Баба Дуся не ожидала такой прыти от внука. Пригнулась и попятилась в дом. Быстро закрыла дверь.
Алексей тотчас оказался на пороге. Стал стучать палкой в дверь.
— Не пущу! — кричала женщина. — Иди куда желаешь, а в моём доме, чтобы ноги твоей больше не было.
Алексей оглянулся. За его спиной стоял Фрол.
— Я смотрю ты прозрел, — прошипел Алексей.
— Прозрел… — ответил тот. — Моя это баба. И дитя моего носит. Ты давай по-человечески пойми… Вместе сходим в церковь, покаемся. Всяко в жизни бывает. Но ты Марфу угробишь. А мне жизни без неё нет.
Марфа стояла у калитки, опустив голову.
Алексей оттолкнул от себя Фрола, быстрыми шагами подошёл к жене. Схватил её за волосы и громко крикнул:
— И зачем я только марал себя об тебя? Бесстыдница…
Марфа вырываться не пыталась. Смотрела на Алексея глазами полными слёз.
Фрол продолжал стоять на крыльце.
— Уходи, Марфа, — Алексей уже не кричал, говорил тихо. — Уходи туда, куда желает твоя душа. Меня только не тревожь. Все бумажки подпишу, все церкви обойду, лишь бы больше не быть твоим мужем. А за грехи свои тебе отвечать придётся. Это ж получается, пока я на ярмарке глотку рвал, ты миловалась с слепнем этим? Обвели вы всех… Права была бабка, что не мой это ребёнок.
Алексей отпустил волосы Марфы и пошёл по улице.
Зеваки всё не расходились. Шептались, крестились, размахивали руками, охали.
— Дал же Бог таких соседей, — услышал Алексей вслед.
Баба Дуся дверь не открывала несколько дней. Всё боялась, что Алексей где-то прячется и нападёт на неё.
Фрол забрал Марфу и привёл к родителям.
Те поначалу на порог сына с чужой женой не пускали.
Потом отец сжалился. Говорили долго. Решили, что притворяться незрячим и умалишённым Фрол будет и дальше, чтобы спастись от призыва на войну.
В то, что Марфа носит под сердцем ребёнка Фрола, родители поверили.
Все по-прежнему считали Фрола дурачком, но дома он был обычным человеком.
Каждый день становился на колени перед отцом и благодарил за то, что тот не выгнал Марфу.
Алексей вернулся в дом Оли. Ездил в город в ярморочные дни и разгружал повозки с товаром. Платили ему неплохо, ещё бывало и живностью давали.
Несколько раз на ярмарке Алексей встречал Ирму. Сначала она ходила под руку с матерью, а потом, бывало, приезжала одна.
Она всегда смотрела на Алексея пронзительно. От её взгляда у парня всё горело внутри.
Отворачивался, брал тяжелые мешки и пытался скрыться.
Она бывало стояла подолгу и смотрела, смотрела на него.
Прошло полгода.
Баба Дуся жила одна. Несколько раз приходила к внуку и слёзно просила его вернуться. Мол, сама не справляется, силы не те, дров наколоть некому. Алексей смотрел на бабку, но не говорил ей ни слова. Он вообще последнее время стал молчаливым. Да и с кем было говорить?
Дома Олиного все по-прежнему сторонились. С соседями не общался особо. Только на ярмарке мог перекинуться парой слов с кем-то да прикрикнуть на нерадивого грузчика, который никак не мог взвалить на себя мешок с зерном, а сам был ростом с этот мешок.
Работал Алексей расторопно. Мог в одиночку перетаскать с гружёной повозки столько мешков, сколько четверо остальных грузчиков таскали бы неделю.
Алексея примечали многие купцы и мелкие торговцы. Кто предлагал за разгрузку побольше, у того Алексей и работал.
Родное село Алексея шумело и гудело.
Не так давно переселившиеся в село венгры играли свадьбу.
По улицам толпами ходили цыгане и зазывали позолотить ручку.
Предусмотрительные жители были начеку. Такого события не было ещё в селе. На всякий случай из города были присланы стражи порядка. Они патрулировали улицы. Обеспокоенные жители на десять замков закрывали свои сараи.
