Об армии Чингисхана и армиях его преемников – исключительном явлении в мировой истории.
Историческая оценка деятельности Чингисхана сложилась под влиянием этносов и лиц, имеющих отрицательное мнение и пытающихся вычеркнуть значение кочевников в развитии социума и мира. Завоевания, произведенные им и его последователями, затмили все военные свершения в истории человечества и не укладываются в сознание ряда ученых, привыкших рассматривать Азию как отсталый и консервативный регион. Будучи не в состоянии объяснить победы кочевников более высокой культурой и организацией, они отрицают существование монгольской империи, Чингисхана и его непобедимой армии.
Литература о номадах предвзята, необъективна и содержит многочисленные искажения. Духовная основа завоеваний чингисидов объясняется низменными интересами, при этом скрывается их роль в появлении российской империи. Записки о кочевниках сохранились у побежденных народов, и часто представляют собой откровенную клевету. В связи с этим имеется острая необходимость независимой точки зрения на военные достижения номад под началом Чингисхана.
Огромный интерес представляют политика, стратегия и тактика монгольской армии, личности ханов и полководцев, которые осуществили грандиозное покорение 90% территории Евразии. По размаху завоеваний с монголами не могут сравниться все другие воинственные этносы. Большое значение в изучении военного искусства номад имеет духовная основа завоеваний, их моральные принципы, идеология, религия.
Механизм военной машины чингисидов не раскрыт практически до настоящего времени. Наша работа является попыткой изучить феномен Чингисхана, используя методологию системного и логического анализа, позволяющих увидеть прошлое с разных сторон. Системой мы называем взаимодействие двух элементов, в нашей книге империй, государств, этносов, армий и личностей.
Исследованию были подвергнуты масштабные завоевания континента и ключевые сражения монгольской армии. Интерес представляли запутанные и малоизвестные события, а также военачальники армии кочевников. Также подвергнуты сравнению армии государств разных временных периодов, например, с советской армией автор знаком изнутри. Если единство армии и народа только декларировалось в стране Советов, то у Чингисхана оно было реальное. Поэтому изучение его войска является исследованием монгольского этноса.
Генно-молекулярные данные перевернули множество устоявшихся мифов о происхождении этносов. До открытия ДНК межэтнические связи и родство искали во внешнем облике, географической близости, языковом и письменном сходстве. Наружность, общая территория, язык и письмо являются неспецифическими признаками, поэтому длинный ряд этнографических данных подлежит пересмотру.
Армия Чингисхана и его преемников – явление в мировой истории исключительное. Военная организация в монгольской империи была уникальной. Вышедшая из родового общества и упорядоченная Чингисханом, армия по своим боевым качествам превосходила вооруженные силы стран с тысячелетней историей.
Настоящей серией статей автор ставит задачей донесение до широкой аудитории объективной исторической картины.
Вооружение и доспехи
В ХIII веке успех монгольских вооруженных сил обеспечили новые технологии, строгая дисциплина, отточенное боевое искусство. Технологичность номад заключалась в специализации, армия состояла из легкой и тяжелой конницы, легко- и тяжеловооруженных всадников соответственно, первые были лучниками и фехтовальщиками на саблях, вторые орудовали топорами и булавами. Приученные ездить на коне и к стрельбе из лука с детских лет, они все были превосходными наездниками и отличными стрелками. Легковооруженные бойцы и их лошади имели самое легкое защитное снаряжение.
Основным оружием первых являлись лук со стрелами, сабля и лассо. Монгольский лук, усиленный роговыми пластинками и сухожилиями, был по сути композитным. Для лука натягивающее усилие составляло 70 килограмм, а эффективная дальность стрельбы достигала 300 метров, а некоторые могли поразить цель в 500 метрах. Воины имели два лука и два – три колчана, вмещавшие примерно по 30 стрел каждый и устроенные так, чтобы предохранять их от дождя и сырости.
Стрелы были необычайно острыми и разного назначения, в основном двух типов. Легкие с маленьким острием для дальней стрельбы и тяжелые с большим широким острием для близких целей. Они имели арбалеты, стрелы которых легко пробивали кольчуги дружинников. Офицеры имели особые сигнальные стрелы, издающие сильный свист в полете. По их звуку бойцы нападали, мгновенно отходили, разворачивались и атаковали врага. Устройство «поющих» стрел заключалось в полом шарике с отверстием под острием.
Искусные мастера выплавляли стальные наконечники стрел для армии, которые, писал Плано Карпини, закалялись в соленой воде. Закалка в любой воде не дает большого эффекта. Она производилась в масле, в результате чего острие пробивало любые доспехи. Другой конец стрелы снаряжали орлиными перьями, но не потому, что куриные хуже, по-видимому, у орла перо прочнее или это является метафорой.
