шаг к некоторой романтизации недавнего прошлого сделал сам Иосиф Виссарионович, в 1926-м году дозволив к постановке во МХАТЕ пьесу Булгакова «Дни Турбиных». Более того, вождь неоднократно посещал спектакль – никак не менее 15-ти раз. Что привлекало Сталина? Воспоминания о давно минувшей молодости? Форма? Герои, прообразы которых были к тому времени практически изведены как класс, а если и не изведены ещё, то до тридцатых ждать оставалось недолго? «Если даже такие люди как Турбины...» - с удивительной для него откровенностью писал он... Восхищение? Правда, в 1929-м спектакль закрыли. Наигрался.
А в 1934 году вышел знаменитый фильм «Чапаев», на который уже каждый советский человек ходил десятками раз, побив «рекорд» Иосифа Виссарионовича. Сцена, вызывавшая тщательно скрываемое, но таки восхищение атакой каппелевцев (почему-то в мундирах некоего неизвестного полка - видимо, для пущего эффекту), идущих на пулеметы «красных» с папиросками в уголках ртов и даже с некоторым презрением к смерти. была одной из сильнейших в и без того ладно и крепко скроенной картине. Белые белыми, враги, да... Но, сволочи, как идут! Это не слепая бесшабашная ярость бесстрашных в своей революционной правоте «наших», это – что-то другое, загадочное, но чертовски симпатичное.
Чтобы дойти до следующего этапа «обеления белых» (прошу прощения за тавтологию), советскому кино потребовалось целых 22 года... В 1956-м году вышел фильм Григория Чухрая «Сорок первый» по рассказу Лавренёва, в котором стала возможной внезапно вспыхнувшая любовь между красноармейкой Марюткой и поручиком Говорухой-Отроком. Синеглазый красавец Олег Стриженов, понятно, не мог не вызывать симпатии даже у самого идеологически обработанного зрителя (у «зрительницы» - само собой). Да и финал был предсказуем... как по Киплингу: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им никогда...» Но появление фигуры белогвардейца в ипостаси Врага иконописной наружности, способного на чувства к женщине из противоположного «коммунистического» лагеря, - это был значительный шаг вперед! К тому же не станем забывать: одно дело - годы тридцатые, другое - пятидесятые, когда всем был памятен враг иной, куда более беспощадный, вероломный и - главное - чужой по крови! Такая разница на контрасте...
А уже через год по экранам СССР прокатилась эпопея Сергея Герасимова «Тихий Дон», в которой – на скромный авторский взгляд – не было ни правых, ни виноватых, а «неправильный» Петро Мелехов вызывал гораздо большую симпатию, чем жёсткий и страшноватый Мишка Кошевой. Но один персонаж явно выбивался из общей галереи героев картины, словно «произрастая» из той самой каппелевской атаки. Есаул Калмыков в исполнении Михаила Глузского сумел наполнить незначительное время своего пребывания на экране такой глубиной непримиримой духовной стойкости, трагизма и смертельной безысходности, что его антагонист большевик Бунчук выглядел, деликатно выражаясь, не совсем благородно. Да-да, мы понимали, «революцию в перчатках не делают», «классовая борьба» и всё такое... Но без дани уважения есаулу даже самый отъявленный зритель-коммунист, думается, обойтись тогда (да и сейчас) не смог. Тем удивительнее оказалась экранизация "Тихого Дона" Сергея Урсуляка, по времени гораздо более объёмная, но каким-то непостижимым образом обошедшаяся без обоих персонажей. Типа - "не до ерунды", у нас тут "про любовь". Впрочем, будем считать, что в 2015 году акценты сместились на аудиторию, которой и Калмыков, и Бунчук были "до лампочки", тут бы хотя бы в общих чертах объяснить - что вообще происходит?
A propos, в том же 1957-м году вышел ещё один фильм – не такой именитый, как «Тихий Дон», но весьма примечательный с точки зрения оценки фигуры белогвардейца. В «истерне» «Огненные вёрсты» (ежели кто, конечно, помнит) замаскированный до поры- до времени под загадочного ветеринара полковник Беклемишев в звездном исполнении Владимира Кенигсона прямо-таки излучал с экрана такое ярчайшее отрицательное обаяние, что даже абсолютно верная с точки зрения большевистской идеологии смерть его от рук стального чекиста Савкина (случайно или нет, но вызывающего довольно блёклые симпатии зрителя) воспринималась... не совсем так, как, наверное, хотелось бы авторам. Вот ей-ей: убей Беклемишев Савкина в конце и растворись на просторах пылающей России... Во всяком случае, автору в детстве хотелось именно так! В конце концов, ещё один верный рыцарь Революции пал бы смертью храбрых за её идеалы и покрыт алым знаменем под залпы винтовок, а такими интереснейшими персонажами как Беклемишев нас баловали чертовски редко! Враг? Да! Но...