Женщины выгребали из шкатулок имеющиеся украшения, деньги и прикапывали их в огороде.
Все боялись цыганского шествия.
Оно началось в деревне за три дня до свадьбы.
Днём было шумно. Песни под гитару и флейту собирали зевак. От ярких красивых юбок цыганок, золота на их запястьях и ушах женщины села щурили глаза.
Вечерами за селом цыгане разводили костёр и пели до самого утра заунывные песни. Даже собаки молчали. Привыкли за несколько дней к незнакомцам.
Несмотря на то, все были начеку, у жителей кое-что пропало. Кто-то не досчитался кур, кто-то вышитых рушников, повешенных сушиться на солнышке.
Заводилой была баба Дуся. Она первая стала наговаривать на гостей.
— Замки вскрыли, меня к стене поставили, петлю на шею накинули, кнутом грозили. Забрали дочкины украшения и платки. Гнать их надобно, гнать в шею от земли нашей.
Сплетни расходились быстро.
Из самых смелых жителей села собрали делегацию и пошли к дому, где жили венгры. Выдвинули требования. Хозяйка дома всем пострадавшим выплатила деньгами. И только бабе Дусе заплатила золотом.
— Золотом мне плати, золотом, — причитала баба Дуся. — У вас его вон сколько! Ослепнуть можно.
Молодая цыганка, которая стояла неподалёку от хозяйки дома, сказала бабе Дусе:
— Ты же не ворона, а ведьма, на кой тебе столько золота?
Баба Дуся прижимала к себе украшения, но назад не отдала. На звание ведьмы не обиделась. Ушла домой.
Замуж выдавали Ирму.
Для Алексея это было полной неожиданностью.
Он узнал, что отец Ирмы погиб на войне. Но перед уходом туда, договорился со сватами. Наказал семье, что если погибнет, чтобы долго не оплакивали его, а сыграли свадьбу через полгода после его кончины. И словно в воду глядел.
На свадьбу пригласили всех жителей села.
Алексей поначалу идти не хотел.
А потом стало интересно посмотреть на Ирму.
Односельчане сидели за столами вместе с родственниками Ирмы.
Немногочисленные родственники жениха сидели за другим столом.
Было шумно от звона монет и песен. Столы ломились от еды.
Алексей сначала сел подальше от молодых, а потом место поближе к ним освободилось, и он пересел.
Ирма была прекрасна. На ней было длинное белоснежное платье, расшитое золотом.
Сверху была надета чёрная жилетка, также вышитая золотом. Такая же жилетка была и на женихе.
Длинные волосы Ирмы были заплетены в косу и намотаны вокруг головы. За тугой косой возвышалась небольшая красная корона с острыми зубьями, от неё спадала тонкая почти прозрачная фата. Губы Ирмы были накрашены ярко-красной помадой в цвет короны.
Алексей любовался девушкой и невольно вспоминал свою Олюшку.
«Никогда Оля не была бы в таком наряде, а как он подошёл бы ей!» — думал Алексей.
По непонятным Алексею причинам, родственники жениха подходили к Ирме, сначала кланялись, потом пальцами касались острых пиков короны до образования капельки крoви. Крoвь эту слизывали с пальца и отходили.
— Это чтобы породниться, — прошептала вдруг подошедшая к Алексею молодая беременная цыганка .
Она положила Алексею руку на плечо.
— Грустишь? Сейчас невеста будет танцевать с каждым гостем. Будет танцевать босиком. Наступи ей на ногу нечаянно.
— Не буду я танцевать, — отмахнулся Алексей и небрежно убрал руку цыганки со своего плеча.
— Будешь, — кивнула та.
Алексей резко вскочил со стула и метнулся к выходу.
Тут же его подхватили цыгане и вовлекли в свой танец.
Они подталкивали друг к другу Алексея, подхватывали его, толкали опять. Он вдруг засмеялся и стал отплясывать с ними. Но смех Алексея был какой-то неестественный, глаза сверкали злостью.