В историографии никто не задается вопросом, где они брали такой расходный материал как стрелы. Изготовление их требовало высокого мастерства и технологичности потому, что они были строго стандартной одинаковой толщины и длины, идеально прямыми. В связи с этим, мастера, изготовители вооружения, ремесленники и строители никогда не уничтожались кочевниками при пленении. Кузнецы образовали монгольское племя дархáнов, составленное из разных этносов. Старики собирали стрелы на поле после боя, выдергивали их из трупов и отмывали. У победителей, конечно, не возникало проблем со стрелами.
Всем всадникам легкой конницы полагались сабли как оружие рукопашного боя. Выгнутая форма сабли, выработанная в боях с носителями прямых мечей, позволяла быстрее выхватывать ее, что спасало жизнь кочевнику. Прямой меч требовал размаха для удара, а сабля удобна тем, что идет в ход прямо из ножен.
Главной силой войска были конники с саблями и луками, но сохранилось немало сведений об использовании других видов оружия. Широко применялись метательные копья – дротики, в обращении с которыми среди них были настоящие виртуозы. Часть кавалерии была вооружена ими наряду с луками.
Владельцы прочных доспехов – нойоны, баторы, телохранители – хэшэгтó, активно употребляли тяжелое ручное оружие, дающее преимущество в контактном бою: топоры и булавы. Удар ими сразу выводил оппонента из строя, боец с саблей не мог этим похвастать, особенно в схватке с латником. Их топоры называли секирами, но они выглядели как индейские томагавки, на Руси их именовали чеканами, припечатывающими насмерть. Булавы, смертельные приспособления были весьма популярными у монголов, особенно у физически сильных воинов и начальников.
Каждый солдат был обязан иметь при себе камень для заточки стрел и сабли, шило, иголки, нитки, глиняный сосуд для варки пищи и кожаный бурдюк вместимостью около двух литров для кумыса, молока или воды. В двух небольших седельных сумках имелся неприкосновенный запас пищи и запасная смена нижней одежды. Запас еды состоял из консервантов – сушеного мяса и молока.
При подготовке к выступлению десятники и сотники проверяли экипировку рядовых, вплоть до иголки и ниток, необходимых для починки одежды и снаряжения. Если во время перехода воин ронял вещь на землю, ехавший следом обязан был спешиться, поднять и отдать ее. Следующий боец обычно предпочитал не замечать находку, не до этого ему было на марше. В бою запрещалось подбирать с земли предметы, поэтому они не обращали внимания на них.
В походе каждый воин имел несколько сменных лошадей, количество которых составляло 3 – 4 головы и более, в зависимости от расстояния и материальной возможности. Одна из лошадей была вьючной с запасным оружием, предметами для ночного отдыха, продуктами питания. Дальность перехода при таком способе их никогда не пугала.
Грузовые кони оставались в обозе при активных боевых действиях под присмотром стариков и детей. В погоне за побежавшим врагом они могли удалиться на значительное расстояние от своей собственности, но это не имело значения, когда главная цель – разгром противника, была достигнута. Оторваться от своих они не боялись, валились спать на землю в теплое время года. Автору доводилось видеть, как арат спал на покрытой инеем почве.
Главный удар городу наносила артиллерия: гигантские камнеметы, заряжавшиеся двумястами бойцами и небольшие медные пушки, стрелявшие камнями, не делавшие «погоды», но сеявшие панику грохотом. Деревянные крепости поджигались огнеметами стреляющими горшками с горящей смолой или стрелами – факелами. Также использовали ручные пороховые бомбы, взрывавшиеся от запала, предтечу «лимонки», секрет изготовления которых стал известен на Руси в ХVII веке спустя 400 лет.
Монголы внесли в военное дело еще один вклад – использование примитивного огнестрельного оружия. В 1259 г. чжурчжень Чен Гуй изготовил «огненное ружье». Порох набивали в бамбуковый ствол, при выстреле горсть картечи выбрасывалась на расстояние до 250 метров. «Одноразовый» ствол сменился медным, затем железным и стальным по мере развития технологий. В 1480 году при стоянии хана Ахмата и Ивана III на реке Угре стороны использовали медные пищали «огненного боя».
Полного разорения городов не было, церкви не трогали, уничтожению подлежали городские стены и укрепления. Проломив стены, врывались пешие посадские мещане, вооруженные пиками и чем попало, затем влетали конники, метко бившие из луков на расстоянии, потом в ход шли сабли и булавы.
Тяжелая кавалерия имела кольчуги или кожаные латы, головной убор их состоял из кожаного или железного шлема. Прочная защита груди, плеч и шеи всадников и лошадей тяжелой конницы была из толстой кожи в виде пластинок, закрепленных внахлест, и походила на чешую.
Латы изготавливали из высушенных на огне бычьих шкур. Прочные пластины прикрепляли на одежде, защищая жизненно важные места тела воина – шею, плечи, грудь. Ламинарные панцири представляли собой кожаные пластинки из толстой шкуры, ламеллярные – из металлических пластинок, ламинарно-ламеллярные – комбинированные (лат. lamina – слой, лист; lamella – пластинка). Щит делали из шести слоев кожи, обожженных на огне. В отличие от металлических лат и кольчуг, доспехи были легкими и не сковывали движений.
