И покатилась наша служба на сто двадцать второй площадке. Никакой «махровой» дедовщины не было, была какая-то облегченная ее форма. То есть, разделение на категории согласно сроку службы конечно, было. Мы, к примеры, были «духами», то есть, мы еще не прослужили год. После года службы военнослужащий переводился в «фазаны». Процедуру перевода я опишу позднее обязательно. Через полтора года – «дед» или «старый». После выхода приказа о демобилизации – «гражданский». Просто так, для удовольствия, никто не издевался над молодыми, но иерархия, этакая негласная субординация, соблюдалось четко. Было особое слово, которое характеризовало положение вещей было «положено» и «не положено», по сроку службы. Например, «дедушке» было не положено мыть полы. А «фазану» было положено борзеть, «забивать» на службу и вообще проявлять свое вольнодумство и пренебрежение уставами. А вообще, в основном, смотрели на личностные, так сказать качества человека. То есть, индивидуальный подход. То есть, если человек не «прогибался», не «чморился» и вообще, вел себя, как мужик, то его лишний раз никто не трогал, будь он хоть трижды «духом». Я эту систему испробовал на своей шкуре. Меня сразу же поставили старшиной роты, так как Чиж был уже гражданским и просто ждал отправки домой. С первого же дня в новой должности я решил проявить себя и при назначении нарядов, стал ставить всех, невзирая на срок службы. И вот однажды, дедушки вызвали меня на разговор. Собрание проходило в сушилке, это такая специальная комната с кучей батарей и специальными штырями, на которые надевались сапоги для просушки. Также сушили там и шинели и постиранную форму. Когда я вошел в сушилку, я увидел человек десять дедушек. Начал разговор Вовка Мансуров, командир расчета станции «Жемчуг»
- Острогов – начал он. – Ты в принципе все делаешь правильно. Мы понимаем – тебе чмуриться не хочется, ты стараешься авторитет заработать и все такое. И это правильно для командира. Чтобы все видели, кто тут старшина. Молодец. И то, что делаешь то что говоришь, тоже молодец. И стараешься за ротой смотреть, тоже правильно. Мы тебя пока по хорошему просим: не надо старых трогать, ладно? Нам осталось служить до приказа полгода всего, не положено уже шуршать вместе с духами, а ты нас в наряды ставишь, пытаешься по строевой задр…вать! Мы все понимаем, тебе еще служить здесь и авторитет ронять не хочется. Шуршик конечно, падлу тебе кинулто старшиной поставил и ты не виноват. Тебе, ясное дело, деваться некуда, кроме как командиром становиться. Понятно, только за лычки никто уважать не будет, всем посрать на лычки. Нужен авторитет, нужно, чтобы уважали. Давай мы тебе поможем. Ты нас трогать не будешь, а мы духов настроим как надо, поддержку тебе дадим! И будет у тебя авторитет, уважать тебя будут! Ну, Острогов, соглашайся!
-А если откажусь? –спросил я.
- А откажешься если – ответил здоровенный казах со странной фамилией Тракторбаев. – Ой, плохо будет тебе служить, ой плохо! Ты не думай, мы не пугаем.
- Я понял, вы просто предупреждаете – ответил я и вышел из сушилки.
В казарме меня встретил Антон
- Ну что, командир? – спросил он. – Били?
- Нет, просто поговорили – ответил я.
- И что?
- Да ничего! Служим дальше, Антоха!
- Что-то мне не нравится твое настроение! Ты хоть поаккуратнее что ли, толпой башку отобьют еще!
- Посмотрим!
После этой беседы со старыми, я не угомонился. Наоборот, старался, как говорится, с особым цинизмом, продемонстрировать, что я не испугался. И конечно же, меня снова позвали в сушилку.
Как только я вошел, тут же поймал прямой в челюсть. Бил Вовка. Я обратил внимание, что у всех дедушек на руки были намотаны полотенца.
«Чтобы синяков не оставлять» - понял я, выхватывая удар за ударом. Били меня долго, и руками и ногами. Потом, видимо, утомившись, дедушки ушли. Антон и Кузя, под руки вытащили меня из сушилки, дотащили до умывальника, где я попытался хоть как-то привести себя в порядок. Болело все тело. Мне казалось, что отбито даже то, чего в моем организме и не было. Выглядел я ужасно. Если честно, хотелось плакать. Я четко понимал, что это только начало. Понимал также, что прогибаться никак нельзя. Именно в таком расписном виде я и попался Шуршику. Тот уволок меня в канцелярию, где долго допытывался что случилось. Я отвечал по классике – упал с кровати. И как он не пытался меня разговорить, я все равно стоял насвоем:упал с кровати, вот так вот неудачно! Шуршику надоело все это, он пообещал, что сам все узнает и отпустил меня. Выходя из канцелярии, я поймал вопросительный взгляд Вовки. Деды, видимо, ждали, что будет после беседы с ротным.
Не ссыте, дедушки! – очень нагло сказал я Вовке – Не сдал я вас!
