моей бабушке Жене посвящается
Женька еле-еле дождалась осени, чтобы пойти в школу, в 3-ий класс. Так ей нравилось учиться! А еще она очень ждала встречи с любимой учительницей Серафимой Ивановной, пожилой, седовласой, очень мудрой, с пронзительным взглядом. Она была доброй и улыбчивой. А когда улыбалась, тонкие морщинки лучиками расходились от глаз.
Золотой октябрьский день пытался настроить на несерьезный лад. Женька, размахивая портфелем, вприпрыжку бежала в школу, в новеньком шерстяном платьице, сшитом мамой. На платье красовался большой кружевной воротничок и такие же белоснежные манжеты. Школа была совсем рядом – буквально 2 шага от их большого каменного дома, но Женя всегда выбегала задолго до звонка, чтобы самой первой зайти в школу.
Шел урок арифметики, Серафима Ивановна рассказывала про таблицу умножения. Посреди урока кто-то приоткрыл дверь в класс и позвал учительницу. Вернувшись, Серафима Ивановна, нахмурилась и тихо сказала: «Женя, собирайся, тебе надо домой».
Женька очень удивилась, но перечить не посмела. Ничего не понимая, сложила учебник, тетрадь и чернильницу-непроливайку в портфель и вышла из класса. «Невиданное дело – уйти с середины урока, как бы папа не поругал» - подумала Женька.
Вышла из школы и сразу увидела, что около дома стоит подвода с лошадью. Женька обрадовалась, подумала, что это в гости из Балашова приехала мамина сестра с детьми, и радостная помчалась домой, что есть прыти.
Подбежав поближе, Женька поняла, что люди у подводы незнакомые, и все какие-то хмурые. Ничего не понимая, она забежала в дом. Дома всё было вверх дном, вещи разбросаны, крупы рассыпаны, мебель валялась где попало. И даже цветочные горшки с геранью были разбиты и по полу рассыпана земля.
«Женя, собирай свои вещи, бери самое главное»,- сказала заплаканная мама, держа на руках запелёнатого Лёньку. Волосы выбились из-под косынки, такой растрепанной маму Женя еще не видела. Растерянный папа суетился, складывал вещи и успокаивал маму: «Ничего-ничего, Марусенька, всё будет хорошо, не плачь. Женя, Нина, помогите маме с Лёнечкой».
А помощницам- то самим было 9 и 6 лет. А ещё был 2-х годовалый Венечка. Старший Иван учился в Воронеже. И выходило, что самой взрослой помощницей была Женька.
Что смогли, надели на себя, взяли перину и подушки, собрали нехитрые узлы. Чужие угрюмые люди поторапливали. Один из них, в старой шапке и грязной телогрейке громко крикнул: «Всё, на выход!». Мама заплакала в голос. Венечка и Нина подхватили и зашлись в крике, прижимаясь к материнскому подолу. Женька вытаскивала тяжеленный узел вслед за папой.
Всё…
Больше в дом их не пустили. Погрузили на подводу и повезли. Куда? Зачем? Женька не понимала. От этого и было страшно. Папа сидел, ссутулившись и сложив руки на колени, время от времени поглаживая Женьку по голове. Мама держала Лёньку, а с двух сторон к ней прижались как цыплята, Веня и Нина.
Когда подвода проезжала мимо школы, в окне класса Женя увидела учительницу. Серафима Ивановна украдкой перекрестила их через окно.
Подвода подъехала к вокзалу, к какому-то ангару. Он был полон таких же несчастных. Люди расположились на полу, на своих узлах. Каждая семья с кучей детей. Дети плакали, а обессиленные - засыпали на руках у матерей, сидевших с застывшими от горя лицами. Мужчины собирались небольшими группками, чтобы получить хоть какую-нибудь информацию. Никто не знал, что ждет эти семьи дальше.
В неведении прошел день, потом еще один, потом неделя. Люди продолжали спать на полу, за водой их отпускали не дальше огороженной территории, которая охранялась. Еда заканчивалась. Приходилось выменивать пропитание у приходящих земляков через забор на тот немудрёный скарб, что удалось взять с собой. «Проели» мамину цветастую шаль, золотые часики, перстень и много ещё чего…
Прошел месяц или полтора. Счёт времени потерял смысл. Люди страдали и даже умирали. Но Женькина семья держалась изо всех сил, друг за дружку. И семейная присказка «Был бы лад, будет и клад» - приобрела совсем иной смысл, но помогала выстоять, выжить.
Где-то в середине ноября охранники скомандовали грузиться в вагоны. Это были «скотские» вагоны, в которых обычно везли животных, так сказал папа. Женька этого не знала, это было ее первое «путешествие» в жизни. И ей даже было немного любопытно, куда их везут и зачем, и что там за стеной вагона. Она пыталась выглядывать через щель между досками, но вагон так быстро ехал, что ничего невозможно было разглядеть. Понятно было одно: чем дальше отъезжали от родного Поворино, тем холоднее становилось в «теплушках», и так насквозь продуваемых всеми ветрами. Только на стоянках, когда открывались тяжеленные двери вагонов, видели, что пейзажи совсем не похожи на воронежские. Состав увозил их на север.
Примерно через две недели от начала «путешествия» умер Лёнечка. От холода и голода. Несколько дней мама так и держала его на руках, до ближайшей остановки. Безмолвно, без слёз, только одними губами молилась. На большее уже не было сил.
Когда все сбились со счета дней, недель, на одной из станций, толстый румяный охранник в тулупе скомандовал: «На выход!»
Из вагонов прямо в глубокий снег стали выползать, вываливаться оставшиеся в живых люди, поддерживая друг друга, падая от истощения и окоченения. Народу выгрузилось раза в два меньше того, что грузилось в Поворино.
Выживших «счастливчиков» стали грузить в подводы. За переселенцами приехали местные. От вида ссыльных многие местные плакали, поили их привезенным молоком и хлебом. В санях укутали сеном, запасными тулупами и повезли.
Обессилевшим людям было уже совсем безразлично, куда их везут. Но от местных узнали, что привезли их в Забайкалье, работать на прииск Уакит, добывать золото в вечной мерзлоте. Никто из воронежцев не знал, как это – добывать золото. Но и сил думать об этом не было. Выжили и слава Богу.
Спустя какое-то время подводы остановились. Спецпереселенцев стали кого заводить под руки, кого – заносить на руках в одноэтажные длинные бараки.
Матвеич, главный из местных, притащил охапку поленьев и стал складывать дрова в печь. Потом достал из запазухи большой диковинный коробок с витиеватыми буквами, каких Женька отродясь не видела. А из него достал длинную, толстую палочку. И только когда Матвеич, прищурившись лучистыми морщинками вокруг глаз, чиркнул этой палкой по коробку, а она вспыхнула, и искры с треском стали разлетаться вокруг пляшущего огонька, Женя поняла, что это спички. Но спички какие-то волшебные, невиданные ранее, с заморскими буквами. От этих диковинных спичек дрова мгновенно принялись огнём. Вокруг печки быстро стало светло и спасительное тепло потекло по всему бараку.
Детишки сгрудились около печки. Грели худющие синие ручонки, протягивая их к огню. И взрослые, еле волоча ноги, стали подтягиваться к печке, располагались прямо на полу. Живое тепло отогревало тела и души.
Приближался новый 1931 год.
Впереди была совсем другая жизнь.
21.11.2021