Кожаные пластинки на плечах, защищающие от ударов саблей или мечом превратились в погоны солдат всех армий. В ХХ веке барон Унгерн предложил носить погоны со знаками различия поперек плеча. В Красной армии от погонов отказались как от приметы царской армии, но вернули в 1943 году. В германской армии носили один погон на левом плече, они не учитывали, что рубящий может оказаться левшой. В ХХI веке женский модельер Юдашкин предложил погон, расположенный в пространстве между грудью и животом. Эти новации не понравились ни унгерновцам, ни нацистам, ни российской армии.
Одежда монгольского воина была простой и сугубо функциональной. Носили штаны из кожи и халат – дэли. На своем теле они носили шелковую чесучý весьма прочную, надо сказать. Обувью круглый год служили сапоги, низ которых был кожаным, а верх делался из войлока. Представляли они собой войлочные чулки в кожаных калошах. Эти чулки превратились в валенки, но были гораздо удобнее их, так как не боялись сырости. Зимние сапоги были сделаны из более толстого войлока и могли выдержать любые морозы. Ступни ног вдобавок были защищены от холода и внешних ударов глубокими деревянными стременами особой конструкции похожими на туфли – сабо. Поэтому европейцам они казались массивными.
Зимой в экипировку добавлялись толстая меховая шапка – ушанка и шуба из сложенной вдвое шкуры мехом внутрь и наружу – «дохá». Она была длиной ниже колен и подпоясывалась кушаком. Слово «дохá» от монгольского «дахáх» – запахнуть, закутать, так и попало в русский язык. Шуба из двойного меха, невероятно теплая вещь.
Одетые таким образом монголы легко переносили стужу и если иногда прерывали свои походы, то не из-за холода, а жары. Хорошо продуманная экипировка делала кочевника готовым к любым превратностям воинской судьбы. Он мог действовать в самых тяжелых условиях – например, в жестокий мороз или при полном отсутствии пищи в безлюдных местах. Боеготовность, помноженная на высокую дисциплину, мобильность и выносливость кочевника, сделала армию номад самым совершенным инструментом своего времени, способным решать военные задачи любой степени сложности, пишет А. Доманин.
Очевидец, священник из венгерского города Сплит, описывает монголов следующим образом (цитировано по книге Э. Хара-Давана «Чингисхан как полководец и его наследие»): «Внешность их ужасная, лицо без бороды и плоское, нос тупой, а маленькие глаза далеко друг от друга отстоят. Одежда их, непроницаемая для холода и влаги, составлена из двух кож шерстью наружу, так что похожа на чешую. Шлемы их из кожи или железа. Оружие их кривая сабля, колчаны, лук и стрелы с острым наконечником из железа или кости, которые на 4 пальца длиннее наших. На черных или белых знаменах имеют бунчук из конских волос. Стремена на лошадях большие.
Их кони, на которых ездят и без седла, малы, но крепки, привычны к усиленным переходам и голоду; кони, хотя и не подкованные, взбираются и скачут по пещерам как дикие козы, и после трехдневной усиленной скачки довольствуются коротким отдыхом и малым фуражом. И люди много не заботятся о своем продовольствии, как будто живут от самой суровости воспитания: не едят хлеба, пища их – мясо, питье – кобылье молоко и кровь… Хотя их огромное полчище, но нет в их таборе ни ропота, ни раздоров, они стойко переносят страдания и упорно борются».
Это, наверное, самое симпатичное описание монголов во всей литературе. Монах загнул насчет питья крови; почему мех стал похож на чешую; без седел далеко не уедешь, особенно без стремян; скакать коням как козам по горам - тоже преувеличение. Надо ли цитировать подобные глупости? Некритичная любовь к цитатам привела Хара-Давана к тому, что он писал, что монголы убивают животных, сжав в кулак их сердце, пока они не околеют, потом питаются ими.
Калмык по происхождению размножил дикие и нелепые заявления иностранцев о своем народе. Богданов М.Н. тоже, видимо, решил собрать весь негатив о кочевниках. Не следует слушать и повторять неприличные и глупые рассказы, учил китайский философ и воин Сунь Цзы, живший в 544 – 496 гг. до н.э.
Врач по образованию Э. Хара-Даван также сообщил, что монголы рассекали вену коней и пили кровь, а затем перевязывали ее жильной ниткой, то есть производили полную хирургическую операцию на ледяных перевалах Тянь-Шаня. По его мнению, монголы выпекали хлеб в подмышке верблюдов. Невозможно представить температуру выше 42̊С там, а хлеб никогда не значился в рационе номад в ХIII веке.
Яремная вена животного прокалывалась, а не рассекалась, после того как воин насасывался крови, сосуд никогда не перевязывался, а сам затягивался в результате сворачивания крови. Ее обычно использовали в пищу вареную в виде колбасы в кишках, а нативную кровь – прямо из вены лошади в случае тяжелых переходов через горы и пустыни при острой нехватке воды и еды.