- Ну не сдал и не сдал, молодец – сказал Вовка. – Посмотрим, как ты понял остальное.
- А я непонятливый – ответил я и ушел в бытовку, подшиваться. Еще одна армейская заморочка – это подшивание, то есть, к воротнику кителя нужно было пришивать полоску белой материи – подворотничок, который обязательно должен был торчать над воротником на пару миллиметров. Это делалось для гигиены и для красоты. Подшивались каждый день, по вечерам. Особенно круто считалось подшиву, белую ткань, сложить в несколько слоев, чтобы получился такой толстенький красивый валик Но молодым такое было не положено, только фазанам. Так вот, в тот вечер, я подшился именно так. Я вообще стал борзеть: начал закладывать сзади складку на кителе (китель стягивался ремнем, и чтобы не было «бабьих» складок, китель сзади, закладывался одной широкой складкой. Это было положено только фазанам), набил на каблуки сапог подковки, что тоже было нарушением. Пилотку стал носить почти на затылке, что молодым было строжайше запрещено. Ну, и продолжил ставить старых в наряды и еще больше усилился в плане строевых занятий. Я горбом чувствовал, что очередная беседа с полотенцами на руках, не за горами. Но меня взял какой-то нездоровый азарт, вот я и не унимался. Наконец, этот день настал и меня снова позвали в сушилку. Войдя туда, я не увидел полотенец на руках у дедов. Вовка начал говорить первым
- Короче – сказал он – Видим мы, что ты упрямый как баран. Хрен с тобой, делай как хочешь, мы тебе поможем! Складку можешь делать, подшиваться можешь толстой подшивой, подковки можешь оставить, за борзость тебе разрешаем. Чувак ты нормальный, то, что Шуршику не застучал молодец, мужик! Если не зачмуришься, хороший командир из тебя получится! Давай, Острогов, служи дальше, никого не бойся. Если кто-то будет хвост поднимать, мы объясним. – Вовка протянул мне руку. Я пожал его крепкую сильную ладонь, аудиенция была окончена. Правда, эта милость от дедов «за борзость» мне еще аукнулась. Когда нас переводили в фазаны (здесь как раз, надо рассказать, как переводят в армии, я же обещал.), я отхватил добавку. Переводят из духов в фазаны следующим образом: молодой ложится на две табуретки, оголяет задницу. С двух сторон от него, стоят два дедушки с ремнями со снятыми бляхами. Ремни сложены пополам, бляха, не закрепленная, свободно скользит по ремню туда-сюда. Она лежит в руке, чтобы в нужный момент ее можно было отпустить и она свободно скользнула по ремню до сгиба. И вот, молодого, эти два деда, бьют по голой заднице двенадцать раз ремнями. В конце процедуры ставится «печать» – бляху отпускают, она скользит по ремню и два последних удара наносится бляхами. От них на заднице остаются синяки в виде звезд. После перевода, уже можно подковывать сапоги, закладывать «хвост» и носить пилотку на затылке. Также, можно было отпустить чуб, чтобы он красиво торчал из-под пилотки. И с этого момента, значок «воин-спортсмен», на котором был изображен бегун, прикреплялся так, что бегун уже бежал вниз. То есть, вот такой опознавательный знак, что человек служит уже второй год. Так вот, когда переводили меня, мне «за борзость» поставили не две печати, а шесть. Вовка сказал, что за борзость надо платить и пара лишних печатей – вполне достойная плата.
-А то ты ваще берегов видеть не будешь – пояснил Вовка.
Я же, после перевода, разошелся по полной. Я сделал лычки из металлизированного галуна, вместо подковок, вбил в каблуки по два строительных дюбеля. Фишка дюбелей была в том, что когда идешь по асфальту, из-под каблуков летели искры. Выглядело очень круто, особенно в темноте или в сумерки. Под погоны я затолкал вкладыши из «электрокартона» - был у нас такой материал, что-то среднее между пластиком и картоном, глянцево-коричневый, очень твердый и прочный. Это, конечно, было все как-то по детски, но мне нравилось. Я написал Маринке, что я выгляжу сейчас как картинка – с золотистыми лычками, с красивыми погонами, а из-под каблуков летят искры. Плюс, я разжился настоящим кожаным ремнем! Такие ремни мы вымачивали в диметилфтолате, который брали в санчати (он использовался, как антикомарин), от чего ремень из коричневого становился оранжево-рыжим, что было очень красиво. И конечно, ночью, после отбоя, мы собрались в бытовке:я, Кузя и Антон и съели свой первый ночной жареный картофан. Поедание после отбоя чего-то вкусного, тоже было положено нам по сроку службы. Вот такие были порядки в советской армии.
продолжение следует...
ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! НЕ ЗАБЫВАЕМ ПОДПИСЫВАТЬСЯ НА КАНАЛ, СТАВИТЬ ЛАЙКИ И ОСТАВЛЯТЬ КОММЕНТАРИИ! ВСЕМ ДОБРА! ИСКРЕННЕ ВАШ, ДМИТРИЙ ПЕЙПОНЕН. навигация по роману -ЗДЕСЬ