С теми же интонациями, только ещё более пронзительными, были изображены «первый» и «второй» офицеры в «Оптимистической трагедии» 1962 года в исполнении потрясающих братьев Стриженовых – Глеба и уже побывавшего в образе белогвардейца Олега. Расстрел сбежавших из германского плена несчастных – один из которых к тому же контужен – сцена очень болезненная, и симпатий к революционной братве точно не добавляет. Уточнение – что приказал их пустить в расход анархический Вожак, - не так уж и существенно для зрительского восприятия. Да-да, революция беспощадна, но и офицеры те – не у Корнилова служили, Отечество, в некотором роде, защищали...То самое Отечество, за которое расстрелявшие их матросы недавно ещё и сами с немцем на Балтике бились. Очень большой «плюс» в карму зрительской оценки белого офицерства в советском кино! Да, они лишь косвенно относятся к теме статьи, ибо повоевать против красных ещё не успели, но по накалу трагизма среди русской офицерской интеллигенции той эпохи... В общем, пусть будут!
В 1968 году режиссёр Евгений Карелов одарил нас ещё одной – достаточно смелой – трактовкой финального исхода Белой Гвардии из России. Поручик Брусенцов – один из трёх главных персонажей «Служили два товарища» - был брутален, обладал особым трагическим юмором висельника, уже взошедшего на эшафот, но ещё не растерявшего силу духа, и пронзительно надломлен. Особую пикантность образу поручика придавала актёрская игра полуопального в СССР (вроде "всё можно", а каждая роль - зубами выгрызается, сколько не сыграно!) Высоцкого: такой островатый привкус «запретного», одинаково возбуждающий и мужчин, и даже далёких от исторических перипетий женщин-зрительниц. А смерть героя Олега Янковского от руки Брусенцова и вовсе в зрительском сознании оформлялась не как «убийство» «хорошего» «плохим», а как чудовищное противоречие «смутного времени». Не белый офицер Брусенцов виноват (понятно, фашисту такой выстрел не простили бы ни за что, беляку - можно), а время такое!
В том же 1968-м Владимир Ивашов своим лиричнейше исполненным "Русским полем" утеплил эталонный образ белогвардейца до такой степени, что, казалось, ещё чуть-чуть - и мы серьёзно усомнимся в верности официозных трактовок событий гражданской войны. Враг так и такие слова петь не может!
Появившийся годом позже «Адъютант его превосходительства» убил сразу двух зайцев: изрядно разрыхлил будущую благодатную целину советского сериала и, пожалуй, впервые глубоко окунул зрителя в белогвардейскую среду (я намеренно пропускаю экранизацию «Хождений по мукам» 1957 года! И вовсе не забыл про неё. Просто там всё предельно понятно ещё со школьной скамьи, без каких-либо открытий: Рощин – «хороший», но ещё не «наш», полковник Тетькин – тоже ничего, просто «беспартийный», Телегин - выбравший верный путь представитель интеллигенции, а отвратительный Валерьян Оноли... ну понятно). Мы с удивлением обнаруживали, что среди офицеров были вполне себе приличные (генерал Ковалевский, полковник Львов, даже полковник Щукин), не лишенные благородства (ротмистр Волин, поручик Ростовцев) и просто милые (Микки Уваров) люди. И – да, плохо «прикинутые», но духовно близкие нам красные внешне явно проигрывали одетым в складно сидящие кители «интересным мущщинам». Это был в некотором роде культурный шок, и мы, подобно товарищу Сталину в далёком 1926-м, неизбежно попали под обаяние канувшей в небытие Белой Гвардии.
И, наконец, в 1970-м году произошла окончательная идеологическая квинтэссенция, своего рода небольшая революция; вышло сразу два фильма, в которых образы офицерства вызывали симпатии безоговорочные, без всякого «дааа, но...»: «Бег» Алова и Наумова и «Белое солнце пустыни». Образы верного Родине даже в годину лихолетья таможенника Верещагина, обожжённого братоубийственной войной, лишённого «корней» генерала Хлудова и храброго, пусть недалёкого (хотя "недалёкость" - вопрос спорный, поступить в Академию Генштаба и закончить её было делом крайне сложным), но такого трогательного генерала Чарноты поставили окончательную идеологическую точку в историческом восприятии советским человеком как Белой Гвардии, так и просто фигуры царского офицера.
Отныне не было «красных» и «белых», а была Трагедия целого народа – ничуть не меньшая, чем Великая Отечественная война. И пусть Высшая Партийная Идеология и не трактовала это настолько откровенным образом, но все мы – от пионера до пенсионера – уже нисколько не сомневались: белые – не враги, а такие же, как мы, просто ошиблись при «выборе берега».
Этот список, пожалуй, можно продолжать очень и очень долго. В семидесятые процесс «белогвардейской оттепели» продолжился, и список фильмов, так или иначе подтверждающих тематику нашего затянувшегося обозрения, бесконечен. Пока в итоге смена идеологий не привела нас всех к популярнейшему ныне «хрусту багетами» и рыданиям по медвяным росам, оказавшимися вдруг какими-то иными, нежели те, в которых поутру мочили босы ноги поручик Голицын и его кузина, а романтизация «комиссаров в пыльных шлемах» не обернулась почти неприязнью. Но это уже – тема для иных антологий.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